Дмитрий Матяш - Z.O.N.A. АТРИум
— Так как же вы спасли? В чем заключается тогда ваше спасение? В том, чтобы стащить с дороги мертвые тела? Они же мертвы, все трое мертвы! И знаете что, — Егор вскочил на ноги, — идите вы к черту со своим «Сонным Янтарником» и баснями о переселении душ! С меня хватит, травите эту хрень кому-то другому! Звездочеты-волшебники, *ля!
Трое у костра молча за ним наблюдали. Так доктора из психлечебницы наблюдают за негодованием очередного мятежного, «трудного» пациента.
— Я не пальцем деланный и не вчера в зону приковылял. — Бродяга отступил на пару шагов, раскинул руки в стороны. — Знаю я, наслышан о том, как в некоторых бродяг после смерти снова жизнь возвращается. Доктор с Бездонных Рек такой фокус за три минуты сделать может, если под рукой нужные цацки имеются. Только лучше бы он этого… — Егор продолжал пятиться, пока не споткнулся о лежащее тело кэпа, — не делал. Или вы не смотрели «Кладбища домашних животных»? Еще никто оттуда не возвращался в своем уме. Я могу поверить в то, что Лена оживет, но никогда не поверю, что это будет прежняя она. Нет таких чудес даже здесь.
Кудесник наклонился, отстегнул от разгрузки кэпа саперную лопатку, ту самую, которой они еще недавно по очереди копали яму для Федьки, и принялся долбить сухую черную землю рядом с телом Лены.
Сидевшие у костра переглянулись (Серб повернулся лицом сначала к Звездочету, затем к Хирургу) и продолжили поджаривать на костре мясо, словно ничего и не произошло. Словно не было здесь никакого Кудесника.
— Он ее похоронит, — утвердительно сказал Серб, когда Звягинцев углубился в землю примерно на два штыка.
— Он нам не поверил, — качнул головой Звездочет и затянулся дымом. — Пускай делает что хочет.
— Похоронит ее… живую, — напомнил Серб.
— Я знаю. Это его проблемы. Мы сделали все, что от нас требовалось.
— Интересно, как поступила бы она, если б проснулась раньше него? — не обращаясь ни к кому конкретно, спросил Хирург. — Неужели тоже рыла бы ему могилу?
— Она вряд ли, — подумав, ответил Звездочет.
В небе полыхнула белая, изломанная молния. Все пространство, от дороги до самого леса, взволнованно зашумевшего, почувствовавшего скорое приближение грозы, на мгновенье осветилось. Вспотевший и грязный Кудесник, услышав сказанное, вперил покрасневшие от напряжения глаза в Звездочета.
— Хватит! — крикнул он. — Слышите? Хватит! Никто не проснется. Никто!
И в этот же миг, — словно Егор, сам о том не подозревая, произнес какое-то заклинание, снимавшее тысячелетнее заклятие, — Лена поднялась на ноги, будто кто-то невидимый приставил к ее груди электроды дефибриллятора и дал полный разряд.
Кудесник отбросил лопатку, выбрался из ямы и подскочил к Лене. К тому времени ее тело уже обмякло и она упала на землю. Он взял голову девушки в руки, но ее тело вырвалось и взмыло в воздух так, будто внутри она была металлической, а над ней включился мощнейший электромагнит. Какое-то время она висела где-то на уровне трехметровой высоты, а затем начала плавно возноситься в небеса. Раскинув руки и склонив голову набок, она была похожа на упокоившуюся святомученицу. Ее одежды развевал ветер, волосы сливались с мерцающим, накрывшим землю с запада на восток звездным куполом.
Звягинцев продолжал стоять на коленях и не знал, как ему поступить. Что думать? К чему готовиться? Из его глаз катились слезы, он тянул дрожащие руки вслед за поднимающейся все выше и выше девушкой, но не в силах был вскочить на ноги. Он не верил в чудеса, рассудок заставлял его не верить в подобное, и все же он лелеял надежду в сердце! «Пускай она оживет! Пускай только она оживет!» — кричал он мысленно. И хоть прагматичное мышление даже в этот трагичный и одновременно чарующий момент открыто над ним, некогда возомнившим себя суперменом, а ныне жалким, рыдающим слизняком, насмехалось, он ощущал, как из него вырывается нечто неосязаемое, устремляясь вслед за Леной.
От него отделялась часть его существа.
Его душа.
— Пожалуйста… пожалуйста… — шептал он. — Забери лучше меня… Пожалуйста… Отдай ее…
— Кажись, он начинает верить, — донеслось от костра.
— Ей повезло, что он не закопал ее, а потом начал верить, — пошутил кто-то другой.
— Это точно, — согласился первый.
Земля под ногами затряслась так, словно в том месте, где стоял Кудесник, начиналось извержение вулкана. Бродяга поднялся на ноги, расставил их пошире, наклонился вперед и протянул руки — он готовился к тому, что почва, на которой он стоял, сейчас взорвется. Но взрыва не было. Было кое-что другое. Лес, земля, костер, сидящие за ним люди, дорога — все это пришло в движение. Площадь до леса и до дороги с обеих сторон от стоявшего в эпицентре непонятного явления Егора начала загибаться, сворачиваться, как подожженная фотография. Еще минуту назад пространство между бродягой и лесом было равниной — плоской, как футбольное поле, сейчас же край леса поднимался вверх, будто земля возле вырытой Звягинцевым погребальной ямы протаивала, проседала, раздаваясь в стороны. Футбольное поле постепенно превращалось в рампу для скейтбордистов. Верхушки елей теперь были направлены на бродягу, как исполинские стрелы. Это было невероятно, Кудесник не мог в это поверить, он чувствовал, что грань, за которой кончается действие рассудка, осталась где-то далеко позади. То, что он видел, не могло происходить в реальном мире — даже в том диковинном мире, в котором он прожил последние восемь лет.
В Атри случается все, что угодно, никто не станет отрицать, что завтра тайга может смениться песчаными барханами или по ней пройдет смертельный вихрь, который уничтожит все живое, от диких земель вплоть до КПП-3. Но одно дело — верить, что это теоретически возможно, и совсем другое — самому пребывать в жерле вулкана. Не всякий способен верить своим глазам, когда увиденное противоречит не только законам физики, не только твоим личным представлениям о том, что может быть, а что нет, но и устоям всего мироздания.
Егор следил за происходящим открытыми глазами, смотрел, как трое сидящих у костра тоже поднимаются вместе с загибающимся в полукруг миром, и теперь, когда он видел их как бы с высоты, они были похожи на три пирамидальные кучи тряпья, одна из которых периодически выпускала струю дыма.
Если бы можно было посмотреть на вздыбившуюся реальность мира в профиль, формой он напомнил бы каплю, гигантскую каплю, верхней частью слившуюся с небесной твердью и с одиноким человеком внутри утяжеленной нижней — балластом, который, сам того не желая, тянул ее вниз.
А затем в небе полыхнул яркий столб. Необыкновенно мощный, ослепительно-белый, взорвавший, казалось, и сами небеса и заливший пронизывающей, снежной люминисценцией землю, будто сияние, которое вложило всю свою мощь в огненный столб, сияние, которое продлилось всего долю секунды и конечной точкой которого было поднятое ввысь холодное тело…
Какое-то время Звягинцев пребывал внутри этого всепоглощающего и всепроникающего белого света. Он находился в сознании, мог шевелить руками и ногами, мог крутить головой, но все, что окружало его, было пропитано исключительной белизной. Ни земли под ногами, ни теней от сидевших у костра мужчин, ни стены леса. Егор попробовал позвать кого-нибудь, но никто не откликался. И тогда он просто пошел вперед. Не ощущая под ногами земли и даже не веря, что шагает по горизонтальной плоскости. К тому времени он уже не знал, во что можно верить, а во что нет.
Потом появился звук, и Егору показалось, что это были голоса. Знакомые голоса. Пройдя еще несколько шагов, он отчетливо узнал гулкий бас Хирурга и саркастический тон Звездочета. А еще… Господи, неужели это ему не снится? Звонкий смех Лены…
И он бросился бежать сломя голову. Белизна с каждым его шагом отступала, наполнялась долетающими извне звуками. Впереди замерцал огонь, а вокруг него стали проявляться тени. Белизна сменилась серостью, а та в свою очередь начала наливаться темной синевой. Теперь были отчетливо видны громоздкие тела в маскхалатах и сидящая между ними девушка в камуфляже. Она держала в руках что-то похожее на обычную армейскую флягу.
— Егор? — обернувшись на его громкие шаги, произнесла она, улыбнулась, и окружающее пространство вдруг стало четким и ясным.
Мир стал таким же, как прежде. Ельник по-прежнему тревожно шелестел, где-то выли собаки, где-то трещали ветки под тяжестью пробирающегося по лесу крупного зверя, где-то перекрикивались летучие мыши, а она была по-прежнему очаровательна в своей простоте и естественности. Если это был не сон, — а Кудесник готов был отдать что угодно, лишь бы это было так, — она оставалась прежней. На щеках живой румянец, глаза излучают тепло и жизненную энергию, и только выражение радости на лице сменяется кратковременным непониманием или даже смущением. Ей непонятно, почему бродяга застыл в нерешительности. Почему не подойдет и не обнимет ее?
