Митчел Сканлон - Сошествие Ангелов
Лучше пусть они увидят в нем молодого и глупого мальчишку, чем убежденного предателя.
Он рассказал о четверых мятежниках, чьи лица скрывались под капюшонами, и о том, как той ночью случайно увидел черты лица одного из воинов, что впоследствии помогло определить его в толпе.
И еще Захариэль поведал о странном ощущении грозящей беды, когда вместе с остальным отрядом почетной стражи шагал вслед за Львом к месту встречи Императора.
На этот раз никто не сомневался, что он мог узнать в толпе брата Ульента, хотя Захариэль заметил, что его таинственное предвидение опасности сильно заинтересовало брата Исрафаэля.
Потом ему снова и снова задавали одни и те же вопросы, и каждый раз Захариэль давал одни и те же ответы. И он ощущал в голове присутствие силы брата Исрафаэля и его неослабное внимание в поисках обмана или скрытности. Если Исрафаэль и уловил его уклончивость в отношении причины присутствия на собрании, он ничем этого не показал, и Захариэль внезапно понял, что брат Исрафаэль не хочет углубляться в эту часть истории.
Интуиция подсказала юному рыцарю, что библиарий желает оправдать его, чтобы продолжать обучение использованию загадочной силы. Это открытие придало Захариэлю храбрости, и его рассказ стал еще более уверенным.
Он в очередной раз закончил отчет схваткой с братом Ульентом, и тогда враждебность, еще недавно ужасавшая его своей интенсивностью, постепенно рассеялась и уступила место зарождающемуся восхищению.
Наконец мысленное прикосновение брата Исрафаэля исчезло, и с сознания Захариэля будто свалилась огромная тяжесть, о которой он до этого момента и не подозревал.
В комнате постепенно стало светлее, но на этот раз свет поступал из внешних источников. Белые шары, висевшие на стенах, начали накаляться, и Захариэль, лишь мельком взглянув на стоявших вокруг тюремщиков, прикрыл глаза ладонью.
— А ты храбрый парень, — произнес Мидрис, совершенно позабыв о недавней злости. — Если твой рассказ правдив, мы многим тебе обязаны.
— Я говорил правду, — подтвердил Захариэль, стараясь ощутить благодарность, но все еще испытывая боль, причиненную руками Астартес. — Лучше спроси у брата Исрафаэля.
Библиарий рассмеялся, и в его словах, к радости Захариэля, прозвучало его оправдание.
— Он не лжет, Мидрис, — подтвердил брат Исрафаэль. — Я не нашел в его рассказе никакого обмана.
— Ты уверен?
— Разве я когда-нибудь ошибался?
— Нет, но все когда-нибудь бывает впервые.
— Он не ошибся, — раздался за спиной Захариэля еще один голос.
Обернувшись, Захариэль зажмурился от сияния отполированных доспехов высокого воина, появившегося в дверном проеме. Голос этот уже звучал в его голове перед тем, как Захариэль начал свой рассказ, его тональность ласкала слух, а звук был глубоким, как океанская впадина. Захариэль попытался рассмотреть освещенную сзади фигуру, но его глаза после долгой темноты еще не привыкли к свету, и он видел только окруженный ярким золотым сиянием силуэт.
Все Астартес вокруг него упали на колени и склонили головы перед величественным воином, и Захариэль, как ни хотелось ему рассмотреть лицо пришедшего, понял, что недостоин такой чести.
— Не надо кланяться, — произнес загадочный воин. — Он шагнул вперед, и казалось, что вместе с ним в круглую комнату ворвался свет. — Встаньте.
Астартес поднялись с коленей, а Захариэль словно прирос к полу, и его опущенный взгляд не отрывался от какой-то невидимой точки. Исходящий от воина золотой свет, как океанский прилив, заполнил всю комнату.
— Выходит, что я обязан тебе, юный Захариэль, — сказал золотой воин. — И я тебе очень благодарен. Со временем ты обо всем этом позабудешь, но пока твои воспоминания остаются при тебе, я хочу, чтобы ты об этом знал. Я хочу поблагодарить тебя за твой смелый поступок.
Захариэль пытался подыскать ответ, но его губы даже не шевельнулись, а язык словно прилип к гортани. Никакие силы в Галактике не могли бы заставить его поднять взгляд на золотую фигуру. Как при встрече с Хранителем во Тьме, он знал, что стоит взглянуть в лицо этого воина, как он тотчас лишится рассудка.
Юноша снова попытался подобрать слова, но каждый раз, как только ответ формировался в мыслях, они разлетались, словно сухие листья, подхваченные ураганом. Захариэль не мог вымолвить ни слова, но сознавал, что золотой воин читает его мысли так же легко, как свои собственные.
Его присутствие давило на мозг невероятным могуществом и силой, которая не уничтожала всех присутствующих только потому, что сдерживалась крепкой, словно скалы Калибана, волей.
Захариэль ощущал, как возрастает присутствие посторонней энергии в его голове, и если вмешательство брата Исрафаэля можно было сравнить с легким касанием или пламенем свечи на ветру, то теперь Захариэля словно окутало толстое одеяло, и это ощущение нельзя было назвать неприятным.
— Его коснулась сила, — произнес золотой воин, и душа Захариэля воспарила от восторга при этих словах, несмотря на то что предыдущее замечание его несколько испугало.
— Да, мой повелитель, — откликнулся Исрафаэль. — Это первый кандидат для либрариума.
— Верно, — согласился воин. — Присмотри за ним, но позаботься, чтобы он ничего об этом не помнил. Нельзя допустить никаких подозрений о несогласии с Легионом. Мы должны быть едины, иначе проиграем.
— Все будет выполнено, мой повелитель, — заверил его Исрафаэль.
Хоть Лев и находился на расстоянии полукилометра, Захариэлю казалось, что стоит ему протянуть руку, и он коснется его плеча. Сегодня на том возвышении, где неделю назад стоял Император, собрались старшие рыцари Ордена. Площадь перед ними заполнили тысячи рыцарей в безукоризненно отполированных доспехах, неподвижно замерших по стойке «смирно».
Яркий рассвет сулил многообещающий день, на чистом голубом небе ярко сияло золотое солнце. Имена были названы, списки вывешены, и адепты с закрытыми капюшонами лицами при помощи генетических тестеров подтвердили личности избранных.
Каждый приглашенный на это собрание был выбран в ходе долгих испытаний среди самых лучших представителей воинской касты Калибана.
Захариэль стоял плечом к плечу с теми, кто не раз доказал свое бесстрашие, чьи выносливость и сила стали предметом зависти для остальных, не прошедших отбор. Здесь собрались самые отважные и способные воины Калибана, и юный рыцарь по праву гордился своими достижениями.
После великолепного обращения Императора к народу Калибана все события в мозгу Захариэля слились в неясное пятно. По правде говоря, он мало что мог вспомнить и из самой речи — мимолетное видение воина в золотых доспехах, слова, проникавшие прямо в сердце, и, сильнее всего, чувство причастности.
С того самого дня он знал, именно знал, что грядет какое-то великое событие; и, когда от Лютера стало известно о том, что Астартес сделали свой выбор кандидатов для усиленных тренировок и последующего вступления в их ряды, в Алдарухе творилось нечто невообразимое — мальчишки устремились выяснять, кто из них оказался в числе избранников.
Когда Захариэль добрался до списков и начал их внимательно читать, у него сердце едва не выскакивало из груди, хотя где-то в глубине души гнездилась уверенность, что беспокоиться не о чем.
Конечно, в списках оказались и его имя, и имена Немиэля, Аттиаса и Элиата.
Захариэль бросился искать брата, но на поиски потребовалось целых два дня.
Немиэль казался необычно притихшим, и Захариэль никак не мог понять его сдержанной реакции на такие отличные новости. В который раз соперничество между братьями привело их к столь знаменательному успеху. Спустя некоторое время Немиэль немного расслабился, но причина его беспокойства так и осталась для Захариэля загадкой.
Он списал необычное поведение брата на волнение относительно выбора Астартес и забыл об этом, поскольку у него имелись более интересные темы для размышлений.
Всем, кого выбрали Астартес, было приказано собраться на большой площади рядом с Алдарухом, чтобы выслушать обращение Льва и его напутствие будущим воинам Империума.
На площадь допускались только избранные, и все пространство вокруг крепости ощутимо искрилось едва сдерживаемым волнением и ожиданием важной речи гроссмейстера Ордена.
Захариэль и Немиэль пришли на площадь вместе с остальными рыцарями, прошедшими испытания Астартес; гордость и военная выправка каждого наполняла всех непередаваемым чувством братства, превосходившим даже чувство причастности к Ордену.
Хотя на площади собрались несколько тысяч рыцарей, Захариэль знал, что здесь представлена элита всех рыцарских орденов Калибана. Сотни тысяч рыцарей участвовали в отборе, но невероятно строгим стандартам Астартес смогли соответствовать лишь эти несколько тысяч.
