Олег Дивов - Лучший экипаж Солнечной (авторская редакция 2008 г.)
— У мятежников есть спецкостюмы? — спросил Эндрю.
— А в чем дело? — встрепенулся капитан.
— Я спрашиваю, есть или нет?
— Есть. Штурмовая броня. И у нас есть.
«Так… Эта броня держит десять «же». Фокус с перегрузкой отпадает. Но спецкостюм мне все равно нужен, его не каждая пуля берет. Что же делать? Лезть в невесомость, в центральный ствол. В любом случае. Там я что-нибудь придумаю».
— Почему вы тогда в легкой форме? — заметил Эндрю.
— Вы много вопросов задаете, лейтенант. Между прочим, вы так и не ответили, успеем мы затормозить или нет.
— Зависит от скорости. Да вы не волнуйтесь, если Тернер знает, что мы потеряли управление, он подгонит сюда пару бэттлшипов и подцепит «Декард» за бустерный крепеж. Конечно, наша «баржа», как вы изволили выразиться, тяжелая, но у бэттлшипов хорошая тяга.
Главврач неожиданно встал и принялся нервно ходить туда-сюда по каюте.
— У нас нет связи с Тернером, — признался капитан. — Мы только предполагаем, что он идет к нам. Должен идти. События на «Декарде» развиваются уже три часа. Мятеж начался почти сразу после объявления военного положения.
— Поздравляю, — сказал Эндрю. — Тогда нам pizdets.
— Что? — не понял русского слова капитан.
— Эх, пехота… Ты не на поверхности, — объяснил Эндрю. — Любой групповой маневр в пространстве идет по схеме. Этих схем миллион, на любой случай жизни. Если военное положение объявлено, значит, эскадра уже отрабатывает какую-то схему. Дежурный навигатор заряжает ее в ходовый процессор, и дальше судно пилит на автомате. Сохраняя радиомолчание, между прочим. Конечно, суда огневой группы — сейчас активно маневрируют. Но «Декарда» это не касается. Наше дело — ползти к точке выброски. Вот мы и ползем. Ясно?
— И что, вводных никаких больше не будет? — осторожно спросил капитан.
— Слушайте, капитан, вы кто такой вообще? — удивился Эндрю. — Интендант какой-нибудь? То-то я смотрю, вы к складам жметесь…
— Я начальник разведки полка!!! — заорал капитан, покрываясь красными пятнами. — Отвечать мне!!!
— …И капрал ваш куда-то запропастился, — заметил Эндрю самым что ни на есть мирным тоном.
— Сволочь русская! — капитан грохнул по столу кулаком. — Отвечать! Будет связь или нет?!
— В ближайшие часы точно не будет. Повторяю, мы сейчас эскадре не нужны. Мы же не дестроер, а, как вы правильно заметили, «баржа». Нам спешить некуда, Тернер должен сначала отстреляться по поверхности.
— Но штаб эскадры должен контролировать наше положение, — заметил капитан, сбавляя тон.
— А он и контролирует. «Декард» сейчас движется? Движется. Ускорения нет? Значит, так и надо. Мы же на автопилоте. А три часа — это пустяк. Им и в голову не придет, что у нас тут нелады. Вы лучше надевайте свою броню, мужики. Ходовый процессор может в любой момент дать полную тягу.
— Вы разрешите мне уйти? — тут же спросил главврач.
— Убирайтесь! — рявкнул капитан. — И посмотрите, что там. Пришлите назад этого кретина, в конце концов!
— Вы меня собираетесь вести в ходовую рубку или как? — спросил Эндрю. — Не исключено, что у нас времени в обрез.
— Мы… — начал было капитан, но договорить не успел. Каюту потряс мощнейший взрыв. Кресло, в котором был Эндрю, сорвалось с креплений и вместе с седоком шмякнулось о стену.
Когда Эндрю пришел в себя, первым, что он увидел сквозь застилающий глаза туман, оказалась унылая физиономия главврача.
— Здрасте, доктор, — сказал Эндрю. — А что это вы тут?…
— Лежите, не двигайтесь. Вторая контузия у вас за день…
— А когда была первая? — удивился Эндрю. — Что происходит? В нас попали?
— Попали, не сомневайтесь. В вас, лейтенант, попали точно.
— Не помню, — вздохнул Эндрю. — Война, что ли? Гадость какая…
Тут доктора отодвинули, и в поле зрения возникли полузнакомые ухмыляющиеся морды.
— Ну ты везунчик, лейтенант! Поздравляем с днем рожденья! Считай, у тебя жизнь заново начинается…
— Я знаю, что у меня начинается, — заявил Эндрю сварливо. — Динамическая невралгия на почве подрывной контузии, вот что. Вы лучше, мужики, отойдите — а то еще сблюю…
— Похоже, он совсем не рад нас видеть, — заметила одна из морд.
— А от этой, как ее… нервалгии — что, на самом деле блевать тянет?
— Меня от твоей рожи блевать тянет. Пойди, умойся, подрывник хренов. Эй, лейтенант, гляди, сколько пальцев?
— Восемь, — сказал Эндрю. Зрение нормализовалось, но чувствовал он себя хуже некуда. Еще он не понимал, где находится и что творится вокруг. Особенно его беспокоило присутствие вооруженных десантников, возбужденных и с ног до головы вымазанных в саже. А у сержанта, который разговаривал с Эндрю, на щеке запеклась кровь.
— Не свисти. Один палец. Ты меня узнаешь? Я сержант Вайль, из разведки. Помнишь?
— Ты, случаем, не тот Вайль, который второго навигатора в унитазе топил?
— Он самый! — обрадовался сержант. — Ну, уже легче. Тебя как, на самом деле тошнит? Голова кружится?
— А голова — это где?
— Между ног. Господа, по-моему, он в порядке. Доктор, можно ему шевелиться?
— Если жить надоело — пожалуйста.
— Что за похоронные настроения, доктор?! Вас, кажется, еще не убили.
— Сейчас не убили — потом убьете, — сообщил врач ледяным тоном.
— Слушай ты, зараза, — вмешался кто-то. — Если лейтенант помрет, ты в натуре будешь не жилец. Так что давай не выдрючивайся, а ставь его на ноги.
— Я сделал необходимые инъекции, — произнес врач подчеркнуто спокойным голосом. — Лучше, чем сейчас, в ближайшее время ему не будет.
— Хреново, — заключил сержант. — Ладно, главное, чтоб не загнулся. Лейтенант, мы тебе сейчас носилки изобразим. Ты лежи, отдыхай. Ну, куда мы его…
— Мужики, а мужики? — позвал Эндрю. — Что творится, а?
— Да сам не пойму — коротко ответил сержант. — Так, господа, взяли!
Эндрю осторожно приподняли и уложили на жесткое. Судя по всему, это была крышка стола.
— Что значит — «сам не пойму»? — спросил Эндрю. Импровизированные носилки выволокли в коридор, и глазам Вернера открылся изувеченный потолок. Обшивка вся была в оплавленных дырах, сквозь них просвечивали коммуникации.
— Ну как-то все по-дурацки вышло, — начал объяснять сержант. — Ваш старпом часом не гомик был?
Эндрю утвердительно хмыкнул. Он сам от старпома не раз отмахивался подручным инструментом. Старпом был мужик любвеобильный, и тесных отношений с коммандером Фушем ему, видимо, не хватало. «А чего это о старпоме говорят в прошедшем времени?» — подумал Эндрю. Но спросить не успел.
— Я так и думал, — кивнул сержант. — Одни неприятности от этих пидоров. Короче, лейтенант, ваш старпом нашего парня в душевой пристрелил. Мы его, гада, поймали и отрихтовали слегка. Конечно, не до смерти, сам знаешь, у нас с этим строго, никакого самосуда. Но ребята очень уж на вас, астронавтов, осерчали. И значит, как раз уже собрались его дежурному сдать — а тут другие ваши набежали. И понеслось… Является дежурный, мол, почему нападение на офицера, все под арест, — а ему в репу ка-ак звезданет кто-то… Короче, через пару минут разобраться в том, кого бьют, никакой возможности не было. Все огребли — и ваши, и наши. Объявляют боевую тревогу, чтобы, значит, прекратить мордобитие, а в казарме уже пальба: шмаляют по нам из пистолетов, будто в тире. Мы их, ясное дело, забили, вызываем полкана: ты, мол, разберись, защита, не виноваты же. А он заперся и орет, что всем нам теперь хана. Типа измена и все такое. Тут появляется этот чудак, коммандер Фуш, и с ним еще какие-то ваши уроды. С лазерами. Короче, принялись нас убивать. Ну и вот… Я же говорю: везучий ты мужик, лейтенант.
— Ну, вы даете… — с трудом выговорил Эндрю.
— Сами удивляемся, — вздохнул сержант. — Ты сейчас единственный, кому на этой барже трибунал не светит.
Носилки догнал кто-то огромный, гулко топающий, и в поле зрения Вернера появилось новое лицо. Этого человека Эндрю опознал сразу: Банни, капрал из взвода связи. Тут же проснулись какие-то обрывочные воспоминания. Внутренне Эндрю весь напрягся: воспоминания были нехороши.
— Живой! — выдохнул Банни. — Отлично. Порядок — Ты как, лейтенант?
— Дженни, — сказал Эндрю. — Где?
— Извини, лейтенант. — Банни помрачнел и насупился.
— Что значит «извини»?
— Ну… Извини, и все тут.
— Какие же вы гады… — прошептал Эндрю и крепко зажмурился.
— Мы не виноваты, — сказал Банни тоном обиженного ребенка. — Это ваши. Ее лазером. Сразу, наповал. Думаешь, мне не жалко?
— Приехали, — сказал Вайль. — Осторожнее, господа. Взяли.
Сильные руки подняли Вернера и усадили во что-то мягкое и пружинящее. Эндрю открыл глаза. Их застилали слезы. Ему деликатно сунули в руку салфетку.
— Давай потом все это, а? — попросил Вайль. — Так уж вышло, сделанного не воротишь.
