Игорь Негатин - Лишнее золото. Без права на выбор
Это случай из далекого прошлого. Ни Карим, ни Поль не любили вспоминать некоторые моменты из прошлой жизни. Как и этот. Однажды, примерно в 1980 году по летоисчислению Старого мира, им пришлось участвовать в одной операции по освобождению заложников. И ситуация была очень похожая. Наркоторговцы, уверенные в своей безнаказанности, заброшенная глухая деревня и горстка похищенных белых. Среди заложников оказалась молодая красивая девушка, которая была дочерью одного французского политика. Не очень известного, но с хорошими связями в верхах. И вот этот папочка поднял такую шумиху, что легче было перебить половину жителей Южной Америки, чем уклониться от этой операции. Хотя дело можно было решить и мирными методами. Так или иначе, но девушку пришлось спасать. У легионеров был прямой и недвусмысленный приказ — пленных не брать. Кто-то из больших мальчиков, сидящих в Париже, решил совместить приятное с полезным. Акцию спасения с акцией устрашения. Наркоторговцев убили, девушку спасли. И вот эта малолетняя шлюха, увидев одного из убитых торговцев, устроила истерику. Поначалу все решили, что это обычный стресс. Увы… Она улучила момент и добралась до оружия. Успела ранить одного легионера. Он умер спустя два часа. Одного — потому что Карим не стал играть в доброго дядю и пристрелил эту сучку. Как потом выяснилось, она была влюблена в убитого легионерами бандита. Как говорил Шайя — стокгольмский синдром, дьявол его раздери. Позже удалось выяснить, что захват заложников оказался обычным блефом. Дочка просто хотела получить немного денег от своего скупого папаши.
И вот сейчас был риск, что среди этих оборванцев могли оказаться приятели убитых бандитов. Да, и такое тоже бывает.
Рабов на прииске было немного. Десять мужчин и две женщины. Четыре испанца из Виго, один датчанин из Порто-Франко, пять русских из Демидовска, женщина из Новой Одессы и португалка из Сао-Бернабеу.
5 год по летоисчислению Нового мира.
Русское поселение.
Только не спрашивайте, что и почему.
Так получилось. Все. Точка. И это касается только нас двоих.
Я осторожно высвободил свою руку и оделся. Ленка еще спит, по-детски подсунув ладонь под щеку. Уткнувшись носом в подушку, как наш Рино. Я посмотрел на нее и даже улыбнулся. Мирная такая картина получилась. Домашняя.
Вышел на улицу, застегивая на ходу рубашку. Пока Лена спит, мне надо найти Чамберса. Он что-то говорил про небольшой отдых, но после письма Виктора надо обсудить ситуацию. Если так и дальше пойдет, то можно и до Базы не добраться. Нас раньше положат. Еще на подступах к форту. А умирать мне совсем не хочется. Особенно после того, что произошло сегодня.
Задумавшись, выхожу на улицу и иду по направлению к берегу. Там, рядом с домами поселенцев, стоят наши машины. Ребята отсыпаются после вчерашней гулянки. Навстречу идет староста. Судя по его движениям, он еще не протрезвел. Рядом с ним ковыляет еще один поселенец. С кожаной папкой под мышкой. Господи, уже и здесь бюрократы образовались! Голубая кровь и белая кость, дьявол их раздери! Прохожу мимо этой парочки, но через несколько шагов останавливаюсь. Потому что мне в спину несется пьяный рык старосты.
— Нардин, стоять!
— Чего?!
— Вы… Ты арестован!
— Ты что, старик, белены объелся?! С ума сошел? Убери пистолет, придурок!
— Нет, — староста качается из стороны в сторону, но пистолет держит твердо и уверенно. Эдак он и выстрелить может… — я тебя задерживаю. За сопротивление… ик… и преступления против Ордена.
— Я сам тебе и Орден, и Сопротивление, твою мать! Французское. Убери ствол, от греха подальше. Пока его в твою задницу не засунули.
— Нет, — он с упрямством осла мотает головой. Потом неожиданно рявкает, как наш капрал в Кастельнодари: — Нардин! Сдать оружие!
Судя по его виду, этот болван не шутит. Нет, я, конечно, могу отдать оружие и разойтись с ним тихо и мирно. Он пойдет дальше пить, а я? Сидеть под замком, пока наши не проснутся? Не самый лучший вариант вместо заслуженного завтрака.
— Пойди проспись! — Я еще пытаюсь договориться, но, судя по налитым кровью глазам, староста меня не слышит. Ему пострелять захотелось.
— Сдать оружие!
Выстрел! Пуля бьет в землю рядом с моим ботинком, поднимая облачко пыли. Ничего себе! Староста пытается что-то сказать, размахивая пистолетом, но я уже не слышу.
Ухожу влево, разворачивая тело боком, и рву пистолет из кобуры. Выстрел! Мягкий толчок отдачи — и староста дергается. У «сорок пятого» мягкая отдача. Это вам не резкая люгеровская «девятка». Только в дешевых детективах с мягкими обложками сорок пятый «лягается как слон». Еще два быстрых выстрела — и тело валится на землю. Бесформенно и мертво. Как мешок с навозом. Делаю шаг и чувствую боль в ноге. Твою мать! Этот придурок успел перед смертью не только нажать на спусковой крючок и выстрелить, но даже попасть. Снайпер придурочный! Выпущенная им пуля угодила в шлейку набедренной кобуры и ушла в сторону, распоров мясо на внешней стороне бедра.
Его попутчик, тот самый, с кожаной папкой, смотрит на убитого старосту. Большими, круглыми от удивления глазами. Смотрит — и прижимает к груди папку с документами, словно загораживается ей от пули. Вот идиот! Я даже и не думал в него стрелять. Он-то здесь при чем?
«Разбор полетов» был коротким. Мне повезло — все происходившее на улице видела семья поселенцев, живущих по соседству. Кстати, они даже удивились — какого дьявола я так долго уговаривал старосту? По словам мужчины, стрелять надо было раньше. Так или иначе, но в поселке придется проводить новые выборы. Хотя… это уже дела поселенцев. На решение Демидова уйти из поселка эта смерть не повлияет.
— Видишь, с кем приходится работать? — кивает Демидов и горестно отмахивается. — И вот таких идиотов в поселке — больше половины. А ты еще спрашиваешь, почему мы уходим… Потому что большинству нужна не свобода, а царь. Добрый и глупый. Добрый — чтобы разрешил пить и воровать. Глупый — чтобы не спохватился и не начал расстреливать. Допустит несколько таких придурков, как староста, к кормушке, а те недолго думая поставят вертухаев, чтобы остальные пахали на чужого дядю. Задавят — и заставят пахать. На Орден. И назовут это дело дерьмократией, мать их так…
— Ладно, не кипятись. Все хорошо, что хорошо заканчивается.
— Дырка в ноге — это хорошо? А если бы во лбу? Оно тебе надо?
— Закопали бы…
— Его бы точно закопали. Живьем, — добавляет Демидов. — Но и тебя бы похоронили. Эх, дела наши тяжкие…
Рану в бедре залатали. Если честно, я бы и Лену не звал. Чтобы не слушать причитаний и обещаний «пристрелить собственноручно», когда заживет. И не видеть довольную ухмылку Шайя, сопровождавшую эти обещания. Карим глубокомысленно кивал и обещал ей помочь, если понадобится. Ленка показала ему кулак и предложила его самого закопать. Прямо здесь, на окраине поселка. В общем, попало всем, включая Джека, который не вовремя сунулся со своими советами…
А через два дня мы ушли на север. Точнее — на северо-восток. Вдоль побережья. У меня на коленях лежит карта с нанесенным маршрутом. Не доходя до уничтоженного форта Ли, мы повернем на север и уйдем в саванну. Ну их к дьяволу, этих вольных бродяг с автоматами!
За несколько часов до нашего отъезда поселок покинули Аверьянов и Демидов со своими парнями. Вместе с ними ушли двадцать человек из числа русских поселенцев. Четверо — на грузовике, а остальные — на вельботах, вдоль берега.
Мы довольно тепло попрощались с мужиками — и разбежались. Каждый по своей дороге. Кто на запад, кто на восток. Так часто бывает. Ничего; как выразился Аверьянов: «Бог даст, еще свидимся!»
Мне пришлось пересесть в машину Козина. С раненой ногой не попрыгаешь, а головной дозор часто останавливается. Ладно, потерплю немного.
И опять потянулась эта бесконечная дорога. Между оврагов и валунов. Пыль, солнце и жара. Ничего не меняется. Уже знакомые пейзажи и вешки, сделанные из пустых бочек. Когда мы проезжаем бочку с номером двадцать три, Саша невольно морщится. Видно, не забыл ту ночь. «Ночь ножей и перерезанных глоток», — как выразился Карим.
— Ну и дорога! — выругался Шайя, когда вечером мы остановились на привал. — Тьфу! Скучно, как в католическом монастыре. Был бы девушкой — в пути и заняться нечем…
— А ты был в католическом монастыре? — живо интересуется Эндрю, открывая банку консервированных бобов с мясом.
— Карим! — хором возмущаются Настя и Лена. — Ты — и монастырь? Побойся Бога!
— А как же, — важно кивает Шайя, — был, конечно. В женском. Вместе с Медведем. Только нас оттуда выгнали. За профессиональную… — он назидательно поднимает указательный палец, — за профессиональную непригодность.
