Федор Вихрев - Пулеметчики. По рыцарской коннице – огонь!
– Неужто? Как интересно. Но скажи, Артур, раз та девушка – Алиса, то печалится она по своему отцу, или, как слухи ходят, по Его Величеству?
– Не знаю, Эльвина, я не охотник до дамских сплетен, – начал отвечать Гастингс, но, заметив на лице девушки откровенное разочарование, продолжил: – Говорят в Лондоне, что она, будучи предназначена в жены королю, влюбилась в него, и теперь страдает от этой неразделенной любви. Но слухи эти ничем не подтверждены, и я не советовал бы тебе, дорогая, сильно интересоваться этой историей, пусть и чрезвычайно романтичной.
– Хорошо, дорогой, – кротко, хотя и с прорывающейся в интонациях ехидцей ответила нареченная и тут же привстала, приветствуя поклоном пышно одетого генерал-легата сэра Хорейса, который, поздоровавшись с Гастингсом, целеустремленно направился к сидящей женщине.
Расспросить об увиденном Эльвина не успела, загремели трубы, и в залу вошел Его Величество, король Англии, суверен Уэльса и Шотландии, Повелитель Заморских Земель, эрл Уэссекса, Сассекса и Корнуолла Гарольд Второй Феликс. А сразу после торжественной встречи было объявлено о сдаче последнего оплота шотландцев и принесении ярлом Оркнейских островов вассальной присяги. А потом…
Потом была жизнь… Но это совсем другая история.
Шарукан погрузился в раздумья. Его войско, доведенное до полного числа, представляло силу, какой не мог иметь ни один из урусутских правителей. Собрать пять тысяч хорошего войска – нужны месяцы, а разношерстный сброд хана не пугал. Ему снова повезло: князья, которых он не раз бивал всех вместе на реке Альта, перессорились, и один из них не нашел ничего лучшего, как призвать на помощь половцев. Когда передовая тысяча грабила и жгла взятую с ходу приграничную крепость Воинь, хан повернул на Ромен, рассчитывая по пути взять Прилуки. В монастырях, которые хан разорил по пути, оказалось меньше добычи, чем рассчитывал найти Шарукан.
Уже повернув с переяславской дороги, Шарукан получил весть, что в Ромене стоит с войском князь, и насторожился, как волк, зачуявший близко таящегося оленя. Памятуя битву при Альте, он стянул в кулак тройку своих лучших тысяч. На русских реках была межень, и его тысячи легко одолели неглубокий приток Ворсклы, затем перешли еще одну небольшую речку. Хан торопил начальников. Где князь, там и его войско. Время от времени разведчики замечали русских всадников, но те быстро скрывались в лесах. Лишь чуть позднее произошла стычка, в которой с обеих сторон имелись убитые, и Шарукан понял, что за его движением следят вражеские дозоры. Как поведет себя князь? Побежит или затворится в осаде? Топтание под городом в планы темника не входило, но Ромен – не столичный Переяславль и не Чернигов, взять его намного легче.
На другой день, миновав густолесье, половцы вышли на дорогу к городу. Войско, не останавливаясь, устремилось вперед, оставляя за собой четкие следы. Шарукан шел с легкой головной тысячей, ее он намеревался выбросить вперед, наперехват дорог севернее и западнее города, как только весь отряд втянется на равнину. Шарукан подал знак тысячнику Атраку ехать рядом, намереваясь объяснить ему предстоящее дело, как вдруг в облачке дорожной пыли возникли бешено скачущие всадники.
– Ойе! – не удержавшись, воскликнул тысячник. – Видно, важные вести.
Всадники круто осаживали лошадей, десятник закричал:
– Светлый хан! Впереди урусы! Наши сотни сражаются!
Усталый конь под ханом остановился от легкого движения.
– Сколько ты видел урусов?
– Много! Пять десятков… Десять сотен!
– Ой-хей, как хорошо ты считаешь! Тебя надо определить казначеем или менялой – пять десятков ты сравнял с тысячей. – После того как приезжий византиец сказал Шарукану, что хороший воин должен ценить шутки, он старался шутить, даже отправляя людей на казнь. – Привыкли гонять баранов, и первый козел показался волком?
– Я хотел сказать, светлый хан, их пять десятков и еще десять сотен, – оправдался воин.
– Слава богам, мы получили первую весть о враге. Пойдем, Атрак, поглядим.
Хан хлестнул жеребца камчой и помчался по дороге. Вслед за его телохранителями воины головной тысячи пришпорили лошадей. Поле с редкими рощицами наплывало, острые глаза темника приметили обычный на водоразделах сторожевой или могильный курган в одном перестреле от дороги, и он издали повернул к нему по серому жнивью. Атрак знал свое дело – его тысяча неслась туда, где курилась пыль над местом сечи. Конь шел резво, но громко и часто дышал – все же следовало его поменять. С кургана виделось далеко. Поля и дубравы верстах в двух впереди переходили в сплошной лес. Между купами берез крутилась конная схватка. Тела убитых серыми бугорками широко рассеялись вокруг непрерывной круговерти всадников, сверкающей искрами мечей. По полю носились и стояли, тревожно задирая головы, кони, потерявшие хозяев. До темника доносился раскатистый чужой рев: «Урра!»
От двух сотен прикрытия едва ли осталось пять десятков, и те уничтожались на глазах Шарукана, но он словно не замечал потерь. Внимание хана приковал русский полк, идущий на рыси той же дорогой навстречу его войску. В то время как голова полка приближалась к месту боя, замыкающие сотни только показались из дальнего леса. Походный строй урусов уже сломался. Они явно заметили половецкую тысячу и спешили развернуться для боя. С левой стороны их сковывала большая дубрава, вдоль которой бежала дорога, зато справа у них просторно – туда и смещались русские конные сотни, перестраиваясь из колонны в сплошную лаву. Кутлабуга видел перед собой до двух тысяч всадников, не считая тех, что добивали его прикрытие и клубились в поле, обеспечивая развертывание полка. Длинные копья большой колонны выдавали тяжелую русскую конницу, у темника тревожно екнуло сердце: нелегко будет расколошматить броненосную лавину урусутов.
Передние сотни Артака уже схлестнулись с вражескими всадниками, затухающая рубка завертелась с новой силой. Голова вражеского войска прекратила движение, а правое крыло его все время вытягивалось. «Вот сейчас бы врезаться в это изломанное, еще не расправленное крыло! Но одной тысячи Мурута мало для удара, и она занята всадниками русского заслона, – подумал хан, прищуривая и без того узкие глаза. – Нельзя давать врагу время для тщательного устройства своего порядка, надо быстро использовать превосходство в числе – напасть, охватить, окружить, смять их строй, прижать к дубраве на левом крыле, засыпать стрелами, ни одному не дать уйти из мешка».
Русские же дали ему неожиданный подарок, не атаковав сразу. Конница же, стоящая на месте, всегда бывает разбита. Атака, только атака! Поэтому он махнул рукой своим ближникам.
Стяги на кургане разом пришли в движение, и докатился глухой рокот больших бубнов, завыли дудки, заревела медь широкогорлых труб. Пять тысяч степных всадников одновременно стронулись, ходкой рысью покатились на стоящий русский полк. В строю русских послышалась отрывистая команда, шестьсот стрелков с помощниками выскочили вперед из глубины, стали редко-редко впереди строя. Арбалетчики и заряжающие стали колено к колену, лучники стояли сами по себе. Большая часть самострелов имела стальные пружины и приспособления для заряжания на коне. Враг прошел с четверть версты, когда снова раздались команды в строю русских.
Словно сотни натянутых струн одновременно лопнули вдоль русского строя. Черный рой железных болтов, едва мелькнув, истаял в воздухе. Арбалетчики сделали первый залп, и заряжающие передали им готовое к выстрелу оружие, принимая спущенные арбалеты.
Звон второго залпа был уже не так дружен. Но болты снова мелькнули в воздухе.
Невидимый вихрь вырвал из седел сотни всадников, спотыкаются и рушатся кони, вой отчаяния и злобы поднялся над атакующими половцами. Задние скакали через упавших, топча убитых и раненых. Половцы пытались отвечать, ответный град стрел хлестнул по русской рати, но был еще слаб – слишком с большого расстояния били русские арбалеты. Воины подняли щиты, защищаясь. Начали стрелять и русские лучники, полосуя небо стрелами. Арбалетчики били теперь вразброд, всаживая железную смерть в накатывающий серый вал. Грозное у них оружие, одно плохо – заряжать долго. Пока арбалетчик пошлет одну стрелу, простой лучник успеет выпустить десять.
Избиваемые летящим железом, половцы перешли на галоп. Сила ордынских стрел росла с каждым прыжком лошадей. Забарабанило по щитам, падали стрелки и копейщики, но и каждый выстрел русского арбалета разил теперь насмерть, пронизывая брони, как тонкую бересту. Наконец русские по крику своего начальника бросилась в стороны. Но половецкий каленый град пока не прервался, они еще не поняли, что случилось. Раздалась команда. Русский строй колыхнулся, и синеватая стена сверкающих лезвий встала впереди. Русские всадники набегали волной, ощетиненной длинными копьями, с неслыханным ранее громовым кличем: «Ур-ра-аа!..»
