Александр Доронин - Утро новой эры
Он достал из багажника свои снегоступы. Сумрак быстро сгущался.
— Так… Надо идти — вернул ее к реальности Антон. — Здесь совсем рядом наш перевалочный пункт.
Кстати, оказалось, что она прошла не пять, а семь километров.
Ветер сбивал с ног. Она не могла выдерживать темп, и он вел ее, подставив плечо, а временами и вовсе подхватывал на руки.
Они прошли мимо утонувшего в сугробе автомобиля. Как ни пытался Антон заслонить от нее это зрелище, она успела заметить торчавшую из распахнутой дверцы ногу в летнем кроссовке.
— Сюда, — разведчик указал на темневший впереди силуэт.
Это был отдельно стоявший дом, похоже, двухэтажный коттедж.
— Жди здесь, — он усадил ее на пень от упавшего дерева, возле указателя «Садово-огородное товарищество „Мичуринец“». — Никуда не уходи.
И направился к дому.
На секунду на Настю накатила волна страха. Она не хотела снова оставаться одна в темноте. Со стороны опушки накатывала волнами поземка; ее безумная пляска казалась движениями странного существа, вроде снежной змеи.
Возле дороги качали головами изломанные сосны, за которыми виднелась темная масса тайги. Гор видно не было, как и неба. Все сливалось в одно черное полотно.
Некоторое время она видела его спину и красное пятно фонарика. Но когда силуэт наполовину пересек двор, тьма поглотила маленькое пятнышко света. Настя стала прислушиваться. Ей показалось, что она слышит, как Антон поднимается на крыльцо. Скрипнула дверь.
Его не было пару минут, за это время она успела помолиться всем богам, и, конечно, не за себя.
Когда он появился в слабо освещенном прямоугольнике двери, Настя с трудом подавила желание броситься к нему на шею. Не хотелось снова выглядеть жалкой, барахтаясь в снегу.
Она закрыла дверь на засов и сразу почувствовала себя лучше, словно все злое и плохое осталось снаружи, и было отсечено от их маленького мирка. Вряд ли раньше здесь жили. Скорее, приезжали отдохнуть в дачный сезон. На первом этаже мебели почти не было. Стекла давно выбило ветром, их заменили на доски и листы толстой фанеры, все щели законопатили.
Второй этаж оказался гораздо уютнее.
— Милости прошу к нашему шалашу, — распахнул он перед ней дверь в маленькую комнату.
Усадил на диван. Открыл рассохшийся шкаф, порылся в нем и накинул на девушку нормально сохранившийся плед.
— Я вскипячу воду, — Антон увидел, что у нее зуб на зуб не попадает. — Тебе надо согреть ноги, а то простынешь.
— Зачем вы ездили? — она сидела в кресле, опустив ноги в тазик с горячей водой. В руках у нее была кружка горячего чая. Только теперь к ней вернулся дар речи.
— Разведать обстановку на лесхозе, древообрабатывающем комбинате, заводе насосно-аккумуляторных станций и пенькозаводе.
— Пенькозавод? — голова у Насти закружилась от обилия названий.
— Веревки сучат и канаты. Из конопли. Тут же, кстати, ее выращивали. У нас семена есть.
— Веревки? — невесело усмехнулась Настя. — Самое то для нас.
— Зря прикалываешься. В будущем, Володя говорит, они будут ходовым товаром. Типа вряд ли где-то наладят металлопрокат, а тросы и шпагат всем нужны. Про капрон, нейлон и прочие радости можно забыть, нефтехимию нам не поднять. Говорит, через сто лет по океанам будет парусный флот ходить. Чем, говорит, торговала Россия от Грозного до Николая Павловича? Парусиной, лесом и пенькой.
— Еще пушниной, — вспомнила девушка.
— Будет и пушнина, — пообещал Антон. — Лет через пять, когда расплодятся плотоядные зайцы и древесные лисы. Настреляю тебе на шубу.
Она улыбнулась:
— Наверно, она будет радиоактивной.
— Да не больше, чем мы.
— Я вот все думаю, что нас ждет? Ведь такой жизни, как раньше. уже не будет?
— Не будет, — подтвердил он. — Но будет не хуже.
— А того, что вокруг, нам надолго хватит?
— Ты о чем?
— Ну, я про металлолом, бензин на заправках.
— Девочка моя, все это портится. Проблема номер один. Ржавчина. За сто лет толстенная балка, если никак не защищена от коррозии, рассыпается в прах. Проблема номер два. У бензина через пару лет начинает падать октановое число. Выдыхается он. И куда ни посмотри, все приходит в негодность. Наладить перегонку сырой нефти мы, говорят, сможем, но не добычу. А все нефтехранилища в пределах досягаемости сгорели.
— А как насчет биодизеля? — спросила девушка. — Я читала, на спирте даже самолеты могут летать.
— Разве что пилоты. Да и жаль, что у нас не Бразилия. Сахарный тростник не растет. А если бы и рос, мы нашли бы этанолу другое применение. Обнаружили мы тут недавно девять вагонов — цистерны с маркировкой. C2H5OH. Так Борисыч приказал этот факт держать в тайне. Тогда хватит всему городу надолго, даже если пить будут все — и младенцы, и старики.
Настя знала, что, хоть в городе не было сухого закона, злоупотребление алкоголем не поощрялось.
— Знаешь, мы ведь и автомобили навечно не сохраним, — призадумался Антон. — Можно, конечно, в кустарных условиях собрать авто середины ХХ века. С клаксоном. Но это штучно, не массово. Так что уже сейчас думают о запасном варианте. Гужевой транспорт. Лошадей пока мало — только те, что выживальщики привезли. Мы искали по деревням, но не нашли не то что лошадей — кроликов, блин. Всех сожрали. А в дикой природе зимой кони выжить точно не могли. Они, прости за каламбур, двинули кони. Ну, ничего. Через десять лет у нас будет табун.
— Вот бы покататься, — взгляд Насти стал мечтательным.
— Ну, нас к ним пока на пушечный выстрел не подпустят. Их холят и лелеют как младенцев. Хотя есть у меня знакомый со скотного двора. Может, и пособит.
За разговором время проходило незаметно. Они обсудили все, что касалось судьбы Подгорного и цивилизации, но никак не могли перейти к своей личной судьбе.
— Настюш, давно хотел спросить тебя…
— Да? — она повернула голову.
— Нет, — он мотнул головой. — Начну по-другому, иначе получается паскудно. Сейчас отношения полов не как раньше. Попроще. Дубиной по башке и к себе в пещеру… Поэтому заруби себе на носу, что ты мне ничем не обязана. Не надо фигни типа «благородный спаситель» и все такое, — он замолчал, подбирая слова. — Никакой я не благородный. Просто… с тобой мне очень хорошо. Я раньше не встречал никого похожего. Как это называется, ты знаешь?
— Дружба? — в глазах ее плясали веселые искорки.
— Ну, если хочешь, давай будем друзьями. Лучшими друзьями.
С трудом она сдержалась, чтобы не закричать «Нет!». Наверно, это было бы слишком даже для женского романа. Вместо этого она нашла в себе силы сказать:
— Как ты можешь? Глупый. Я же люблю тебя.
Никому и никогда она эти слова не говорила. Даже маме.
— И ты согласна быть со мной всегда, и в радости, и в горести? — в его голосе не было обычной иронии.
— Ты же знаешь.
Он посмотрел на нее и прочитал ответ в ее глазах.
— Жалею, что мы не встретились раньше, — произнес он, держа ее за руку. — Мы могли бы отправиться в романтическое путешествие. В Крым.
— Придет лето, и здесь будет хорошо. На холмах вырастут цветы и трава.
— В смысле конопля? Есть у нас те, кто обрадуется.
Она засмеялась глуповатой шутке, и снова повисла пауза, они обменялись долгим взглядом, в котором была древняя как мир игра намеков и полунамеков. Вроде бы и он не привлекал ее к себе, и она не тянулась ему навстречу. Но как-то незаметно они оказались совсем рядом.
— Столько раз представлял себе этот момент, — он привлек ее к себе. — Вроде, теперь нужно поцеловать свою любимую?
— А ты не знаешь? — шутливо спросила она.
— Абсолютно. Ты же у меня первая и единственная.
— Все шутишь, — вздохнула Настя.
— Никогда не был так серьезен. Я влюбился первый раз в жизни. Все, что было до, не считается.
— Конечно, не считается, — согласилась она.
— Ты такая красивая, что можно говорить об этом до утра. Хочешь послушать?
— Еще больше хочу, чтобы ты, наконец, поцеловал меня.
Когда их губы, наконец, разомкнулись, Настя покачнулась.
— Что с тобой, любимая?
— Голова закружилась.
— И руки холодные. Дай погрею, — он поднес ее руку к губам. — Ты дрожишь.
— Это не от холода.
Долгое время в тишине раздавался только звук поцелуев. Потом его прервал шепот Антона.
— Мы могли бы подождать до свадьбы.
— Смеешься? Я всю жизнь этого ждала.
— Тогда мы поженимся, когда вернемся.
— Обязательно.
— Правда? Я так люблю тебя. Блин, мозги абсолютно отключились…
— А разве они сейчас нужны?
— Ты права, моя девочка. Иди ко мне.
На минуту Антон отпустил ее, стал расстегивать пуговицы на ее кофте.
— И чего же их так много?
