Божьим промыслом. Стремена и шпоры (СИ) - Конофальский Борис
А Максимилиан, едущий чуть сзади генерала, поглядывал, как и тот, назад, а потом и сказал своему командиру:
— Эх, жаль, что не взяли труб и барабанов, тогда и вовсе вышла бы хорошая процессия.
— Сдаётся мне, вы привыкли к таким проездам, вам они начинают нравиться, — весьма прохладно замечает своему знаменосцу генерал.
Максимилиан немного удивлён и глядит на генерала — и вдруг понимает, что тому вся эта затея никакого удовольствия не доставляет, а, напротив, причиняет лишь тревоги да волнения. Потому что барону не красоваться нужно, а надобно ему довезти монаха до площади и там ещё и сказать что-нибудь перед людьми. И радоваться для него время ещё не настало. А барон со своей стороны уже подмечал не раз, что молодёжь из ближнего его круга любит покрасоваться перед народом в этаких выездах, особенно коли у них хорошие кони и богатый доспех. И это генералу не очень-то нравилось. А ещё ему не хотелось поучать Максимилиана, но он всё-таки очень хорошо к тому относился, может, из-за его отца, к которому Волков по-настоящему прикипел сердцем, а может потому, что сам молодой человек был неплох во многом, и посему генерал произнёс:
— А барабаны и трубы сейчас были бы лишними.
— Вот как? Лишними? — Максимилиан обрадовался, что генерал решил ему ответить, и ухватился за возможность продолжить разговор. — Отчего же так?
— Будь тут барабаны и трубы, со стороны можно было бы подумать, что мы к этому действию готовились, — ответил барон. Дальше он ничего объяснять не стал, а кивнул своему оруженосцу, который снова отъехал, едва подъехав к их процессии. — Фон Флюген, дальше будет площадь, на ней большой храм, скачите туда, я хочу, чтобы колокола продолжали звонить по всему нашему пути, до главной площади.
— Что? Кто это? Куда вы прёте? — орали люди, когда процессия появилась на площади. Торговцы поначалу тоже негодовали: — Тут рынок! Кто дозволил сюда верхом? Может, надо стражу позвать, чтобы разобрались с ними?
Но и появившаяся стража не остановила генерала и его людей, которые, не отвечая на крики и ругань, въехали на рынок и продолжили своё движение к центру площади, к трибунам, с которых кричали глашатаи. Волков, то и дело оборачиваясь, видел, как притихали крикуны-торгаши, когда видели телегу, в которой лежал брат Доменик с его разбитой головой, которую сообразительный капитан Вилли не позволял заматывать в тряпки.
При виде этого зрелища, крикуны притихали и начинали спрашивать, кто это и отчего его так избили. И когда им отвечали, те кто не торговал и кого не тяготил разложенный товар, присоединялись к уже немалой толпе, устраивая на площади ужасную толкотню.
Народа оказалось столько, столько людей хотели увидеть избитого священника, что капитан Вилли и его люди уже едва справлялись, отпихивая наседающих. Генерал понял, что, готовясь к этому делу, неправильно посчитал наряд сил, что для него как для командира было недопустимо. Не подумал он, что ему придётся не только идти колонной через город, где вполне хватало и тех солдат, что он взял, но и охранять порядок тут, на забитой народом большой площади. В общем, во избежание всякого неприятного, затягивать дело было никак нельзя, и он, спешившись, только с Максимилианом и Хенриком стал подниматься на помост, с которого глашатаи выкрикивали новости. Но перед этим подозвал к себе фон Флюгена.
— Скачите в казармы, скажите полковнику Рене, чтобы с пятью десятками людей шёл сюда, на площадь.
Он думал, что помощь ему не помешает, уж больно много людей собралось на площади возле рынка. Больше, чем он рассчитывал.
Глава 34
Волков не без труда поднялся на помост — уж больно высоки были ступеньки. Он остановился и оглядел гудящую толпу, что заполонила всю площадь; особенно много людей было у помоста и вокруг телеги с раненым монахом, которую самозабвенно защищал от напирающих волн людей капитан Вилли. Генерал обернулся и сделал знак: что там у вас?
— Ну, чего спишь, — Хенрик всё понял и несильно ткнул трубача в бок: — дуди давай.
Зазевавшийся трубач поднял трубу и звонко, так что у стоящих рядом едва не заложило уши, вывел знатный звук. Толпа сразу притихла, людям стало ясно, что сейчас будут говорить, и генерал заговорил — громко, что есть силы, и проникновенно, чтобы страсть его передалась слушавшим; так он говорил перед важными делами со своими солдатами:
— Честные люди Фёренбурга, знайте! Нынче утром какие-то ублюдки напали на добрейшего из добрых людей, что встретился мне в вашем городе, на праведного человека…, — тут он сделал ударение: — на истинного праведника, на отца Доменика! На человека, которого многие из вас знают, — толпа колыхнулась и загудела, а Волков поднял руку: я ещё не закончил. — Неуёмные в злобе своей пытались его убить! Только чудо, только охранение ангелов оградило его от смерти. И вот он тут, перед вами! Но более вы его в вашем городе не увидите, ибо праведные пастыри — истинно праведные — надобны всяким другим городам. И как только отец Доменик будет осмотрен врачами, так я отправлю его в Вильбург. Вы не можете ценить таких пастырей, а в Вильбурге ему будут рады. И не пойму я одного: что же это за город такой ваш, двух дней не минуло, как у вас осквернили храм; прекраснейший храм из тех, что я видел, истинный дом божий, был поруган, а теперь вот и праведного человека у вас не пожалели. Нет… не достойны местные люди, чтобы их окормлял такой праведник, как отец Доменик. Так что те, кто захочет попрощаться с ним, могут сделать это завтра, если у него, конечно, будут силы. А после я прикажу отвезти его в Вильбург, — толпа загудела и так колыхнулась, что едва не опрокинула телегу и генерал снова сделал знак Хенрику: ткни трубача. И снова над площадью зазвенела труба, после которой человеческое озеро замерло в ожидании: ну, что там ещё нам скажет с помоста этот приезжий генерал. И генерал, подняв руку к небу, прокричал:
— Ну а те, кто сотворил сие зло с отцом Домеником, слушайте меня внимательно, клянусь причастием и исповедью, я найду вас и воздам вам должное! Это говорю вам я, Иероним Фолькоф, Рыцарь Божий, которого прозывают Инквизиторам.
Тут толпа загудела, и на сей раз в этом тяжёлом звуке барон различал ободрение.
— Кишки им вон, — доносилось снизу.
— На кол, на кол их!
— Четвертовать демонов!
Да, всё шло по плану. Генерал, поклонившись толпе, стал спускаться с помоста. И теперь ему предстояло ещё одно нелегкое дельце, а именно провезти телегу с пораненным монахом через людское озеро, едва ли не каждый человек в котором хотел лицезреть избитого праведника. Но дело оказалось более лёгким, чем он поначалу думал: толпа стала благоговейно расступаться перед капитаном Вилли, за которым сразу ехала телега с монахом, вот только многие из людей хотели прикоснуться к ней, чем задерживали движение, посему солдаты, хоть и не зло, отпихивали желающих. И когда телега покинула площадь, за нею пошла колонна людей… Волков прикидывал, оборачиваясь… не менее полутора тысяч человек. Это было очень хорошо, но генералу и этого было мало.
— Фон Готт, там дальше по улице будет небольшая церквушка; когда телега приблизится, хочу, чтобы на ней звенели колокола.
— Конечно, господин генерал, — отвечал оруженосец и стал пробиваться через толпу вперёд.
Как и предполагал генерал, ничего страшного в ранах отца Доменика врачи не нашли; ему зашили рассечения на голове, наложили лангеты на сломанные руку и ногу. Вымыли, напоили настоями и уложили на отличную перину возле печки. И, к удовольствию генерала, врачи, прибывшие лечить монаха, не взяли за свою работу платы. Отказались от денег. Это генералу понравилось. И дело было вовсе не в паре сэкономленных монет, дело было в настрое горожан. Ведь и доктора тоже горожане, они тоже ощущают общие настроения города. Барон поговорил с врачами и убедился, что те негодуют по поводу случившегося не менее людей простых. Они были злы на власти, как и те люди, что сейчас толпились у ворот казарм, как женщины, спрашивающие, не нужен ли отцу Доменику уход, как пекари, приносящие для него хлеб. В общем, всё шло… ну, неплохо… шло к завершению дела. И в его плане не хватало лишь последнего штриха. И он уже собирался его нанести на холст своей задумки. Завтра. И единственное, что могло разрушить его замыслы, так это быстрая реакция властей города. Бургомистру и сенаторам нужно было проявить себя, что-то показать горожанам, например, свою силу и решительность. Если бы они поймали тех, кто осквернил храм, выставили их напоказ, или ещё что-то действенное — начали, к примеру, собирать ополчение, готовиться к чему-то… но пока они лишь захватили его сержанта и очень хотели переговоров, так как снова прислали каких-то людей.
