Роман Злотников - Руигат. Рождение
— Нет. — Ликоэль широко улыбнулся. — Пожалуй, я там точно буду лишним. Да и работы много — надо успеть сделать все заказы до отъезда.
— А куда ты, кстати, уезжаешь? Улыбка Ликоэля стала виноватой:
— Извини, но это личное.
— Вот как? — Голос Интенель прозвучал оскорблен-но.Ну что ж, если я и мои друзья тебе не интересны, можешь оставаться со своей работой. Всю ночь, –едко закончила она и отключила связь. Ликоэль шумно выдохнул. Ну дела… Похоже, ему впервые удалось вызвать у Интенель сильную эмоцию. До сих пор все их взаимоотношения заключались в том, что он любил ее — сильно, страстно, сходя с ума, а она… – снисходительно позволяла себя любить. И вот на тебе) Ликоэль удивленно качнул головой. Что же это происходит? Неужели он начинает каким-то образом влиять на то, как выстраиваются их взаимоотношения? Ну вроде того, как он уже под конец обучения стал врубаться в то, как можно контролировать в схватке менее опытного противника… Нет, Интенель, конечно, не была противником… или была… и уж конечно, она никак не могла считаться менее опытным, но ощущения мастера были очень схожими.
Интенель снова возникла в его жизни еще через два дня. Она просто появилась у порога его дома и вошла. Ликоэль как раз закончил работать и стоял со стаканом ледяного сэлли в руке у огромного панорамного окна, выходящего на горную долину. Он увидел, как прилетел ее «ковш». Он увидел, как она выбралась из «ковша» и своим скользящим, хищным шагом с чуть изломанным ритмом, который сводил с ума любого мужчину, двинулась к его дому, но не сделал ни единого движения навстречу. Сначала, то есть в тот самый момент, когда понял, кто прилетел в «ковше», просто потому, что его ноги внезапно ослабели и, чтобы устоять, он был вынужден ухватиться рукой за резную оконную раму. А затем, после того как усилием воли вогнал себя в «позицию руигата», уже потому, что ясно понял: если он хочет, чтобы сегодняшний вечер не закончился тем, что его растопчут, как старую тряпку, ему надо держаться и держать в узде свои эмоции. Поэтому единственное, что Ликоэль себе позволил, это сделать шаг назад и натянуть на голову берет, ладонью удостоверившись, что морда руигата скалит пасть точно над переносицей.
— Привет, — небрежно произнесла Интенель, входя в комнату и сбрасывая с плеч роскошную драпировку, которую он когда-то сам ей и сделал. Она действительно была невероятно красива и гармонична, потому не сильно увлекалась изменениями своего тела или лица, а значит, могла себе позволить долго носить подобные эксклюзивные, созданные специально для нее вещи.
— Привет, — спокойно отозвался Ликоэль, чувствуя, как глубоко внутри, в районе селезенки, у него что-то мелко-мелко дрожит, а по спине бегут мурашки. Если честно, хотелось заорать, расплакаться, пасть перед Интенель на колени и, вцепившись руками в ее ноги, лихорадочно повторять: «Ты! Ты здесь! Ты пришла!
Ты! ТЫ! ТЫ!!!» Но руигат с кокарды глядел на Интенель прищуренными злыми глазами. И Ликоэль лишь небрежно спросил: — Хочешь сэлли?
— И это все, что ты можешь мне сказать? — возмутилась Интенель.
— Нет. — Ликоэль качнул головой. — Еще я хочу сказать, что рад тебя видеть. Но ты же и так об этом знаешь, верно?
Интенель не ответила, напряженно сверля взглядом бывшего любовника. Ее так и подмывало, резко развернувшись, уйти из дома Ликоэля, но… это было бы глупо — прилететь в такую даль только для того, чтобы через минуту отправиться восвояси. Не дождется! Она прилетела разобраться, что же произошло с этим чрезвычайно талантливым, чувственным и… абсолютно бестолковым теленком по имени Ликоэль. И она сделает это во что бы то ни стало. Привычное течение жизни дало сбой, гармония, которую она так долго и упорно выстраивала, нарушена, и следовало немедленно выяснить, почему. В итоге, вместо того чтобы снова возмутиться, она ослепительно улыбнулась и, плавно опустившись в кресло, милостиво кивнула: – Ладно, налей мне сэлли.
Ликоэль отошел от окна и, сунув руку в домашний «куб», извлек оттуда мгновенно запотевший стакан. Интенель приняла стакан, на пару мгновений задержав свои пальцы на руке мастера и с удовлетворением отметив, как те дрогнули при ее прикосновении. Несмотря на это, Ликоэль не рухнул к ее ногам и не зарылся лицом в ее колени, как это непременно произошло бы ранее, а сделал шаг назад и опустился в стоявшее напротив кресло.
Интенель некоторое время молчала, ожидая, что Ш он станет делать дальше, но мастер просто сидел я смотрел на нее, а на его губах играла легкая улыбка. Глаза же… глаза были необычными. Никогда еще она не видела у Ликоэля такого выражения глаз. В них было… о боги бездны, в них было нечто совершенно невероятное — боль, мудрость, любовь, холод и жар, сила и умение уступить, но не ранее и не более того, как он сам решит. А главное — в них было нечто, чему Интенель никак не могла подобрать определения и с чем никогда не сталкивалась. А называлось это — воля…
Спустя несколько минут Интенель едва заметно вздрогнула и поспешно отвела взгляд. О боги бездны, с ней такое впервые! Никогда еще в ее жизни не случалось такого, чтобы ее заворожили глаза мужчины. И вот ведь в чем ужас — похоже, ей это где-то там, глубоко внутри, понравилось!.. Нет, нет, никогда! Она — королева! И только она будет повелевать и устанавливать границы дозволенного! Поэтому Интенель подняла стакан с сэлли и, будто рассматривая его на просвет, заслонилась им от этого нового взгляда мастера.
– А., что это у тебя за странная вещь на голове? Ш. скорее чтобы просто отвлечься, задать нейтральную тему для разговора, чем потому, что это ее действительно интересовало, спросила Интенель, когда продолжать заслоняться стаканом стало уже как-то глупо.
– Это руигат, — мягко ответил Ликоэль, поняв, что вопрос относится не к берету, а к кокарде.
– Руигат? — удивленно переспросила Интенель. Она никогда не слышала этого слова.
– Да, ископаемый хищник. Полконноэля мышц, жесткого меха и чудовищных клыков, усеявших челюсти с усилием сжатия до одиннадцати конноэлей. Любую кость перегрызает одним небрежным движением челюстей. Вершина пищевой пирамиды шестнадцатиты-сячелетней давности.
Интенель изумленно выслушала этот монолог, и ее передернуло.
– Ужас! Зачем ты мне это рассказал? У меня аж руки похолодели.
Мастер улыбнулся:
— Не волнуйся, этот ужас давно вымер. Не сам. Просто столкнулся с куда более страшным хищником.
— Не понимаю, кто может быть еще страшнее, — поежилась Интенель.
Улыбка Ликоэля стала немного грустной, а в его глазах появилось странное выражение. Наверное, самым верным определением его было бы словосочетание «горечь знания», но девушка даже не могла себе представить подобного словосочетания. А затем мастер тихо произнес: — Человек…
И тут Интенель почувствовала, что ее охватило какое-то незнакомое чувство. Очень странное, она еще никогда его не испытывала. Ни разу в жизни, Но тут оно просто захватило ее… А она не привыкла ограничивать себя в проявлении эмоций й потому всегда и во всем была совершенно естественна (возможно, именно в этом, а не в безупречной фигуре, великолепных волосах и прекрасном лице и была основная доля ее невероятной привлекательности). Поэтому она поставила стакан на пол, рядом с креслом, рывком вскочила на ноги, стремительно подошла к Ликоэлю и:., обхватив его голову руками, прижала ее к своей груди и прошептала: — Бедный мой, что же с тобой произошло?.. Ликоэль замер, на несколько секунд окаменел в ее объятиях, а потом,.. Потом она поняла, что такое оказаться во власти урагана.
Мастер, обняв ее за плечи, начал подниматься из кресла. И спустя всего мгновение Интенель поняла, что ее ноги оторвались от пола. Она испуганно вскрикнула, но мастер будто и не услышал этот крик. Она попыталась оттолкнуть его, но ничего не получилось ~ Ликоэль держал крепко. Она гневно воскликнула: ^Немедленно отпусти меня!
Но этот захвативший ее смерч ни на секунду не прекратил своего движения. Интенель почувствовала, как ее развернуло в воздухе и плавно опустило на ко-веоль, мягким ковром покрывавший пол в зале. Вслед за этим послышался треск раздираемой одежды, и от этого, столь необычного и даже запретного, как все, что хотя бы отдаленно напоминает насилие, действия, ее обдало жаром. И сразу после этого его губы почти нестерпимо обожгли ее где-то между лопатками. Она выгнулась, даже и не поняв зачем — то ли чтобы отстраниться, как требовал, заходясь визгом где-то на задворках сознания, ее перепуганный разум, то ли, как страстно желало ее естество, чтобы вывернуться из разорванный одежды и подставить этому одновременно ужасавшему и притягивавшему ее жару и другие, уже полыхавшие места своего трепещущего тела. Потому что глубинным инстинктом распаленной самки даже не догадывалась, а точно знала, что только так, жаром к жару, можно хоть немного остудить это пламя. А затем мастер… зарычал! И Интенель, чувствуя, что поднимающаяся в ней огненная волна смывает последние остатки рассудка, со сладкой истомой простонала: — Руигат…
