Алекс Орлов - Рекс
«Учитывая, в каком состоянии он сюда прибыл, да, удалось».
Кто-то дотронулся до лица Рекса чем-то холодным, и он снова вздрогнул.
«Реагирует! Снова реагирует!» – продолжали ликовать незнакомцы.
В следующий раз Рекс пришел в себя в месте, где было тепло и горел приглушенный свет, а справа от себя он слышал попискивание какого-то медицинского прибора и еще – чувствовал чье-то присутствие.
Так он лежал, прислушиваясь, довольно долго, но потом кто-то склонился над ним и ловкие пальцы проверили крепление электродов. Человек задержался возле прибора и сказал: «Ну вот, уже лучше».
Рексу показалось, что это был женский голос, впрочем, он мог ошибаться.
Потом опять был сон, больше похожий на забытье. Он длился бесконечно долго, а краткие моменты возвращения сознания таяли быстро, словно снежинки на руке. Иногда, правда, кто-то вмешивался, и они затягивались.
«Вколи ему три кубика, нам еще нужно поработать. И следи за зрачками, прошу тебя».
А когда ему позволяли, наконец, вернуться в привычное забытье, он уходил на дно, как камень, и растворялся там в непроглядной темноте.
«Новый скелет, конечно, хорош, но стоило ли так тратиться, ведь мы пока не знаем, сможет ли он его носить?»
«Вы хотите сказать, что не сможете запустить его? В смысле оживить?»
«Как личность он жив, господин майор. Но не так просто научить его снова двигаться».
«Вы хотите сказать, что пока мы финансировали эту программу, вы не говорили нам всей правды?»
«Я бы не ставил вопрос так радикально. В конце концов, если не заработает этот объект, скелет можно переставить на другой. Вместе с тем, господин майор, как полномочный представитель заказчика вы имеете право прекратить дальнейшие разработки и обязать нас передать вам всю имеющуюся документацию».
Постепенно периоды забытья становились короче, а время бодрствования длиннее, однако Рекса по-прежнему не стеснялись и говорили при нем на любые темы.
Иногда он запоминал часовые разговоры, правда, делал это как записывающий прибор, не проводя анализа. Куда больше его интересовали запахи, которые он снова стал различать и даже связывать с ними какие-то знакомые ассоциации – шум леса, легкое касание руки, страх перед первой прививкой.
Постепенно периоды бодрствования стали настолько длительными, что Рекс начал испытывать скуку, он не знал, куда деть свободное время, и стал размышлять, прокручивая в памяти ранее услышанные «ролики», а еще классифицировал воспоминания, сортируя события на те, что были «до» и «после».
Вскоре состоялась его первая четкая и вполне осознанная картина. Это было утро, когда в окно палаты заглядывало солнце.
Перед его кроватью стояли два человека в белых халатах. Их лица были Рексу незнакомы, но голоса он узнал сразу.
– Ну что скажешь, готова мышечная система к активации?
– Откуда мне знать?
– Ты специалист. По крайней мере, так считают в Министерстве обороны.
– А ты, конечно, таковым меня не считаешь?
– Перестань, у нас работа стоит. Будем сегодня активировать или нет?
Последовала пауза, во время которой второй собеседник задумчиво растирал подбородок.
– Давай сначала попробуем его покормить.
– А смысл? Челюсти не двигаются, язык не шевелится?
– Ну, может, хоть какие-то резервы остались. Возможно, он откликнется на запах молочной каши, это ведь из детства, с самого начала…
– Не факт. Я, например, с раннего детства любил жареное мясо.
– Я учту это.
Что происходило потом, Рекс не помнил, он перенапрягся, пытаясь анализировать услышанное, и на какое-то время ушел в забытье, но пришел в себя, едва почувствовав запах еды. Да, он помнил его. Как там они говорили – «каша»?
– Ну давай, малыш, открывай ротик… – прозвучал совсем рядом женский голос, и пред глазами Рекса замаячила рука с ложкой. От руки пахло камфорным маслом, чуть-чуть хлоркой и еще какими-то лекарствами.
– Как будто есть реакция, – сказал один из мужчин.
– Возможно, это судороги.
– От голода? Да, возможно. Мы не кормили его четыре часа. Я прав, Агнета?
– Да, четыре часа. Он должен испытывать голод. Ну давай, дружок, открывай ротик – за маму… за папу…
Рекс смотрел перед собой, слушал этот голос, и вдруг непонятная, удушающая волна накатила на него, глаза затуманились и все объекты вокруг стали расплываться.
– Доктор, Линк, он плачет! – воскликнула женщина.
– Плачет?
Доктор подошел ближе. Его искаженное линзой из слез лицо было похоже на огромный творожный пирог.
– Мамочки мои! Я ожидал чего угодно, только не этого!
61
С самого утра этот день у Камерона не задался. В половине седьмого – за полчаса до подъема, зазвонил телефон. Звонил начальник службы безопасности Торнтон.
– Прошу прощения, сэр, но это я… – залепетал он, заранее пугаясь реакции хозяина.
– Кто?.. Кто это?.. – прохрипел Камерон. Последние перед пробуждением минуты сна он ценил особенно и специально предупреждал обслуживающий персонал, чтобы с шести до семи утра они сидели по местам и не шаркали ногами по полу.
– Я весьма чувствителен, я слышу даже, как скрипят ваши суставы, – говорил он. – Поэтому дайте мне спать и не хлопайте дверями!
И без того боявшиеся хозяина слуги и охранники стали бояться его еще больше и часто, из-за волнения, совершали поутру ошибки – роняли предметы, спускали воду в туалете, сморкались и пару раз даже случайно звонили ему раньше подъема.
Вот и в этот раз он решил, что кто-то ошибся и пора принимать серьезные меры, но это был Торнтон.
– Сэр, это я, Торнтон…
– В чем дело, болван!? Ты знаешь, который час!?
– Знаю, сэр, шесть тридцать одна. Но вам нужно срочно спуститься в подвал.
– Зачем это? – спросил Камерон, но встал с кровати и, накинув халат, сунул ноги в меховые туфли.
– Мы засекли воздушную цель, через две с половиной минуты она пройдет над замком.
– Что за цель, откуда она взялась?! – воскликнул Камерон, пряча в карман халата небольшой пистолет. Он никому не доверял в этом замке.
– Прошу вас, сэр, спускайтесь немедленно, и я все объясню!
– Спускаюсь, – пробурчал Камерон, подходя к старинной картине, которую тщетно искала полиция всех стран. Нетерпеливым движением он сдвинул ее в сторону, и перед ним раскрылись створки персонального лифта.
