"Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ) - Кадри Ричард

Адекор чувствовал, что его желудок начинает заворачиваться узлом. Рассуждения Болбай логичны: конструкция компаньонов проста и надёжна. Когда их ещё не было, случалось, что люди пропадали и их объявляли мёртвыми лишь через много месяцев, часто просто из-за отсутствия лучшего объяснения. Но Лонвес Троб обещал, что его компаньоны всё изменят, так и случилось. Никто больше не пропадает без вести.

Арбитр Сард, очевидно, была удовлетворена аргументацией Болбай.

– Я согласна, – объявила она, – что отсутствие одновременно и тела, и сигналов компаньона заставляет предположить преступное деяние. Давайте двигаться дальше.

– Очень хорошо, – сказала Болбай. Она коротко взглянула на Адекора, потом снова повернулась к арбитру. – Убийства никогда не были обыденным явлением. Оборвать жизнь другого, полностью и невозвратно прекратить чьё-то существование – деяние гнусное и ни с чем не сравнимое. И всё же подобные случаи известны; большинство, разумеется, из эпохи до компаньонов и архивов алиби. И в те времена трибунал обычно просил показать три вещи для подкрепления обвинения в убийстве.

Во-первых, возможность совершить преступление – и таковой у Адекора Халда было больше, чем у кого-либо другого на планете, поскольку он находился в условиях, когда его компаньон был не способен вести передачу.

Во-вторых – метод, способ, которым преступление было совершено. В отсутствие тела мы можем лишь строить догадки о том, как могло быть осуществлено убийство, хотя, как вы увидите позднее, один способ более вероятен, чем другие.

И наконец, нужно показать причину, мотив преступления, что-то, побудившее преступника совершить столь ужасное и необратимое действие. Арбитр, я собираюсь исследовать вопрос о мотиве Адекора Халда.

Сард кивнула.

– Я слушаю.

Болбай резко обернулась к Адекору.

– Вы и Понтер Боддет жили вместе, не так ли?

Адекор кивнул.

– В течение шести декамесяцев.

– Вы любили его?

– Да. Очень.

– Но его партнёрша недавно умерла.

– Она была и вашей партнёршей, – сказал Адекор, воспользовавшись возможностью подчеркнуть конфликт интересов Болбай.

Однако Болбай оказалась к этому готова.

– Да. Класт, моя партнерша. Она ушла из жизни, и я глубоко скорблю по ней. Но я никого не виню; в этой смерти некого винить. Болезни случаются, и продлители жизни сделали всё, что в их силах, чтобы облегчить страдания её последних месяцев. Но в смерти Понтера Боддета есть кого обвинять.

– Осторожно, Даклар Болбай, – сказала арбитр Сард. – Вы не доказали, что учёный Боддет мёртв. Пока я не вынесу решение по этому поводу, вы должны говорить о такой возможности лишь в предположительном ключе.

Болбай повернулась к Сард и поклонилась.

– Прошу прощения, арбитр. – Потом вернулась к Адекору. – Мы обсуждали другую смерть, смерть, которая, вне всяких сомнений, имела место: смерть Класт, партнёрши Понтера и моей. – Болбай прикрыла глаза. – Моё горе слишком велико, чтобы выразить его словами, и я не выставляю его ни перед кем напоказ. Горе Понтера, я уверена, было столь же велико. Класт часто говорила о нём; я хорошо знаю, как сильно она любила его, как сильно он любил её. – Болбай мгновение помолчала, вероятно, чтобы успокоиться. – Однако, принимая во внимание недавнюю трагедию, мы должны рассмотреть ещё одну возможную причину исчезновения Понтера. Мог ли он покончить с жизнью, не выдержав горя разлуки с Класт? – Она посмотрела на Адекора. – Каково ваше мнение, учёный Халд?

– Он очень горевал по Класт, но Класт умерла уже довольно давно. Если бы Понтер собирался наложить на себя руки, я уверен, что заметил бы это.

Болбай важно кивнула.

– Не могу сказать, что знакома с учёным Понтером так же хорошо, как вы, учёный Халд, но я того же мнения. Однако не могло ли у него быть какой-либо другой причины для самоубийства?

Адекора этот вопрос сбил с толку.

– Например?

– Ну, скажем, ваша работа… простите меня, конечно, учёный Халд, но я не могу выразить это мягче: ваш проект оказался полным провалом. Приближалась сессия Серого Совета, на которой обсуждался бы ваш вклад в общественное благосостояние. Мог ли он настолько бояться возможного прекращения проекта, чтобы наложить на себя руки?

– Нет, – ответил Адекор, потрясённый предположением. – Нет, на самом деле если кто и выглядел бы плохо на совете, то скорее я, а не он.

Болбай дала его комментарию повиснуть в воздухе, потом продолжила:

– Не будете ли любезны развить свою мысль?

– Понтер был теоретиком, – сказал Адекор. – Его теории не были ни доказаны, ни опровергнуты, так что c ними ещё работать и работать. Я же был инженером; это я должен был построить установку для проверки теоретических идей Понтера. И это моя установка – прототип квантового компьютера – отказалась работать. Совет мог признать мой вклад недостаточным, но совершенно точно не стал бы делать этого в случае с Понтером.

– Так что смерть Понтера никак не могла быть самоубийством, – подвела итог Болбай.

– Я снова напоминаю, – сказала Сард, – что вы обязаны говорить об учёном Боддете как если бы он был жив, пока я не решу иначе.

Болбай поклонилась арбитру.

– Я снова приношу свои извинения. – Потом повернулась к Адекору. – Если бы Понтер захотел убить себя, можно ли утверждать, что он не стал бы это делать способом, который навлёк бы подозрение на вас?

– Предположение, что он мог наложить на себя руки, настолько немыслимое… – начал Адекор.

– Да, мы с этим согласны, – спокойно произнесла Болбай, – но гипотетически, если бы он это сделал, он наверняка не выбрал бы способ, который вызвал бы подозрения в преступном деянии, вы согласны?

– Да, согласен, – ответил Адекор.

– Спасибо, – сказала Болбай. – Вернёмся теперь к затронутой вами теме о недостаточности вашего вклада.

Адекор поёрзал на табурете.

– Да?

– Я не хотела этого касаться. – Адекору показалось, что при этих словах от Болбай слегка повеяло ложью. – Но раз вы сами подняли этот вопрос, мы, наверное, должны немного углубиться в него – вы понимаете, просто чтобы кое-что прояснить.

Адекор ничего не ответил, и Болбай продолжила.

– Каково вам было, – мягко спросила она, – всё время жить с подветренной стороны от него?

– Э-э… простите?

– Ну, вы же сами сказали, что его вклад вряд ли подвергся бы сомнению в отличие от вашего.

– На ближайшем заседании Совета – возможно. Но в целом…

– В целом, – подхватила Болбай, – вы должны признать, что в любом случае ваш вклад был лишь малой частью его вклада. Это так?

– Это относится к делу? – поинтересовалась арбитр Сард.

– Я уверена, что относится, арбитр, – ответила Болбай.

Сард явно сомневалась в этом, но кивком позволила Болбай продолжать.

– Вы ведь сами понимаете, учёный Халд, что в учебниках, по которым будут учиться ещё не родившиеся поколения, имя Понтера будет упоминаться часто, тогда как ваше – гораздо реже, если вообще попадёт в учебники.

Адекор чувствовал, как начинает частить его пульс.

– Я никогда не задумывался над такими вопросами, – ответил он.

– О, прошу вас! – сказала Болбай так, словно им обоим было прекрасно известно, какая это несусветная чушь. – Неравенство ваших вкладов было очевидно каждому.

– Я снова предупреждаю вас, Даклар Болбай, – вмешалась арбитр. – Я не вижу никаких причин унижать обвиняемого.

– Я лишь пытаюсь оценить его психическое состояние, – ответила Болбай, снова кланяясь. Не дожидаясь реакции Сард, Болбай повернулась к Адекору. – Итак, учёный Адекор, скажите нам: как вы относились к тому, что ваш вклад меньше, чем вклад вашего партнёра?

Адекор сделал глубокий вдох.

– Не моё дело оценивать, чей вклад больше, а чей – меньше.

– Конечно, нет, но разница между вашим и его настолько бросалась в глаза… – сказала Болбай, словно Адекор цеплялся к незначительной детали, отказываясь видеть общую картину. – Общеизвестно, что Понтер был талантлив. – Болбай снисходительно улыбнулась. – Ну так расскажите нам, как вы к этому относились.