Никита Аверин - Метро 2033. Крым. Последняя надежда (сборник)
– А у себя!
– Это где же?
По выражению лица девки Пошта понял, что сейчас будет долгая и нудная лекция с путаньем лева и права, поэтому спешно уточнил:
– Ты рукой покажи!
Девка обрадованно закивала и изобразила сложный зигзаг. Впрочем, указательный ее палец показывал на довольно приметное здание, крыша которого торчала над окружающими – то ли кинотеатр был прежде, то ли гостиница, то ли что-то административное.
– Спасибо, солнышко! – Пошта послал ей воздушный поцелуй и пошел прочь.
– А ночевать?! – обиженно крикнула она вслед.
Он не стал оборачиваться.
* * *Вопреки ожиданиям, Одноглазый Хью обосновался не в самом здании (об автономных генераторах электричества жителям Тортуги оставалось только грезить в наркотическом забытьи), а рядом с ним. И увидев, как живет правая рука Олафа, Пошта, мягко говоря, офигел.
С каких-то армейских складов пираты добыли старые брезентовые палатки, из тех, в которые человек двадцать спокойно влезает. Палатки эти стояли кругом на перекрестке, а по центру горел костер. У него сейчас и пировали.
Пошта замедлил шаг. Стражи не видать – наверное, надеются на городскую охрану.
У костра пирует сброд… поправочка, не сброд, а местная элита. В центре веселья – жирдяй. Пошта вообще воспитывал в себе толерантность, в том числе к человеческим недостаткам, тем более – физическим. Но эту тушу назвать по-другому не смог бы и Александр Сергеевич Пушкин. Один глаз жирдяя закрывает черная повязка. Стало быть, это и есть герой сегодняшнего дня – Одноглазый Хью.
Он сидел на старом диванчике – в кресле Хью просто не поместился бы. Его щеки нездорового желтушного оттенка лежали на плечах, мешки под глазами наползали на носогубные складки, а безволосая грудь плавно перетекала в пузо, которое закрывало монументальные колени. Не было понятно, совсем Хью голый или все-таки в трусах – складки жира на животе и по бокам не давали рассмотреть наличие нижнего белья. Перед Хью стоял столик, на который бандит облокачивался. На столике – трехлитровая банка мутной жидкости, судя по всему – самогона, и закуска.
Такого не то что излучение – такого пуля не возьмет. Завязнет.
Хью что-то втирал почтительно обступившим его пиратам.
Пошта поправил парик. Импровизируем? Импровизируем! И решительно направился прямо к жирдяю.
Его заметили, тут же нацелили стволы. Пошта был к этому морально готов.
– Внимание, внимание! – подражая глашатаям шапито, заголосил он. – Только сегодня! Только для Великого Хью! Уникальное представление! Чтение мыслей на расстоянии!
– Дайте пройти, – просипел польщенный Хью.
Пошта приблизился.
Вблизи стало видно, что Хью давно и серьезно болен не только ожирением. Белок единственного его глаза был пронзительно желтым, что свидетельствовало о гепатите, а скорее – о циррозе, одышка выдавала нездоровые легкие, а мешки под глазами, черные, налитые кровью, говорили о проблемах с сердцем. Но ведь жив. И любого переживет, уродец!
– Хью… – Пошта склонился в шутовском поклоне.
– Я бы попросил! Андрей Михайлович меня зовут, – солидно поправил пират.
Оп-паньки, вот оно как!
– О, великий Андрей Михайлович! Слава о ваших подвигах известна даже в самом Симферополе! – продолжал юродствовать Пошта.
Шутов вообще любят. В сознание этих людей должна быть впечатана простая мысль: тот не царь, у кого нет придворного дурака.
– И я, ведущий маг-телепат, академик трех академий, профессор всея Крыма и знатомыслец, пришел к тебе, дабы попробовать прочитать твои мысли! Если дозволишь, о великий Андрей Михайлович, если тебя не оскорбит попытка презренного прикоснуться к глубинам твоего разума!
– А прикоснись. Один хрен – ничего не поймешь.
– О! – Пошта закатил глаза и изобразил пляску святого Витта на ногах. – Вижу глубины разума! Бездны! Что за хитрый ум! Что за уникум! О-о! Блуждаю по извилинам, пытаюсь проникнуть! Глубже! Глубже! Глубже!
Окружающие грохнули дружным хохотом. Правильно, Пошта!
– О, великий! – Листоноша бухнулся на колени. – Позволь слово молвить!
– Хрен с тобой, позволяю. Молви.
– Ты одержал великую победу над Летучим Поездом! Хитростью и умом пленил всех! И теперь преподнесешь знатный трофей в подарок могущественнейшему человеку!
Одноглазый Хью расхохотался. Он тряс жирами, хлопал в ладоши, из-под повязки катились слезы.
– Нет, слыхали? Да все об этом знают! Иди отсюда! Иди, иди. Накормите его, он смешной!
Пошта отполз. Он был совершенно и абсолютно доволен проделанным. Правда, с не меньшим удовольствием он убил бы Одноглазого… Но всему свое время, и потом, Пошта от природы был гуманистом.
Цель была достигнута. Теперь окружающие, пусть и потешались над ним, считали его за своего. Оставалось выяснить, кто не особо доволен командованием Хью и Олафа. И переманить его на свою сторону.
Пошта устроился у костра. Гостеприимный Кайсанбек Аланович, конечно, вдоволь накормил его интеллектуальной, духовной пищей, но не догадался предложить даже той самой репы. Или редьки.
А тут в котле что-то варили.
Судя по запаху, это были даже не крысы – чайки. Птицы наглые, вонючие, расплодившиеся по берегам Крыма без всякой меры. Правда, повариха, круглая, под стать Хью, сдобрила варево какими-то травками, почти отбив сомнительный аромат тины и тухляка, а Пошта, как и всякий листоноша, был обучен есть то, что дают. Тут, копать-колотить, не до гурманства особо, тут бы брюхо набить.
– Эй, телепат! Телепаешь?! – Взрыв хохота.
Пошта изобразил придурковатую улыбку, подумал – и прошелся на руках, как доброй памяти матрос Воловик. Телепаю, мол, изо всех сил и во все стороны.
– Тош-ший-та, – пробормотала повариха. – Кобеляка драный… Смотри, шевелюру уронишь.
Пошта кувыркнулся обратно, придержав парик. Ему улыбались. Все, его приняли в стаю. Пусть на место омеги, пусть распоследним щенком, но зачислили. Теперь – ритуальное причащение пищей, а то уж очень жрать охота, если говорить честно.
Давным-давно один из учителей Пошты учил его: правильно приготовить чайку можно только одним образом. Возьмите кастрюлю. Возьмите чайку. Залейте чайку холодной водой. Меняйте воду каждые пятнадцать минут в течение двенадцати часов. Потом выкиньте. Чайку – в одну сторону, кастрюлю – в другую.
Мелкий Пошта смеялся…
А потом было всякое. Случалось, что тех же чаек приходилось сырыми жрать, и не было на свете еды вкуснее. Это когда он ногу сломал в скалах и пока не сполз кое-как вниз, единственной его пищей были чаячьи яйца. Однажды Пошта прибил камнем саму птицу, пил горячую кровь, рвал мясо зубами. Потом его мучительно рвало, потом он спал, потом – догрызал оставшееся.
В общем, на безбабье и медуза – подушка.
Повариха начала раскладывать еду по мискам. К удивлению Пошты, это оказалось не рагу: чаячий, видимо, фарш был завернут в виноградные листья. Долма, однако. К кушанью полагался густой белый чесночный соус, мягкие свежие лепешки и кисловатое, но холодное пиво.
Глядя на него с сочувствием, баба навалила Поште полную глубокую миску.
У листоноши аж слюнки потекли. Кругом уже жрали, прославляя повариху. Пошта последовал примеру бандитов.
«А ведь хорошая баба, – думал он, целиком отправляя крохотные, истекающие соком голубцы в рот. – Такая… добрая бабуся. Ей бы внуков, ей бы свой дом с белеными стенами, ей бы соседок-сплетниц, дедка крепкого, чтобы попивал в меру, чтобы ругаться с ним и скалкой замахиваться, но любить. А внуков она бы баловала, от родителей защищала, и пекла бы она великолепные пироги с вишней и курагой – традиционное южное лакомство. Тесто пышное, сдобное, начинка – аж брызжет сладостью».
Судя по возрасту, повариха застала мир до Катаклизма. Обычно в нищих и криминальных кварталах так долго не живут. Значит, у женщины остались какие-то принципы, не опустилась она.
Пошта решил с ней поговорить. Торопливо слупив свою порцию, он сунулся за добавкой, изобразив самую искреннюю заискивающую улыбку (особо лицемерить не пришлось):
– Можно мне бы… добавочки.
– Любишь?
– Кого?! – опешил Пошта.
– Гречку… – Заметив непонимание, повариха улыбнулась. – Долму. Кино такое было, «Девчата», очень его моя бабушка уважала. Там похожее было. С гречкой. Поди, не ел гречки-то?
Пошта гречку очень даже уважал, но по легенде пробовать не мог, поэтому помотал головой.
Повариха положила добавку и села рядом с Поштой прямо на землю, подобрав пышные юбки. Была она вся в ямочку, мягкая, добрая, волосы под платок убраны. Пошта мимоходом пожалел таких вот несостоявшихся бабушек, одиноких, которым все равно было о ком заботиться – все «сынки» да «дочки», всех накормить бы.
– Меня Раиса Петровна зовут.
– Пошта.
– Затейники у тебя родители были! – рассмеялась она.
– А я их не помню. Подобрали, вырастили. Цирковые.
– Бедолажка ты… зря ты к нам прибился, Поштушка. Звери они. Только едой и приручить. Загрызут. Мальчик ты, я вижу, славный, интеллигентный.
