Михаил Тырин - Отраженная угроза
– И как тебя сюда занесло? – спросил Сенин.
– Посмотрела в журнале – понравилось, – беспечно ответила Элиза. – А какая разница? Я ведь этот дом не покупала, только взяла пару комнат в аренду. Так что денежки у меня еще остались, и мы с тобой богатенькие.
«Богатенькие сукины дети», – некстати вспомнил Сенин.
– У нас там моря не будет? – спросила она.
– Нет, – с сожалением покачал головой Сенин. – Там вообще раньше дикая степь была. Но сейчас там очень красиво. А на море мы будем летать каждый выходной.
Он умиротворенно вздохнул, представив, как выберет день и тайком поедет смотреть яхту. А потом так же, ни слова не говоря, привезет туда Элизу и проведет на борт. «Теперь это наш корабль, дорогая. Выбирай направление». Элиза настроила кухонную машину и вернулась, сев перед ним.
– Ну. – Она сложила руки на коленях, как примерная девочка. – Почему же ты не спрашиваешь про самое главное?
– Э-э… – растерялся Сенин. Он мучительно вычислял, какой вопрос в данный момент может считаться главным.
– Нет, Сенин, ты всё-таки мерзавец и грубое животное. – Она сокрушенно покачала головой. – И совершенно не понимаешь чувств женщины.
– Ну… – Сенин окончательно растерялся. – Ну, извини. А что я должен спросить?
– Сенин! Почему ты не спросишь, как мой маленький?
– Какой маленький? – захлопал глазами Сенин. – Кто маленький?
И тут он ощутил укол в сердце. Всё стало ясно. Это было немыслимо. «Маленький»! Его жена не просто располнела, как ему показалось, она беременна!
– Ну, что молчишь? – сердито блеснула глазами Элиза. – Сейчас же спрашивай. И вообще, ты разве не хочешь ласково погладить мой животик?
Сенин, как рыба, открывал и закрывал рот, не в силах издать ни звука. Он вообще не понимал, что происходит. Значит, пока он сидел в тюрьме, у его любимой жены появилось пузо. Она этого не скрывает, она ничуть не смущается и даже требует это пузо гладить. Это похоже на безумный сон.
– Да что с тобой? – всплеснула руками Элиза. – Ты меня слышишь? Так вот, врач говорит, что у меня всё проходит хорошо. Гораздо лучше, чем могло быть у женщины-астронавта…
Сенин слышал ее голос, но не вникал в смысл. Он с трудом держал себя в руках. Ему казалось, что в жизни он пропустил что-то важное и только поэтому не может понять – почему любимая женщина так радостно расписывает, как залетела от кого-то, пока он был в тюрьме.
– Ну, что ты так смотришь, – укоризненно произнесла жена. – Ты себя хорошо чувствуешь?
– Да… – с трудом кивнул Сенин. – Нет… Нормально. Это… И давно это у тебя?
– Сенин, ты точно здоров? – рассмеялась Элиза. – Четыре месяца почти. Сам посчитай!
– Что посчитать?
– «Что посчитать!» – Она состроила гримасу. – Когда мы с тобой последний раз кувыркались – вот что.
«Три с лишним года назад, – подумал Сенин. – И считать тут нечего. Уж никак не четыре месяца».
– Когда? – сказал он вслух.
– Сенин, у меня нет слов! – Она в бессилии развела руками.
Всё это было так искренно и непосредственно, что у Сенина появилось чувство, будто из его памяти действительно вырезали кусок.
– Извини. – Он опустил голову и потер виски. – Устал с дороги, голова не варит.
– Она у тебя и не может варить, ты ее, похоже, в самолете забыл.
– Да нет… Всё-таки три года в «бочке» мозги сбивают набекрень.
– В какой «бочке», Сенин?! – Она с укором покачала головой. – Тебя из «бочки» четыре месяца как выпустили. А ты, гадкий проказник, сделал мне ребеночка и быстренько улетел на этот дурацкий Элдор…
– На Элдор? – пробормотал изумленный Сенин.
И тут он ощутил такой внутренний удар, словно в груди разорвалась бомба.
Но это была никакая не бомба. Это было прошлое, которое догнало его и с жуткой силой ударило в затылок. Он всё понял. У него сжались кулаки – так, что захрустели пальцы.
– Что с тобой? – донесся испуганный голос жены. – Тебе плохо?
– Извини… – еле слышно выдавил он. – Я и на самом деле дико устал… Почти не спал, и вообще…
– Сенин, не пугай меня. – В голосе Элизы послышались слезы.
– Всё нормально… всё нормально…
«Мерзавец, тварь, ублюдок, выродок! – билось в голове. – Как он посмел, откуда он взялся, почему он вообще там не сдох?!»
На самом деле ему вовсе не интересны были подробности. Подражатель действительно мог выжить при эпидемии, и этого следовало опасаться. Точно так же он мог просочиться через кордоны карантинной зоны – он получил от Сенина опыт полицейского и знал всякие секреты и тонкости.
Какая теперь разница, почему и как это произошло… Самое главное и самое страшное, что прошлое вернулось. И нанесло удар, к которому размякший и уставший от жизни Сенин был не готов.
Он постепенно взял себя в руки. Унял дрожь в голосе, сумел спокойно посмотреть в глаза жене.
– Всё нормально, – сказал он и даже попробовал улыбнуться.
– Ложись, поспи. – Она нежно погладила его по щеке. – Или ты есть хочешь?
– Есть хочу, – согласился он. – И пить. В смысле, выпивать.
– Ну вот, ожил, – улыбнулась Элиза. – Жалко, мне нельзя. А надо бы по такому поводу.
– Глупости, – сказал Сенин. – Глоток никому не повредит.
Ему хотелось нажраться до зеленых чертей и уплыть подальше из этой реальности. Но перед ним сидела жена, которая давно его не видела. А он сам не видел ее еще больше – как это ни странно. Сегодня был хороший день, которого он так долго и мучительно ждал.
А то обстоятельство, которое его безнадежно испортило, Сенин собирался пережить сам, как-нибудь потом. Без участия жены.
* * *Ночью не спалось. Сенин думал, как теперь ему жить. Неужели снова проглотить очередной плевок судьбы и делать вид, что ничего не произошло?
А что тут сделаешь? Рассказать Элизе, что это не он, а какой-то чертов двойник переночевал с ней и оставил память в виде растущего живота? Ничего бредовее просто не придумаешь. А если и рассказать? Что дальше – душить младенца и прятать в мусоросжигающей печи?
Идиотизм. Куда не повернись – всё не то, всё не так.
И всё-таки, как-то надо теперь жить. Знать бы, что на уме у собственного отражения, можно было бы избрать стратегию.
Сенин попытался представить себе – а что он сам бы сделал на месте подражателя. Допустим, цель та же – уничтожить оригинал и занять его место. Он мог бы просто вселиться в усадьбу и жить-поживать с Элизой как ни в чем не бывало. Документов нет – пустяки, вопрос решаемый.
Но тут вдруг, как снег на голову, появляется настоящий Сенин – и что тогда? Нет, так не пойдет. Сенин признал, что подражатель поступил мудро – наблюдать за возвращением оригинала лучше с безопасного расстояния, не высовываясь раньше времени. Вполне оправданная тактика.
А что делать до возвращения? Где прятаться? А вот тут как нельзя кстати заваруха на Элдоре. И вполне реально отставному полицейскому завербоваться на правах ополченца, получив непыльную и, главное, неопасную должность.
Всё вроде бы сходится. Сенину непросто было приложить эту схему на себя – смог бы он так поступить, захотел бы? Всё-таки после Торонто судьба совершила неожиданный виток, да и сам Сенин наверняка изменился.
Был и другой вариант. Возможно, подражатель решил оставить Сенина в покое, наплевал на любимую жену и усадьбу и выбрал новую судьбу. Восстановился в полиции, устремился к ратным подвигам…
«Но ведь он – это я, – подумал Сенин. – Захотел бы я себе другую судьбу? Черта с два. И на ратные подвиги давно не тянет. И Лизку я не променяю на „честь имею“ уже никогда в жизни».
А стало быть, нечего тешить себя напрасными иллюзиями. Подражатель вернется, чтоб довести генетическую программу до конца. И возможно, это случится гораздо быстрее, чем кажется.
Сенину по-прежнему не спалось. Он подумал, что самое время узнать про Элдор подробнее. Как-никак он там «воевал». А вдруг спрашивать будут. И вообще, не помешает знать, чем там может заниматься двойничок.
Он поднялся, успокоил шевельнувшуюся Элизу и сел за терминал. Информации по Элдору было больше, чем достаточно. Сенин с удивлением обнаружил, что конфликт длится уже более полугода. Это действительно серьезно. Обычно самая острая полицейская стадия укладывается дней в двадцать, потом в дело вступают силы дипломатические, экономические, юридические и им подобные.
Затем Сенину пришлось удивиться еще больше – он обнаружил, что через месяц после начала конфликта введен в действие так называемый «Манифест Когана». Это означало, что любой отставной госслужащий мог быть вновь призван на службу, если Федерация посчитает это необходимым. Само собой, полицейских это касалось в первую очередь.
«Манифест Когана» был назван в честь генерала Когана, жившего в те времена, когда Сенин еще не родился. Случай был хрестоматийный, он изучался в полицейских школах наравне с Уставом и Основным законом Федерации. По канонической версии, генерал ехал на лимузине на банкет по поводу своей отставки. Формально он был уже пенсионером, подписанный приказ лежал в его кармане.
