Юрий Валин - Окраина. «Штрафники» (litres)
– Да? А Папанова там тоже нет?
– Папанов есть, – несколько ободренно подтвердил пацан.
Бухнула дверь, яркий свет ударил по глазам. Генка поднял луч повыше и осведомился:
– Вы чего здесь засели? Проблемы? Я там разобрался.
– Да не то чтобы проблемы. Малого мы перепугали. Подозревает, что мы фальшивые эвакуаторы.
– Вот чудное дело. Чего здесь бояться? – Генка брякнул на пол грязный мешок и шагнул через рухлядь. – Братан, ты где?
Через секунду он выпрямился, держа мальчишку. Тот неуверенно обхватывал Иванова за шею и болезненно щурился.
– Ты из спецназа?
– Типа того, – согласился Генка. – Теперь из ФСПП, а раньше нормальный спецназ. Ты, братан, чего-то легковесный. Не кормили?
– Я из 8-го округа блокады, – прошептал мальчик. – Потом транспорт «3-864». Потом сюда попал. Вы меня в лагерь переправьте, пожалуйста.
– Полный абзац, – сказала Мариэтта, распахивая дверь. – Мы, гражданин начальник, слишком интеллигентные, чтобы младенцев уговаривать. Вваливается спецназ – без разговоров: цап, и готово. Педагогика.
Мальчишка крепче уцепился за Генку и возразил:
– Я не младенец. Мне уже девять. Вы меня правда в лагерь доставите?
– Лагерь тоже будет, – заверил Генка. – Только тебя бы сначала в больницу. Смотри, лапа какая подрипанная. Да и глюкозой тебя подкачать не помешает.
– Разве больницы еще есть? – Мальчик заплакал.
– Больницы имеются в достатке. И вообще дела на уровне, – не своим голосом сказал Генка.
Мариэтта смотрела на них разинув рот. Андрей подпихнул девицу, подхватил грязный мешок. Зашагали по коридору. Мариэтта крепилась-крепилась, потом поинтересовалась:
– Иванов, а чем от тебя несет?
– Так зверинцем, – неохотно сказал Генка. – Этот гризли подземный совсем запаршивел. Гадостная зверюга. Вонючка. Вы, кстати, не вздумайте мешок нюхать. Тоже…
– Иванов, к выходу давай, – рявкнул Андрей.
В мешке, который он нес, находилось то, что осталось от неудачливого дворянина Беркут-Томова. Но сообщать об этом во всеуслышание было излишне.
Отделение «КП-29» скорым шагом покинуло усадьбу. Где-то далеко надтреснуто звонил колокол, созывал людей. Скоро и власти опомнятся. Как же, разбой под боком у Первопрестольной.
Генка отвлекал мальчишку легким трепом о ранней весне и скармливал ореховые батончики из сухпая. Мальчик был совсем того… В чулане толком не рассмотрели: кости даже сквозь рубашку торчат, на руке здоровенная экзема, волосы, должно быть, топором подстригали. На вид лет семь, не больше. И выражение полной безнадежности на лице. На Генку взглянет, чуть оживится. И снова мертвенький. Поверить не мог, что ему целый батончик предлагают. И в разговоре много чего проскакивает, чего лучше не слушать.
– Ну что, начинаем? – Мариэтта закончила обозревать темный берег в трофейную подзорную трубу.
– Он сильный, – опасливо прошипел Андрей. – Занесет нас, как пить дать.
– Кто не рискует, тот не ест пельмени. Давай, гражданин начальник, а то от сухпая уже ничего не осталось.
– Эй, бойцы, давайте-ка сюда. – Андрей сделал знак Генке.
В последний момент мальчик что-то почувствовал, его воспаленные глаза расширились. «Скольжение» началось неровными скачками.
Через секунду Андрей выбирался из куста боярышника. Занесло. К счастью, не очень далеко от «Боспора» – Андрей узнал окраину дендропарка. Светало, у кустов лежала изморозь. Генка поставил мальчишку на сырую землю:
– Силен ты, братан. Погулять заставляешь?
– Ты куда ребенка поставил? – возопила Мариэтта. – Нам еще простуды недоставало.
– Без шума, тетя Маня. – Генка скинул куртку, укутал начавшего клацать зубами мальчишку. – Прими оружие, только без баловства.
Андрей кое-как запихнул в рюкзак «фермера», подхватил нехороший мешок и кинулся догонять резво двинувшийся к базе личный состав. Выбрались на Липецкую. Вдоль дороги гуляли замерзшие собачники. Группа, выбравшаяся из промерзших зарослей, мигом привлекла их внимание. Любопытный пинчер устремился обнюхать мешок, шарахнулся. Хозяйка неуверенно пригрозила вызвать полицию. Мариэтта на ходу заявила, что здесь все сами из полиции, и исключительно из хулиганских побуждений приоткрыла курточку. Мелькнул автоматный ствол, и пинчер с хозяйкой сочли за лучшее устремиться прочь.
– Эх, Маня, – только и сказал Андрей. Ругаться сил не было. Колено опять проявило себя болью.
– Машин сколько, – потрясенно прошептал мальчишка, оглядывая улицу.
– У нас еще кинотеатр есть, – похвастала Капчага. – Перекусим, гражданин начальник нам кино крутанет.
* * *Кино мальчик увидеть не успел. Он и пробыл-то в «Боспоре» не более получаса. Мариэтта только и напоила малого чаем с сухариками. Примчалась машина координаторов, и пацана увезли. Сопровождать от «КП-29» поехал Генка.
– Значит, они вроде как родственники-знакомые? – задумчиво сказала Мариэтта. – И что из этого следует?
– Самый полнейший абзац следует, – исчерпывающе объяснил Андрей. – Маня, я тебе как коллега коллеге говорю – не нужно трогать эту тему. Не наше дело. Там разберутся. У нас самих что, дел мало?
Мариэтта почему-то возражать не стала:
– Мы самые занятые специалисты, гражданин начальник. Позавтракаем по-человечески – это раз. Потом ТО проведем. Потом я вас совращать буду. Или после печальной повести о моей жизни уже никак не выйдет?
– Не дури, Капчага. Давай разогрей что-нибудь. Жрать охота невыносимо.
Потом Андрей учил деву-вдову чистить оружие. Мариэтта с рвением возилась со своим «смит-вессоном». Вот получило дитя игрушку-погремушку. Затем Капчага, очевидно отложившая планы по совращению на потом, побрела спать. Андрей собрал «МАТ» и пошел возвращать владельцу. Комиссар смотрел телевизор в дежурке второго этажа. Показывали «Патруль ЧП». Отставной полицейский развалился в кресле, задрав ноги на журнальный столик. Торчали острые носы щегольских, но порядком побитых штиблет. Сигарный дым стоял плотным облаком.
– Без проблем? – полицейский небрежно брякнул автомат на столик.
– Можно сказать, что без. Патронов двадцать истратили. В целях психологического подавления. Медведя неуравновешенного, правда, пристрелили.
– Медведя? В каком смысле?
– В прямом. Сибирский гризли. Людоед волей горькой звериной судьбы.
– О! Как-нибудь расскажете. А что вы скажете об этом? – комиссар ткнул сигарой в телевизор.
Показывали репортаж с МКАД. Корреспондент рассказывал, что у десятка машин совершенно внезапно отказали тормоза. Свидетели утверждали, что никто из водителей и не пытался затормозить – вроде бы даже прибавляли газу и шли на таран. Потом мужчина со сломанной рукой, едва выбравшийся из расплющенной «Тойоты», пытался задушить юношу из «Фольксвагена».
Комиссар высказался в том смысле, что в его времена таких эксцессов не происходило. Андрей заметил, что и в его собственные времена о подобной массовой психопатии тоже слыхом не слыхивали.
В радиоузле магнитофон тоскливо призывал непьющего Алена Делона. Мариэтта спала чуть ли не поперек койки – стройная крепенькая нога свисала на пол. Андрей поколебался, но все же зашел, поправил одеяло. Девчонка протестующее фыркнула, но не проснулась. В носу красовалась «гайка». Андрей покачал головой. Вдова. Страсти и трагедии в стиле рок. На самом деле ребенок, романтически настроенный. Впору удочерять. Смотришь на спящую, и ничто животно-алчное даже не шевельнется. Хотя ножки правильные.
– Старый, ты извращенец или евнух?
Конечно, Хеш-Ке торчала в коридоре, усмехалась брезгливо.
Андрей поспешно вышел, прикрыл дверь радиоузла.
– Счастлив вас лицезреть, сеньорита. Жаль, нет сил поболтать. Спать хочу смертельно.
– Трухлявый пень, – сказала в спину метиска. – Знаешь, почему не трогаю? Маленькая девочка сказала, что ты ее собственность. Она в это верит.
– Угу. И у воина-апача не поднимется рука отнять у ребенка игрушку.
– Я не апач. Я – ублюдок. Как и ты, Старый. Только я лгу поменьше. Ты же ее хочешь.
– Нет! И не хрен все сводить к одному. Я дедушку Фрейда не люблю, сеньорита.
– Старый, ты мудр, как протухший койот. И стоишь дешевле его шкуры.
– Вот тут согласен, – пробормотал Андрей. Спина холодела. Все казалось, лезвие скиннера располосует от лопатки к лопатке.
Но Хеш-Ке лишь вкрадчиво рассмеялась:
– Я тебя уступила, Старый. Все, на что от меня можешь рассчитывать, – пара выбитых зубов.
– Зубы – не нужно. Вставлять нынче не по карману, – сообщил Андрей.
– Дыши, Старый. Все равно на нее залезешь. Она упрямая.
– Это точно. Но я детьми не интересуюсь.
– Болтун. Иди, храпи, развалина.
– Грациас, сеньорита.
