Степан Кулик - Витязь. Замок людоеда
— Вознаграждение никого унизить не может, ваша светлость, — ухмыльнулся тот, принимая деньги. — Это ж не милостыня…
— Умен, шельма, — Лев Ольгердович потянул за узду, разворачивая коня. — Поехали, Степан Олегович. Продолжим разговор… Янополь уже вон, на окоеме. А мы с тобой еще многое не обсудили.
И как прикажете все это понимать? Меня что, вместе с Акселем записали в бароны Мюнхгаузены? И не поверили ни единому слову? Право, обидно даже. Я тут соловьем разливаюсь, душу до исподнего выворачиваю, а меня в сказочники?..
— Не кипятись, боярин, — княжич пристроился стремя в стремя и примирительно притронулся к моему локтю. — Думаешь, не поверил? Напрасно… Потому и спрос учинил твоему оруженосцу, что окончательно убедиться хотел.
Серьезно, что ли? Неожиданный поворот. Нет, я, собственно, для этого и рассказывал, чтобы понимание найти. Но вот так с ходу, без каких-либо дополнительных вопросов… Так не бывает. Во всяком случае, не в этом веке. В чем подвох?
— Плох тот правитель, который не умеет слушать и слышать, — тем временем продолжал объяснять Лев Ольгердович. — Да, не скрою, рассказ твой чуден и диковен. Но говорил ты искренне. Упоминая такие подробности, которые мог знать только очевидец тех событий. Начиная от цвета повязок, которыми отличались мои с Мстиславом отряды. А о том, что Витойт со своими людьми в засаде сидел, мы не подозревали, пока перепуганные Людоедом стрелки сами к нам не выбежали. И о том, что ведунья Мара слепая, тоже немногим известно… Даже из числа тех, кому она в исцелении от злого наговора или иной хвори помогала.
Княжич поглядел на меня задумчиво и снова кивнул в такт словам.
— А еще ты многие имена называл. К примеру, гостя Круглея. Его в Белозерье все знают. Как и старшего обозника Озара. Да и племянница купца мне ведома. И если лживы твои слова, то зачем бы ты стал на этих людей ссылаться? Проверить не долго. Нет, только правда может быть столь нелепа и вычурна. Ложь выбирает короткие пути…
— Что, и за смерть брата с меня не спросишь? — решил я с ходу прояснить ситуацию.
— Да, Степан Олегович. Ты прав… Как отец решит, не знаю, но от нас с братом мести можешь не опасаться. Стрелки Витойта признались, что в засаде ждали. Так что мы с Мстиславом, получается, жизнью тебе обязаны. Куда уж тут виру требовать.
Зачем же вы тогда за мною по всему краю гонялись? Чтоб спасибо сказать?
— И что я из будущего сюда попал, тоже без обиняков веришь?
— Верю. Вот тебе крест, — княжич размашисто перекрестился. — Это кажется чудно, но лишь потому, что ты не знаешь нашей родовой тайны.
— И у вас тоже тайна?
Нервное напряжение все же сказалось, и меня буквально распирало от смеха. Пришлось прикусить язык. Больно, блин…
— Да. О ней никто не знает, кроме отца и братьев. Даже матушка, — очень серьезно ответил Лев Ольгердович. — Это случилось с батюшкой в тот год, когда он юношей ездил в Константинополь. За Черкассами к каравану пристали паломники, которые шли в Святую Землю. Среди них был старик один. Блаженный. Но сказывали паломники, что старец тот иной раз способен зреть будущее. Не очень часто, зато предсказанное им всегда сбывается. И вот этот провидец, увидев моего отца, произнес такую фразу: «Будешь ты иметь трех сыновей и двух дочерей. А как сядешь на княжьем престоле, придет человек, что родится через семь раз по семьдесят семь и еще семьдесят семь лет. Одного из твоих сыновей он убьет, другого спасет, а третьего возвеличит».
Княжич опять поглядел на меня.
— И еще сказал старец, взяв отца за руку: «Не сомневайся, Странник, с добром он придет. Помощь от него большая будет». Отец рассмеялся — кто ж в такую ахинею поверит, тем более в его годы? А провидец прибавил: «Хорошо. Благостно. Спасибо тебе. Теперь можно и помирать. Я свое исполнил».
— И что? Действительно умер?
— Да. На другой день старец на гадюку наступил, — кивнул Лев Ольгердович. — И в одночасье скончался. Хотя сказывали паломники, что раньше старца никакая отрава не брала… Вот и гадал князь с тех пор, как ему сие предсказание истолковать? А оно вишь каким боком обернулось. И все складывается. Даже Витойт уже погиб от твоей руки. Так что, Степан Олегович, придется теперь кого-то из нас с Мстиславом спасать, а кого-то возвеличивать.
— А какой теперь год на дворе?
— Жнивень одна тысяча четыреста девятого года от Рождества Христова. День не упомню. Давно в пути… Где-то посередке.
— Неважно. А когда отец твой в Константинополь ездил?
— Аккурат тридцать три года миновало.
— Угу, — чудеса чудесами, а математика не врет. — Если нынче одна тысяча четыреста девятый год, то вояж по святым местам был в одна тысяча триста семьдесят шестом. Семь умножить на семьдесят семь это будет… Девять пишем, четыре на ум пошло… Пятьсот тридцать девять. Прибавить еще семьдесят семь… Получается шестьсот шестнадцать. А я родился в одна тысяча девятьсот девяносто третьем. Минус одна тысяча триста семьдесят шесть. Равно… Ни фига себе! Как в аптеке. Погрешность меньше десятой доли процента.
Княжич промолчал. Видимо, не все слова понял, да и бормотал я невнятно. Но вполне хватило выражения лица. К тому, что меня зафутболили к черту на кулички, я уже привык, но что попадание это оказывается еще и спрогнозированным заранее, немножко чересчур. А то и вовсе — перебор.
— Искупаться бы нам, боярин? — словно и не было важного разговора, потянулся с хрустом княжич, указывая подбородком чуть правее от дороги. Видимо, там был какой-то водоем, хоть я ничего и не увидел. — Пока солнце высоко и русалки над честным людом не насмешничают. Не знаю, как ты, а я пропотел изрядно…
Лев Ольгердович еще раз поглядел на небо.
— Аккурат успеем. И обмыться, и подсохнуть…
— Почему нет? — я пожал плечами, при этом неожиданно ощутив невероятное желание немедленно сбросить с себя всю многослойную броню. — Омовение — богоугодное деяние. И не только на Крещение…
Глава восьмая
Вот уже скоро месяц, как меня странным и непонятным образом забросило в другую эпоху. А может, даже в другое измерение. И все это время я в основном скитался по лесам да весям. Монастыри и крепости не в счет. Разные по существу, они мало чем отличались внешне. Да и по сути, если разобраться… Как ни крути, ни первое, ни второе не мирное жилье, а форпост и гарнизон. И чем вооружены воины — требниками или арбалетами — принципиального значения не имеет.
Поэтому Янополь я рассматривал с вполне понятным интересом. Время позднее, так что воздух дрожит над каждым дымоходом, словно в пустыне над раскаленными песками. Легкий ветерок дует от нас и запахи уносит в сторону. На дальнем углу разбрехались псы и так же быстро притихли. Мычат, дожидаясь вечерней дойки, вернувшиеся с пастбищ коровы… Стучит молоток по железу… Может, кто косу для утренней косовицы клепает, а может — меч куют.
Ясное дело, что жителя мегаполиса впечатлить размерами городок не мог. Но смотрелся очень живописно. Каменные дома под островерхими черепичными крышами, расположенные скорее по кругу, чем «квадратно-гнездовым» способом. Сотни полторы хозяйственных построек, крытых кровлей попроще, но не портящих общий пейзаж.
Посередине, на центральной площади, здание башенного типа. Может, мэрия, а может, всего лишь пожарная колокольня.
Паутина улиц не видна за верхушками деревьев. Зато возвышаются сразу два храма. Чуть в стороне от центра, на пригорке, церковь с православным крестом и характерными луковичными куполами. А у площади островерхий костел.
Вся эта красота средневекового зодчества обнесена деревянной стеной, придающей картине завершенный вид. Как резные ставни на окнах избы. Толку от нее примерно столько же. Любое войско перешагнет, даже не останавливаясь. А вот защитить спокойный сон жителей от озорующих в округе разбойников такой преграде вполне по силам.
Заодно и ворота есть где поставить. И мытаря. Чтоб всем сразу было понятно: тут не проходной двор. Надо в город — плати. Нет денег — проваливай. Нечего людей зря беспокоить. А чтобы пришлые охотнее расставались с деньгами и не норовили пролезть даром, к мытарю приставлены стражники. Целых два…
Один, правда, сейчас отошел в сторону, видимо по нужде. Зато второй бдит… Вернее, на солнце поглядывает. Прикидывает, сколько еще до закрытия ворот осталось. Но с толком. Нас сразу заметил. Крикнул что-то товарищу, и тот заторопился обратно. Встал рядом, весомо опираясь на алебарду.
О, а дозорный кликнул не только его. На стене у ворот появилось еще несколько голов в шлемах. Вниз не лезут — стало быть, стрелки.
— Вечер добрый, господа! — вопреки всем приготовлениям, в голосе старшего стражника сквозило скорее легкое любопытство, нежели беспокойство. Да и с чего бы? Сразу же видно, серьезные люди пожаловали. От таких беспокойства не бывает. По мелочам. — Торговую или какую иную надобность имеете? Не обессудьте, не из праздного любопытства спрашиваю. Потому что если обоз за вами следует, то надо бы поторопить погонщиков. Стемнеет скоро. Ворота закрывать пора. Впрочем, если убедите мытаря, — кивок в сторону сборщика налогов, застывшего в ожидании, — можем и повременить. За отдельное вознаграждение.
