Алексей Ефимов - Долгая дорога к дому
Дорога на перевал — собственно, накат по щебнистой почве — вилась по дну узкой долины. Слой снега вокруг был ещё очень тонок, из него выступали мелкие камни, пучки травы, и вместо ровной снежной белизны склоны холмов казались пёстрыми. Черная щебенка со снегом давала чистый серый тон на откосах, а торчавшая из-под него трава окрашивала обочины бледной желтизной. На скалах поотдаль сидели орлы и хмурый вид хищников гармонировал с угрюмыми низкими тучами.
Всё ниже ползли эти суровые тучи, всё сильнее свистел ледяной ветер, врываясь в салон, и Элари как-то вдруг понял, что зимой в пустынных равнинах Темраук негде укрыться от холода.
Потом они вышли в маленьком пустом селении и автобус тут же укатил вниз. Их никто не встречал. Элари осмотрелся. Вся долина Лангпари лежала у его ног, серая, туманная, безвидная. Серые тучи скрывали вершины гор. Он попытался разглядеть постройки Золотых Садов, потом махнул рукой и обернулся.
Дорога кончалась, дальше по заснеженным склонам вилась тропа, поднимаясь к последнему посту на недалеком уже перевале. Низко нависшие тучи скрывали его и тропа, казалось, уходила за край мира. Юноша ощутил уже привычную радость — сейчас он увидит новые земли, где будет пускай не лучше, но интереснее, чем здесь.
— Ну что, пошли? — он повернулся к Иккину и поправил лямку рюкзака.
Селение скоро осталось позади. Медленно поднимаясь, они вскоре окунулись в холодный туман облаков. Весь мир исчез, осталось лишь несколько метров земли под ногами. Идти в гору с тяжелым грузом за плечами, да ещё по неровной, заснеженной тропе, было нелегко, и Элари скоро начал уставать. Но он не жаловался, не просил остановиться, он просто шел, шаг за шагом, ровно дыша, и усталость незаметно отступила. Он не заметил, как прошло несколько часов, как воздух заледенел и начал резать легкие — он шел, охваченный предчувствием новых впечатлений.
Перевал открылся неожиданно — клубящиеся вокруг тучи разогнал яростный ледяной ветер и они вдруг оказались на самой седловине. Здесь было несколько метров относительно ровной скалы и дом для охраны, скрытый между утесов. Из него вышло несколько солдат, но с ними говорил Иккин, и Элари их почти не замечал. Он смотрел вперед, не обращая внимания на бьющую в глаза снежную пыль.
Солнце уже зашло. Был вечер, ясный — тучи кончались сразу за перевалом. Облитая пронзительной синевой Ируланы, перед ним лежала бескрайняя равнина, покрытая снегом, проткнутая скалами, бугристая, неровная — она исполинским скатом уходила у них из-под ног, потом выравнивалась и тянулась в наползающий мрак, видимая на несколько дней пути. Где они будут сегодня спать? Элари не знал этого. Дальше не было тропы, только девственный снег — но это его не пугало. Перед ним был открытый путь — и этого хватало.
— Всё. Пошли, — подошедший сзади Иккин сдвинул промерзший шлагбаум и ступил на нетоптаный снег. Внезапно он обернулся. Их большие глаза, темные и таинственные в темноте, встретились на несколько секунд. Потом Элари тоже посмотрел назад.
По обе стороны седловины высились заснеженные скальные кручи, такие огромные, что глаз уже не мог их охватить. За ними безмолвно и жутко клубились облака, отходя назад — словно во вратах иного мира. Элари смотрел на них, пока не понял, что эта картина навсегда отложилась в его памяти. Затем он повернулся к другу.
— Пошли.
Через два шага под его ногами заскрипел нетронутый снег. Идти вниз было легко, они почти летели и Элари хотелось смеяться от радости. Вслед им никто не смотрел. Они шли быстро и уверенно в надвигавшиеся сумерки.
Глава 10: Алчность пустыни
1.
Они шли точно на север, к полярному морю, скрытому ото всех за горами Безумия. В одиночку Элари не смог бы пройти и пяти миль в день по россыпям камня и обледенелым высоким барханам, а ещё вернее — немедля бы погиб.
Огромные песчаные дюны, покрытые смесью снега и пыли, были коварны — их крутая подветренная поверхность оползала даже от слабого сотрясения шагов. В первый же день Иккин предупредил его, швырнув камень в склон громадной дюны, под которым Элари хотел пройти. Весь тридцатиметровой высоты откос плавно потёк вниз — беззвучно заколебалась земля и серый склон стал на десять шагов ближе. Окажись юноша под ним, он бы просто исчез, без малейшего следа.
Оглянувшись, он увидел, как повсюду вокруг дюны оплывали, надвигались, точно в кошмарном сне — ни пыли, ни звука, лишь мягко колыхалась земля, а когда всё кончилось, он не узнал местности, изменившейся, как по волшебству.
Путь их не был извилист и ветер, пронзительно-ледяной, всё время дул навстречу. Иккин не отворачивался, он только наклонял голову и длинная бахрома меха, окаймлявшего капюшон, падала на его широкое тёмное лицо. Лицо Элари тоже потемнело — но не от солнца, а от холода. Они шли по ночам, потому что он не мог идти днем.
Днем здесь было страшно. Небо неизменно оставалось ясным, но от солнца исходило лишь какое-то мутное, мрачное свечение, которое даже не отражалось в снегу. Никто не знал причины, но именно поэтому пустыню назвали Темной. Ещё хуже были миражи — едва занимался день, на горизонте начинали маячить смутные силуэты черных пирамид, какие-то тени, которые двигались, словно живые, наводя ужас этими беззвучными, до жути осмысленными движениями.
Иногда перед ними целыми днями маячили горы Безумия, ещё отдаленные от них на тысячу миль — голые, серые массивы камня, изломанные и нагроможденные чьей-то больной волей. В них не было ничего от обычных гор — ни ровных вершин, ни морщин эрозии, просто неестественные изломы и вздутия скал, один вид которых вызывал у Элари ужас. А иногда перед ними возникали силуэты города — громадные жилистые башни, соединенные изогнутыми трубами, словно сплетением окаменевших внутренностей. Юноша думал, что этот город лежит за горами Безумия и радовался, что никто не может их пересечь. Когда он вспоминал, что миражи не иллюзии, а лишь отражение скрытого за горизонтом, ему становилось страшно — в этих мертвенных нагромождениях, жутко шевелящихся в текучем воздухе, не было ничего, близкого любому двуногому существу.
Но он бы вытерпел всё это, если бы не смерчи, что появлялись только днем, хотя сильный ветер бушевал над пустыней и ночью. Они туманными столбами шествовали по равнине, кружа в себе камни величиною с голову и оставляя за собой полосы взрытой, обнаженной земли.
Естественно, они двигались по ветру, но почему-то всегда стремились пересечь им путь — назвать это случайным было уже нельзя. Тогда Иккин останавливался, поджидая, пока смерч подойдет ближе, а потом они резко бросались в строну. Промахнувшийся вихрь корчился, тщетно пытаясь достать их и расшвыривая камни, а потом вдруг рассыпался и наступала жуткая тишина.
Древние считали, что вся эта местность кишит злыми духами, и Элари полагал, что это правда — слишком уж много здесь было мертвой, бездушной злобы, разлитого в воздухе страха — и никакой жизни. Летом здесь таял снег… и больше ничего не менялось. Но пустыня училась: уже на второй день они увидели, как смерчи идут целой группой. Они с трудом увернулись от неё, и, не смея больше искушать судьбу, шли только по ночам.
Над ними простиралось черное, бездонное небо, окаймленное у земли красной, тускло светящейся полосой. В ней горели то ли большие звёзды, то ли странные огни скал — они двигались, словно там, на горизонте, шли целые армии машин с включенными фарами. Время от времени зеленоватые сполохи северного сияния прокатывались по высокому небу, волнами взмывая к зениту, потом исчезая. Иногда огненный шар молнии с треском пролетал из темноты в темноту, оставляя за собой туманный тускнеющий след. Тогда они видели изрезанную гребнями и рвами равнину снежного поля, на которой играли странные оттенки — красный, медный, лиловатый. Когда же светила одна Ирулана, всё становилось одинаковым: синим, безжизненным, скованным жестоким морозом. Угрюмо чернели ущелья и впадины высверленных ветром ям. Каменные глыбы и отколовшиеся куски скал лежали, точно примерзшие к мертвенно-светлой поверхности. Над ней тускло блестели отполированные песком округлые валуны и зубчатые гребни, их разделяли громадные глубокие ложбины. В заполнявшем их рыхлом снеге можно было утонуть, как в воде.
В этой зыбкой полутьме, в отдалении, каменные глыбы напоминали Элари людей, животных, странные развалины и вещи, которые он вроде бы знал, но не мог вспомнить или подобрать названия — эти образы подолгу крутились в его мозгу и оживали во сне. Иногда он видел низкие, массивные руины непонятных строений или же причудливо сплетенные рога громадных черных кристаллов — они росли из земли, окаймленные валами вывороченных глыб, и слабо светились в сумеречном свете. Иккин далеко обходил их и Элари не спрашивал — почему. Эта земля не всегда была мертвой, но он уже не хотел знать, почему она такой стала — они оставляли развалины за спиной и шли дальше.
