Александр Юдин - Пасынки Бога
Могуществом и смертью веяло от этих слов. Откуда-то пришла уверенность, что финал совсем близок.
Аль-Рашид отступил подальше от двери, вскинул автомат и… Дьявольщина! тысяча чертей! Нет, господи, только не сейчас! Однако факт оставался фактом: подствольник был безнадежно пуст! Впрочем, весь остальной боезапас также полностью исчерпался. Он с силой швырнул бесполезное теперь оружие на пол.
А внезапно оборвавшееся звучание музыки сменил голос, спокойный и насмешливый: «Я тоже ценю Шостаковича, но, пожалуй, текущему моменту более подойдет Григ». Немедленно раздались первые такты григовского «В пещере горного короля». Одновременно створки дверей сами собой разъехались в стороны. «Какой, к дьяволу, Григ? — подивился аль-Рашид. — В моем компьютере не было никакого Грига». Впрочем, он не мог не согласиться, что его незримый собеседник обладает несомненным музыкальным чутьем.
Поправив заплечный рундук и незаметно нащупав под мышкой дядин «тэтэ», Георгий настороженно шагнул в глубину широкого проема.
— Ну здравствуй, Георгий аль-Рашид! — приветствовал его сидящий в центре открывшегося перед ним зала старик с лукавым лицом фернейского патриарха.
— Здравствуйте, господин Антеус Мун.
Глава 19
Встреча с мертвецом
Да, желаю стать я чертом,
И приветствовать как братьев
Сатану и Велиала,
Астарот и Вельзевула.
Мудрецов их, дураков их
Соблазнять, манить хочу я;
Щекотать их добродетель,
Чтоб как шлюха хохотала.
Генрих Гейне. Вицлипуцли[12]— Что ж, прими мои поздравления. — По лицу старика блуждала тонкогубая усмешка, но в выпуклых, под тяжелыми веками глазах сквозил арктический холод.
С некоторым усилием оторвав взгляд от этих гипнотических глаз, Георгий осмотрелся: подземный зал, точнее, бункер был обширен и тонул в полумраке. Лишь в самом его центре высилась впечатляющих размеров светящаяся колонна, прозрачная и полая; внутренность колонны заполняла млечно-розовая жидкость, в которой на равном расстоянии от пола и потолка плавало какое-то образование — серый бугристый комок; во все стороны от этого сгустка, целиком пронизывая внутреннюю полость столба, расходились сотни, да нет — тысячи тончайших не то нитей, не то световых лучей. Именно эти лучи-нити и наполняли колонну бледно-розовым сиянием, пребывая при этом в непрестанном движении, змеясь и извиваясь, точно живые. Теряющиеся в сумраке стены, плавно перетекающие в сводчатый потолок, перемигивались множеством разноцветных индикаторных огоньков, отчего напоминали звездное небо.
Рядом с этой светящейся колонной, в роскошном резном кресле, почти на троне, и сидел старик — сухой, костистый, недвижный, словно выставленные для поклонения мощи святого. Он вправду выглядел не просто старым, а каким-то высохшим и хрупким, едва ли не безжизненным.
Землистое лицо походило на посмертную маску с застывшим выражением ехидства. Одни только глаза нарушали общее впечатление. Насыщенно-голубые, удивительно яркие, горящие неким холодным спиртовым пламенем. И при этом невероятно, сверхъестественно живые; они невольно притягивали и завораживали. Да еще, пожалуй, голос — глубокий, звучный и отнюдь не бесстрастный.
Одет Антеус Мун был в замшевый костюм-тройку, на ногах — замшевые же туфли, в руках — изящная трость с серебряным набалдашником в форме головы Анубиса.
— Поздравления с чем? — спросил Георгий, утирая с лица кровь и стараясь хотя бы на время унять бешеное кипение гнева.
— Ну, во-первых, с тем, — пояснил старец, выпрямляя указательный палец, увенчанный длинным загнутым ногтем, — что ты добрался до меня, взломав шесть охранных рубежей. Каковые до сего дня я искренне почитал неприступными. Во всяком случае, для террориста-одиночки. Хотя, признаюсь, подобного, гм, кавалерийского наскока я совершенно не ожидал. А во-вторых, — он выпрямил безымянный палец, — ты теперь, надо полагать, наконец знаешь, кто стоит за смертью Инвойса Омарова. И заодно за смертями всех остальных «сынов». Ты ведь именно это хотел выяснить, не так ли? Кстати, как тебе это удалось? Если не секрет, конечно?
— Не секрет, — с напускным безразличием пожал аль-Рашид плечами и скрестил руки; ладонь правой как бы невзначай легла на рубчатую рукоять пистолета. При этом он обратил внимание, что бриллиант в его перстне-оракуле источает теперь ровное голубое сияние. Чует близость настоящего хозяина? — Поначалу были просто догадки, настораживающие совпадения. К примеру, меня насторожило, что слишком уж различные, зачастую даже антагонистические силы пытались помешать моему расследованию. Значит, подумал я, за ними должен стоять тот, кто в состоянии контролировать эти силы. Причем не на уровне их интересов, которые, повторяю, могли никак не совпадать, но, так сказать, на уровне физиологическом. Или даже на подсознательном. Проще говоря, могущий подчинять людские воли и тела своей воле.
— И, естественно, ты моментально решил, что этот загадочный и могущественный «некто» просто обязан работать в моей Корпорации. Где же еще?
— Вот именно. Над «УММом» испокон веку висит обвинение в незаконных экспериментах над людьми. В том числе в области манипуляций с психикой. И еще. Меня заинтересовала загадочная амнезия, поражающая «усыновленных». Иногда — на грани серьезных личностных изменений. Причем такие странности случались с ними сразу после победы в пресловутом конкурсе. Хочу сказать, их словно бы подменяли. Мой Омаров, к примеру, не узнал девушку, с которой только-только познакомился. А Улен ван Дайк — тот отказался признавать даже родного брата-близнеца.
— С этим ясно, — согласно кивнул Антеус— Но почему ты решил, что твой коварный злодей — одиночка? Отчего бы не заподозрить, скажем, весь совет директоров Корпорации, в полном составе?
— Сравнительная криминалистическая экспертиза почерков «усыновленных» показала, что все исследуемые образцы написаны различными людьми и даже на разных языках. Но вот какая странность: в этом же экспертном заключении сделан побочный вывод — даже не вывод, а допущение, — что несколько букв и буквосочетаний во всех восьми образцах, возможно, все-таки писаны одной и той же рукой… то есть рукой одного человека. Удивительно, не так ли?
— И это все? — В голосе старика скользнула тень удивления, но лицо — обтянутое кожей лицо ехидной мумии — осталось недвижным.
— Нет, конечно, — заставил себя улыбнуться Георгий; правда, из-за разорванной губы и выбитого зуба улыбка вышла несколько кривой. — Той же экспертизой установлена необъяснимая стилистическая идентичность образцов: отчего-то все «усыновленные» использовали схожие, а то и вовсе одинаковые выражения, притом, как правило, давно устаревшие. Иначе говоря, на основании этого и еще ряда признаков, экспертиза пришла к весьма странному, даже парадоксальному выводу: все представленные на исследование документы были исполнены разными почерками, но тем не менее имеют, скорее всего, одного автора. Да! И при всем том почерка «усыновленных» не искажены, нет, — они действительно писались руками различных людей, причем это их обычные, что называется, «привычные» почерка. Однако автор — один… Загадка? Когда же я выяснил, что подлинными хозяевами «УММа» являются, как ни странно, сами «усыновленные», а потом сопоставил с прочими странностями и несообразностями по делу…
— Понятно. Значит, на этих основаниях ты сделал предположение, что за «сынами» скрывается один человек. Но как ты догадался, что этот человек — я? Антеус Мун умер и похоронен в две тысячи двадцать пятом году, сто двадцать лет назад!
— Лицо на экране.
— Ну и что? — Кажется, старик все же был озадачен.
— На каждом этаже Центрального офиса вашей Корпорации установлен бюст Антеуса Муна.
— Ха-ха! Вот уж действительно: не сотвори себе кумира! Впредь мне урок.
— И еще. Приступая к расследованию, я, естественно, интересовался вашей биографией. И среди прочего нашел любопытное упоминание об исключительной любви отца-основателя Корпорации «Ум Муна» к настоящему ирландскому виски. Вы даже прикупили на родине этого чудесного напитка винокуренный завод…
— Это правда, — усмехнулся Антеус— Только ирландское. Оно более плотной консистенции и тяжелее шотландского. И не воняет торфом! Да, но при чем здесь виски?
— Шестеро «сынов Муна» — те, что расстались с жизнью в стенах этого здания, — непосредственно перед смертью пили именно его. Так, понимаю, на посошок?
Антеус Мун сначала погрозил Георгию когтистым пальцем, а после откинулся на спинку трона и принялся хохотать — заразительно, долго, стуча тростью и утирая выступившие слезы. Это настолько контрастировало с хрупкой мощеобразной комплекцией и всей его недавней флегмой, что Георгий подумал: а не рассыплется ли тот прямо сейчас на его глазах в прах и пепел?
