Антон Орлов - Пожиратель Душ
– Пора! – объявил Дэлги. – Ник, молись Лунноглазой. Про себя, этого хватит. Попроси у нее помощи в нашей затее.
– Я не умею.
– Чего не умеешь?
– Молиться. Дома я был атеистом. И потом, сестра Миури говорила, что Лунноглазой надо молиться по-кошачьи.
– Атеист на службе у богини?.. Хм… Тут не надо уметь ничего особенного, просто мысленно обратись к ней и попроси помощи. Сестра Миури когда-нибудь призывала ее в твоем присутствии?
– Один раз, в храме, мы не могли расстегнуть браслет, а его надо было снять, и тогда она призвала Лунноглазую, – Ник рассказывал сумбурно и торопливо. – Я ее не видел, только почувствовал – это было как прикосновение пушистой шерсти к руке.
– Так я и думал. Мысленно воспроизведи момент, когда ты почувствовал прикосновение, и попроси, чтобы она помогла тебе благополучно отсюда выбраться. Она поймет, кошки ценят свободу.
Ник попытался выполнить эту инструкцию. Он волновался, как в детстве в очереди на прививку перед процедурным кабинетом.
– А ты – марш отсюда, – отдернув штору, Дэлги отпер замки, распахнул дверцу и повернулся к Люссойг. – Здесь ты будешь мешать.
– Я же хочу посмотреть! – захныкала девушка. – Интересное пропущу…
– Ты и оттуда все увидишь.
Люссойг насупилась, но подчинилась. Дэлги вытер руки чистой тряпкой, смоченной в табре, и взял из эмалированной миски заранее приготовленный шприц с зельем.
– Заверни рукав. Сколько ужаса в глазах… Было бы из-за чего! Уколы я ставлю почти безболезненно, а дальше тебе все станет до фонаря.
Ник выдавил слабую улыбку.
– Эй, повернитесь сюда, а то мне не видно! – окликнула их из-за решетки Люссойг.
Игла вонзилась под кожу. Ага, почти не больно.
– Поздравляю, самое страшное позади, – Дэлги ободряюще подмигнул. – Тебе придется согласиться на кляп. Твое тело в отличие от сознания все почувствует в полной мере, и кричать ты будешь так, что нам с Люссойг мало не покажется.
После этого он подвел Ника к решетке и привязал сначала правую руку, развернув ладонью к пространству пещеры, потом левую. Повесил на поперечную перекладину электрический фонарь. Консервную банку с цевтачахом освободил от тряпки и поставил на таком расстоянии, чтобы Ник не мог случайно толкнуть ее ногой.
Нику все это напоминало сцены из триллеров, которых он насмотрелся в видеосалоне: с завязанным ртом, распятый на решетке… Да еще Дэлги стоит напротив с закатанными по локоть рукавами, с кинжалом и щипцами наготове.
– Ник, я-то здесь! – Люссойг дернула его сзади за собранные в хвост волосы.
– Отойди, – приказал Дэлги. – И когда я сделаю надрез, не лезь, а то инфекцию занесешь.
Она отступила в сторону и нетерпеливо спросила:
– Скоро? Чего ты ждешь?
– Жду, когда снадобье подействует.
Прутья решетки упираются в спину, и веревки на запястьях затянуты слишком туго – бежевые полосы крест-накрест. Дэлги и Люссойг продолжают о чем-то разговаривать; ни слова не понять, зато видно, что у девушки голос фиолетовый с желтыми просверками, а у Дэлги – древесно-коричневый, с массой переливов и оттенков; голоса переплетаются, словно две скользящие мимо ленты.
Справа от Ника ударил черный гейзер. Голоса исчезли, все исчезло, осталась только страшная, сверкающая, сокрушительная чернота, пронизанная багровыми молниями. Потом она стала бледнеть, распалась на постепенно уменьшающиеся кляксы. Он опять увидел голоса, фиолетовый с визгливыми желтыми вкраплениями и богатый оттенками благородный коричневый. На него накатывали ласковые цветные волны, он то ли уплывал, то ли медленно падал в радужную даль…
Очнувшись, Ник обнаружил себя на тюфяке, уже без кляпа. Правая ладонь побаливает, рука забинтована.
Дэлги сидел рядом, возле изголовья стояла знакомая консервная банка, сверху замотанная тряпкой.
– Получилось? – прошептал Ник.
Гладиатор удовлетворенно ухмыльнулся.
– Хочешь посмотреть на хвыщера?
– А где он?
– Здесь.
Сняв тряпку, Дэлги осветил содержимое банки лучом фонарика.
Влажный беловатый студень пронизан черными жилами с пульсирующими узелками. Выглядит зловеще.
– Черное – это и есть хвыщер. Нравится?
– И оно было во мне?..
Ник откинулся на тюфяк. Ему стало нехорошо.
– Если тошнит, вот тазик. Завтра утром отправляемся в путь.
– А где Люссойг?
– Рвалась сюда, потом убежала. Надеюсь, вернется живая. Донат Пеларчи охотится не на нее, но убить еще одного оборотня не откажется – это же его кусок хлеба с маслом.
– Мы можем ей помочь? – глядя, как Дэлги снова тщательно укутывает банку с цевтачахом и хвыщером, спросил Ник.
– Да не переживай за нее, нашего брата оборотня просто так не обидишь. Мы сами кого хочешь обидим.
– Я говорю серьезно.
У Ника не было настроения поддерживать эту игру и слушать байки. Он не влюбился в Люссойг, но… Все-таки она его первая женщина, их связывает больше, чем просто знакомство. Он не хотел, чтобы какой-то Донат Пеларчи ее убил.
– А я тоже серьезно, – с ухмылкой возразил гладиатор. – По-твоему, я не оборотень?
Ник заподозрил, что остатки иллихейского самогона были использованы не только для дезинфекции.
– По-моему, нет.
– Ладно, как скажешь… – Дэлги вздохнул с наигранным огорчением.
– Мы можем спасти ее, взять с собой? Забрать отсюда, чтобы она смогла жить нормальной человеческой жизнью?
– Ник, нормальной человеческой жизнью живут люди. А Люссойг – другое существо, она только притворяется человеком, – Дэлги говорил нарочито терпеливо, еще чуть-чуть – и это сошло бы за издевку. – От чего ты собрался ее спасать? У вас есть сказка о Золушке: часы пробили двенадцать, и карета превращается в тыкву, кучер – в крысу, и так далее. Здесь происходит то же самое. Когда время Люссойг закончится, она больше не сможет сохранять человеческий облик, и лучше бы ей находиться в этот момент на своей территории, иначе ее ждет незавидная участь. Такие уж у нас законы природы.
– Понятно… – он подавленно кивнул.
– Зато Люссойг умеет получать от жизни удовольствие, несмотря ни на какие неприятности и удары. То, чему должен научиться ты.
Ник так и не нашелся, что на это сказать. Только смотрел на Дэлги, угрюмо и немного растерянно.
Примчавшаяся к ужину, Люссойг потребовала, чтобы ей показали хвыщера. Когда Дэлги открыл банку, она заглянула внутрь и злорадно спросила:
– Попался, цевтяк? Так тебе и надо, будешь знать, как мое красивое платье есть, хоть оно и в повидле! Попался, бе-бе-бе!
Новое платье она уже успела помять и испачкать.
– Теперь я знаю настоящую тайну… – Ее влажные темные глаза сияли из-под нечесаных волос, как два болотных светляка, а голос звучал задумчиво. – Дэлги, ее надо хранить или можно кому-нибудь рассказать?
– Хочешь – храни, хочешь – рассказывай, мне не жалко. Только при мутильщиках не проболтайся, им не понравится, что кто-то посторонний об этом знает.
– Ну, я же не глупая! Ты не думай, я помню все-все, что ты говорил. А тайну буду хранить. Может, скажу по секрету кому-нибудь, кто мне очень-очень понравится. У меня еще никогда не было своей тайны, только драгоценности и монетки, и еще ржавый старинный нож с красивой рукояткой.
После ужина Дэлги развернул карту и начал расспрашивать Люссойг об окрестностях. Ник лежал на тюфяке, ладонь уже не болела – мивчалга ускоряет регенерацию тканей в несколько раз. Были бы на Земле такие лекарства… Здешняя техника отстает от земной, и развивать ее никто особенно не старается – на протяжении нескольких столетий одно и то же, иллихейцам этого хватает – зато медицина, если сравнивать, на заоблачном уровне.
– …Вот где лугурды ходят, – показывала Люссойг. – Потом смотри, в этих и этих местах никто не живет, но можно встретить людей из города, которые собирают всякое – то, что растет на болоте. А в топях есть народ. Мимо вот этой зыбучки не ходите, там сидит злющий грубиян, и щупальца у него длинные-предлинные, до гати достанут, если он близко подберется. Вот здесь, по краю этого озера, запросто пройдете, и никто не нападет – знаете, почему?
Она склонила голову набок и лукаво усмехнулась.
– Почему? – спросил Дэлги.
– А потому, что хозяйки нет дома! Я же здесь. Вы, когда мимо пойдете, киньте туда что-нибудь красивое, я потом вернусь и найду. Только не говори, что это будет. Хочу сюрприз.
– Хорошо, – серьезно пообещал Дэлги. – Когда вернешься домой, ищи на дне наш подарок.
– Дальше Луковичный лес, люди туда гать настелили, а чего после него, я не знаю. Говорят, человеческого жилья там нет.
Он что-то пометил на карте.
– Трахаться будем? – нетерпеливо спросила Люссойг.
– Подожди, сначала я у Ника шов сниму.
Разрез уже успел зарасти. В центре ладони остался двухсантиметровый шрам, пока еще розоватый, припухший.
– Жалко, что уходите. Ник симпатичный и ласковый, я таких люблю, а ты трахаешься лучше всех и много рассказываешь. Приходите когда-нибудь еще! Если что, я вам еще одного цевтяка поймаю, делов-то немного его изловить…
