Алексей Свиридов - Возвращение с края ночи
Но сюда (понять бы куда!!!) они, в буквальном смысле, из тумана вышли, что твой месяц, а отсюда-то как?
Ассоциация с месяцем, вышедшим из тумана, зацепилась за какую-то извилину мозга: «Буду резать! Буду бить! Все равно…»
Шут его знает, что именно «все равно». Все «все равно»! Надо будет, буду резать, решил Сашка.
И все же… Если туман сработал, как некий занавес при входе, то как определить, что будет знаком при выходе? С туманом вокруг напряженка! Разве что пыль на замену сгодится, которая вылетает из под ног при каждом шаге, да так и остается висеть в воздухе плотными белесыми клубами. Вот только она в основном за спиной остается.
А что! Интересный ход! Чтобы окончательно сделать ручкой здешним дурковатым туземцам, обернуться и двинуть им навстречу. В классической литературе такой рецепт описан!
А если не сработает?
Сашка — обернулся на вялое, но тем более зловещее групповое шевеление у «термитников», споткнулся и едва не пропахал носом пыльную землю. Через несколько судорожно поспешных шагов он восстановил равновесие, распрямился и замер…
Их с Джоем обступал лес.
И был он не вековой даже, а, пожалуй, тысячелетний. Даже многотысячелетний. Что там реликтовые секвойи в Елоустоунском национальном парке американском!? Мелкий, молоденький подлесок!
Причем лес этот, если бы он не производил впечатления бесконечно древней естественности, можно было бы принять за слегка подзапущенный, но все же парк. Подроста мало. Ни бурелома, ни сухостоя. Под ногами пружинит, как батут, сплошная подушка из опавшей хвои. И каждая хвоинка длиной в ладонь, не меньше!
А вокруг просторно! Не мешая друг другу, стоят исполинские деревья. Похожи на янтарную сосну. В два, в три обхвата. Высо-че-е-енные. Красота!
Сашка задрал голову. Там высоко-высоко, в широких просветах разлапистых крон, по ультрамариновому небу плыли пушечные ярко-белые облака.
Интересно, какие же тут должны быть шишки?
— Идешь направо — просто лес, идешь налево — тоже лес, но если ты в дупло пролез — перед тобой волшебный лес! — продекламировал Воронков вполголоса.
Было четкое и острое ощущение, что свалился он сюда через некое мнемоническое дупло между мирами. И сам факт проникновения прозевал. Хотя когда споткнулся и был поглощен только восстановлением равновесия, кольнуло какое-то непривычное ощущение. Будто протискиваешься в толпе людей с мешками, а в мешках кирпичи. Но кирпичи какие-то такие, бутафорские, какими клоуны в зал швыряются. Долю секунды, на границе чувств, схватила эта неудобная, недобрая теснота с привкусом фальши и отпустила.
Он попытался было припомнить, испытывал ли подобное ощущение, когда он шел вслед за Альбой. Но там хватало других ощущений. Так что вполне мог и не заметить ничего. Скорее, и не заметил.
Он с удовольствием вдохнул жаркий, но очень чистый, пахнущий хвоей и разогретой смолой, а не душным навозом и пылью воздух.
Джой почти синхронно чихнул, избавляясь от набившейся в нос пыли, и шумно принюхался.
«Вода-река!» — радостно транслировал пес.
Сашка и сам почувствовал, что откуда-то слева явственно тянет струйкой свежести. Действительно вода и, скорее всего река, согласился он, доверяясь своей обретенной чуткости. Вода прохладная, проточная. В струйке не было ни малейшей нотки болотной затхлости или застойного привкуса тины.
Джой в ответ на невысказанный вопрос утвердительно гавкнул и радостно умчался на разведку. В горле першило и в носу чесалось от пыли, и Сашка решительно повернул налево.
Слишком далеко идти не пришлось.
Каких-то десять минут неспешной, не лишенной приятности прогулки, да еще по большей части под горку, и вот она — речка.
Открывшийся вид его немного удивил. В голове сложилась уже картина холмистой, покрытой светлым гигантским сосняком равнины, и на тебе: высокий яр, речка внизу…
Сама речка такая, как он и думал: небольшая, прозрачная, не слишком быстрая. Вот только течет в каменном ложе. И скалы! Если прямо здесь — еще так себе — валуны, то там вон какой утес — соснам впору. Хорошо еще спуск к реке есть, и не слишком крутой. Вроде даже тропа.
А на другом берегу — лес стеной, чащоба. И не равнина это. Сопки — вот что.
И насколько видно глазу — сопки высокие поднимаются, чем дальше, тем выше, и зубцы леса обозначают их кромки. Красивый, величественный, но при этом зловещий в своей дремучести пейзаж. Робинзонить в таких краях как-то не очень хотелось.
Хмыкнув неопределенно, Сашка закинул за спину странный трофейный «Калашников» и принялся спускаться к воде.
Ровный галечный участок берега ограничивали справа и слева здоровенные глыбы. Еще несколько крутых каменных лбов торчало из похожего на зеленоватое бутылочное стекло чистого потока.
Воронков осмотрелся повнимательнее. Тишь да гладь. И красота без причуд и нарочитости. Здесь бы кино снимать. А то что ни фильм, то одни и те же красоты и виды. Американцы снимают в Гранд каньоне — вестерны, на Новой Зеландии — сказки, в Майями — пляжные дурки, а Техас почему-то в Израиле под Хайфой… Дешевле, наверное? И кочуют из фильма в фильм одни и те же пейзажи. Да и наши тоже раньше: все под Ялтой. Одна скала, один утес и один и тот же пляж с разных точек снятые, во всех фильмах. Сейчас, правда, все больше на Невском… Но тоже новизны мало.
И болезненно сжалось сердце при мысли о том, как далеко от всех родных нелепостей своего мира он находится. Нет, не приедут сюда киношники и не загадят банками из-под колы этот пейзаж. Одному Воронкову посчастливилось отметиться здесь. Да и посчастливилось ли.
«В гробе я видал такое счастье!» — проворчал он.
Воронок уверенно вспрыгнул на спину ближайшей к берегу каменюке, присел и зачерпнул прохладу ладонью. На всякий случай понюхал. Вода как вода. Будто бы родниковая!
Речка была просто очевидно чистой. Никакой народно-хозяйственной деятельностью ее, уж точно, не загадили. Мысленно махнув рукой, тем более, что Джой уже был здесь и вовсю лакал живительную влагу, пришелец из другого мира сначала плеснул себе в лицо, фыркнул, а затем с наслаждением сделал первый, невероятно вкусный глоток.
Есть такой зверек, со смешным названием — выхухоль… Один из самых древних грызунов, с очень суженным ареалом обитания.
Похож на маленькую меховую подушечку с лапками по углам, с головой, которая вертится на 180 градусов, и, что особенно забавно, с подвижным носом-хоботком. Так вот, это единственный из грызунов, который запасает на зиму, что бы вы думали?.. Двустворчатого речного моллюска. И эта самая выхухоль, как аристократ, питается в зимнее время исключительно этими самыми устрицами. Каково?!
Воронкова всегда восхищал этот изыск эволюции. Не зерно, как хомяк запасает, не двадцать кубометров дров, как бобровая семья, а живых устриц! Чтоб я так зимовал!
Про эту зверушку и вспомнил Воронков, когда разглядел на дне, среди темных голышей, огромную, сантиметров в тридцать длиной ракушку. Ракушка, высунув ногу-язык лилового «прикушенного», цвета, деловито отталкиваясь от песчаного меж камнями дна, методично толкала себя вперед, против течения. Видимо, дела у нее там были, в верховьях.
Почему-то подумалось, что там внутри непременно должна быть жемчужина соответствующих размеров. С кулак где-то.
Воронков потянулся за моллюском, рискуя потерять равновесие, но, как и следовало ожидать, глубина была реально больше, чем казалась на взгляд, и не дотянулся.
Чувство опасности было внезапным, острым и до крайности определенным…
Если бы не обретенное недавно чутье, Сашка, вернее всего, тут и погиб на радость вражинам поганым, знакомым и неизвестным.
Однако он еще не вполне освоился со способностью переживать чужие эмоции, воспринимать опасность физически.
Поэтому пережил шок, к великой удаче не вогнавший его в ступор, а напротив — побудивший к действию.
Кожу на спине и затылке мгновенно стянуло от ледяного ощущения стремительно приближающейся прямой и явной угрозы.
Сашку буквально обдало волной чужого кровожадного предвкушения.
— Хозяин, берегись! — отчаянно залился лаем Джой.
Воронок резко дернул головой, бросил взгляд через плечо. Оттуда, сзади и сверху на него неслось, съедая небесную синь, что-то черное, хищное и смертельно опасное.
Сашка сделал единственное, на что у него еще оставалось время, вперед головой нырнул в реку.
Бултых!
Куртка, вздувшись пузырем на спине, замедлила погружение.
Но, по счастью, нефатально.
Возможно, благодаря этому Сашка не врезался головой в гигантскую ракушку, немедленно, как он успел заметить, спрятавшую свой лиловый язык и закрывшую створки до лучших, более спокойных времен.
Вода показалась обжигающе ледяной, что никак не могло соответствовать действительности. А немедленно набухшая одежда сделалась свинцовой и сковывающей движения.
