Приватир (СИ) - Калбазов Константин Георгиевич

Я вскинул к плечу дробовик, и взял на прицел промежуточную площадку. Что там ниже, не видно, и остаётся полагаться только на слух. Возня сменилась настороженными шагами. Двигаться старались максимально бесшумно, но для этого необходимо иметь соответствующую подготовку и навыки. И всё куда сложнее, если движется несколько человек.

Наконец в поле зрения появился поляк в форме офицера, вооружён револьвером и кортиком. Вроде и не отличается статью, и в движениях не ощущается бывалый боец. Но я сразу ощутил исходящую от него угрозу. Вот как-то сразу понял, что он не просто так, по собственной дурости попёрся на противника защищённого серьёзными амулетами.

И в первую очередь настораживает набор оружия. Выстрел из самого мощного револьвера вдвое слабее винтовочного, ну и кортик. Однозначно, в барабане «Пробои», а в рукояти клинка «Стилет». Ну не идиот же в самом деле передо мной, тем более в звании поручика. Это ведь дружина, а не военный флот, так что подрасти в званиях тут тяжко.

Всё это пронеслось у меня в голове буквально в мгновение ока. В следующее, я уже нажал на спусковой крючок. Грохнуло. Приклад мягко толкнул в плечо, спасибо компенсатору. Промазать я не мог по определению, тут дистанция-то в несколько шагов. Но поляк словно и не почувствовал ничего, впрочем, так оно и есть, если не учитывать слабый тычок. Получается на нём серьёзный амулет.

Офицер замер и прежде чем я успел перезарядить свой дробовик, выстрелил с предварительного взвода. Я уже привычно ощутил тычок, и пальнул в ответ. Спусковой крючок для скоростной стрельбы не выжимал, у меня ведь не картечь, и необходимо бить прицельно. Однозначно не промазал, но противник остался на ногах. Мало того, ещё и начал палить самовзводом, причём умеючи, и его пули всякий раз находили свою цель. В смысле меня. Я выстрелил вновь. И опять тот остался на ногах.

Последние два выстрела поляк сделал уже сквозь плотную завесу порохового дыма. Не помогало даже наличие в шахте лёгкого сквозняка. Пользуй он не обычный дымарь, а бурый, то дела обстояли бы получше. Впрочем, его это мало заботило, потому что стрелком он оказался отличным. Ну коль скоро попал ровно шесть раз. Этому способствовали как дистанция практически в упор, так и привычка местных не выказывать лишней суетливости, выработавшейся благодаря амулетам.

Я пальнул в четвёртый раз, и отступил на шаг, уходя с линии огня. Ну или по меньшей мере, видимости. Потому что сосновые плахи трапа прыснули щепой, от пробивающих их винтовочных пуль. Грохот стоял такой, что я уже практически ничего не слышал. Эдак и до контузии недалеко, куда уж разбирать на слух количество противников. Но если судить по появляющимся отверстиям, то стрелков вряд ли больше трёх.

Рванул из подсумка светошумовую гранату, выдернул чеку с уже разжатыми усиками, приложился шляпкой детонатора по бедру и бросил её в противоположную стену. Та отскочила и скрывшись за маршем трапа рванула. Уж её-то грохот я вычленить сумел. Ещё бы она не заявила о себе! Глазам-то ничего, вспышка случилась вне поля зрения. Зато по ушам прилетело так, словно кто-то от всей широкой души приложился по ним ладонями. Ну и заодно по темечку, чтобы жизнь мёдом не казалась.

Слуха лишился сразу. Только заунывный звон в ушах и дикая головная боль. Я даже пару раз зевнул, чтобы хоть как-то прийти в себя. Да куда там. Помогло только когда я по обыкновению купировал болезненные ощущения, слегка отстранившись от тела.

Стало не только легче, но и мозги начали соображать. Поэтому я сделал шаг вперёд, вновь выходя на линию огня. Только теперь в меня никто не стрелял. Правда, и я ничего не видел, лишь молочно-белая стена дыма. Тут и револьвер постарался, и граната добавила. Благодаря сквозняку завеса уже рассеивалась, но и счёт шёл на мгновения. У меня не было даже возможности доснарядить магазин дробовика.

Спустившись на несколько ступеней, обнаружил лежащего на трапе поручика, которого я достал-таки четвёртым выстрелом. Выходит у него был амулет порядка двадцати карат. Вполне нормальная практика для моего отряда, чего нельзя сказать в общем. Весьма дорогое удовольствие, знаете ли.

Слух так и не вернулся. Зато в рассеивающейся завесе я заметил ещё одного офицера и без раздумий нажал на спусковой крючок. Толчок отдачи. Звука выстрела не услышал. Поляк как тряс головой, разевая рот в широком зевке, так и трясёт, словно и не прилетело в него почти двадцать грамм стали со скоростью свыше семисот метров в секунду. Однако, после второго выстрела он распластался на площадке, истекая кровью.

Оставались ещё трое матросов с карабинами Маузера. Не ошибся я в оценке количества нападавших. Была мысль выхватить хауду, но признаться пожалел «Пробои», это же как из пушки по воробьям. Поэтому извлёк из патронташа разом три патрона и спешно, но без суеты, начал загонять их в приёмное окно магазина.

Стрелять в беспомощных противников, сродни избиению младенцев? Вообще-то, слепой и глухой, вовсе не равно беспомощности, и я за свои прожитые годы уже успел в этом убедиться. Поэтому предпочитаю не рисковать попусту. Будь у меня прикрытие, и всё обернулось бы иначе, а эти пятеро стали бы пленниками.

Три выстрела, которые я лишь почувствовал, но не услышал, поставили в этом деле точку. В конце концов они сюда пришли не цветочки собирать, а с боем захватить заставу Доброхотскую, невзирая на наличие там женщин и детей. А по делам и награда.

Глава 24

Убедившись в том, что противников больше не осталось, я поднёс к подбородку кольцо с «Лекарем». По телу пробежала приятная волна, головная боль тут же исчезла, звон в ушах сменился привычными звуками скрипа дерева, шума винтов, работы паровых машин. Я снарядил магазин дробовика, передёрнул цевье, досылая патрон в патронник, и вогнал в приёмное окно шестой.

Покончив с этим, приложил палец к горошине «Разговорника». Нужно быть совсем глухим, чтобы не расслышать разрыв гранаты, и перестрелку. Не такая уж тут и хорошая звукоизоляция.

— Здесь Лютый. Минус пять. Пытались пробиться с третьей палубы. Опустился на промежуточную площадку, держу под контролем тамбур. Остальные доклад.

— Рупор, пятая палуба, тихо.

— Коготь, первая шахта, тихо.

— Болт, вторая шахта, тихо.

— Рог, подошли к тамбуру второй шахты. Повязали восьмерых, один минус.

— Принял. Работаем, — прервал доклад я.

Только после этого откинул крышку клапана подсумка на поясе и поднёс к «Панцирю» александрит. Судя по изменившемуся цвету камня поручику удалось снять с амулета пятую часть Силы. Разбираться чем был вооружён второй, и имелись ли «Стилеты» в их кортиках, я не стал. Всё потом.

Как я и предполагал, противопоставить нам команде дирижабля, по большому счёту, было нечего. Без боя конечно никто не сдался, но и серьёзного сопротивления оказать не смогли. Похоже самые боеспособные как раз атаковали меня. У капитана двенадцатикаратный «Панцирь», но и он оказался простым мальчиком для битья. Стоило только выбить замок на двери рубки добрым зарядом картечи, как в дело вступила Настя, решившая вопрос в одну секунду…

Я наконец ступил в ходовую рубку и осмотрелся вокруг. Управление дирижаблем полностью сосредоточено здесь. Даже вентили подачи топлива к форсункам котлов, расположенных вместе с паровыми машинами на крыльях. Всё достаточно архаично, на тросиках и тягах, но работает вполне исправно. А если возникнет нужда, то есть команда бортмехов, которые вполне управятся с поломками.

Я осмотрел четверых пленных, уже связанных и пребывавших в беспамятстве. Командир «Кистеня», офицер, и двое матросов, тот минимум, который необходим для управления судном. Остальные были задействованы для отражения абордажа.

— Здравы будьте, боярин, — коснувшись пальцем горошины разговорника за ухом, вызвал я.

— И тебе не хворать, — раздался в голове голос Каменца.

— Я захватил дирижабль Цешковского, так что, второй волны десанта не будет.

— Это точно? — в голосе боярина явно звучало недоверие.