Евгений Соломенко - Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра
Каким же сволочным ветром занесло их в нынешнюю искривленную реальность – такую неправильную и несвободную?
Профессор греб легко, напористо, а ветер с Балтики играл его гривой. Волосы то и дело падали на глаза – и казалось, что белоснежная чайка, сложив крылья, пикирует на чёрную. Но Викинг отбрасывал разметавшиеся вихры – и белая чайка снова парила легко и безмятежно.
Доска объявлений
В связи с прошедшим ливнем, радуга закрыта на просушку.
АдминистрацияГлава 43
ПУЛЯ ДЛЯ ПОДПОЛКОВНИКА
(Санкт-Петербург, 20.. год)
Как известно, всему на свете приходит конец. Викинг вытащил весла из уключин, посадил «шхуну» на цепь и вернул ключик квадратному Мордальону.
– А сейчас заглянем в мою халабуду, тут неподалёку! – объявил Платонов, выйдя из ворот яхт-клуба. – На пару секунд: шмутьё прихвачу – простирнуть в городе.
Когда Викинг распахнул перед Ледогоровым хлипкую дверь, та протяжно запричитала-зажаловалась на горемычную судьбу.
– Отставить! – приказал хозяин бессердечно. И, пропустив вперед Роджера, шагнул в дом. Сноровисто содрал с койки простыню и прочее «шмутьё», впихнул в два просторных пакета, забросил на заднее сиденье «Лады».
И радостно потер ручищи:
– А теперь и червячка заморить не грех! Тут в двух шагах недурная кафешка. Айда в нее! И давайте – пешедралом – разомнем ноги.
Друзья шагали по извилистой пешеходной дорожке. Справа от них закладывало зигзаги Приморское шоссе, слева, за янтарными дюнами, шумел едва слышно залив.
Когда оголодавшие скитальцы уже подходили к «недурной кафешке», на них налетел порыв ветра, принёс пряный аромат жарящейся баранины. От такого предательского удара у Ледогорова потемнело в глазах. Шоссе с неспешным «Икарусом», бронзовотелые сосны, приземистый шиповник затеяли стремительный хоровод. И очень это вышло не ко времени.
Потому как именно сейчас из-за ближнего кустарника выскочила приземистая фигура и, упруго присогнув колени, жестом фокусника выхватила пистолет с глушителем.
У профессора внутри щелкнуло неведомое реле – и случилось то, о чем он только читал в романах. Время для него стало тягучим, как вишнёвое варенье из буфета на бабушкиной даче. Паяц, замедленно шагнувший из шиповниковых дебрей, дурашливо, будто бы кривляясь, подприсел на ногах врастопырку (Викингу бросились в глаза коротковатые брючата и ярко-зеленые лягушачьи носки). Потом он очень долго вытягивал вперед сдвоенные руки, в которых была смерть.
И в эти безмерно растянувшиеся мгновения Платонов с хрустальной отчётливостью осознал две очень важные вещи. Первую – что киллер пожаловал не по его профессорскую душу, и пули сейчас полетят в московского гэбиста, (который, как назло, едва переставлял ноги и упорно не реагировал на «явление с глушителем из кустов»).
И вторая мысль, ласточкой мелькнувшая в голове: «Ещё пара секунд – и не станет за мной пригляда подполковничьего!».
Но насчет пригляда он додумывал, уже сбивая рассуропившегося гэбиста вбок, с траектории огня. И подставляя под эту чёртову траекторию своё – такое огромное и такое уязвимое – тело.
Тут время для Платонова вновь понеслось в сумасшедшем темпе, но это он едва успел ощутить. Пуля, выплюнутая пистолетом, клюнула Викинга в грудь, и больше он ничего не видел.
Зато Роджер сразу же выпал из ступора. Он разом ухватил всю картину: и рухнувшего профессора, и глушитель, сместившийся на новую цель. А жилистое тело уже делало намертво заученную работу. Рывком качнулось влево, сделало кульбит вперед, пружиной оттолкнулось от асфальта и смяло раскоряченную фигуру, успев ещё в прыжке сбить в сторону чёрный цилиндр глушителя.
В этот момент синяя «Тойота», в десяти шагах приткнувшаяся к обочине шоссе, взревела мотором и ринулась прочь ошалелым гиппопотамом. Продолжая скручивать киллера в морской узел, Роджер вперил глаза в удирающую машину. Взгляд, цепкий, как абордажные крючья, зафиксировал и грязью замазанный номер, и застывшую над рулевой колонкой круглую физиономию референта Борюси, а рядом – овеянное бледностью личико Гоги – пай-мальчика и форейтора прогресса.
Какая встреча! Так вот из чьей табакерки выскочил этот стреляющий чёртик!
Подполковник выхватил из наплечной кобуры пистолет, сместил предохранитель и на выдохе поймал в прицел панически вращающееся заднее колесо «Тойоты». Плавно потянул спуск. Раз, второй, третий… Выстрелов не последовало.
* * *В полнейшем остолбенении Ледогоров уставился на предательски молчащий «ствол». С этим «Макаровым» он прошел через несколько очень «горячих» командировок, и тот давно сделался испытанным боевым товарищем. Роджер даже присвоил ему воинское звание: Капитан Макаров (он же – Макар-стрелец).
И чтобы родной Макар – вычищенный до блеска, лелеемый, как любимая наложница в серале, – позволил патрону перекоситься?! Роджер зло дёрнул углом рта. Нет: это не случайность, не роковое стечение обстоятельств. Это – мистика, какая-то чёрная магия! Вот и опять, в самый неподходящий момент, Питер подбрасывает ему свои колдовские штучки…
Подполковнику даже подумалось суеверно, что Гогочка – не просто босс преступной группировки и вообще не человек, а некое тёмное начало, Зло, овеществленное и персонифицированное, принявшее облик образцового маменькина сынка. Потому-то и отказал стопроцентно надежный Макар-Стрелец! Как нельзя уничтожить зло в подлунном мире, так невозможно убить и Гогочку – этот сгусток ядовитого тумана.
«Ну, это мы ещё поглядим насчёт „невозможно“!» – одернул себя подполковник. И с укоризной воззрился на оплошавшего приятеля:
– Да, капитан Макаров, подсуропил ты мне нынче. Ох, подсуропил!
…А потом Роджер сидел в салоне «Скорой», подле громоздящегося на походной койке Викинга. Счастлив твой Бог, старый морской бродяга! Оказалось – пуля прошла по касательной, сквозь мякоть мощной грудной мышцы. И упорхнула наружу, избавив эскулапов от необходимости копаться железками в Викинговой плоти и оставив по себе недобрую память в виде болевого шока и порядочной кровопотери.
Понукаемый Ледогоровым, доктор сделал раненому пару хитрых уколов, и сейчас профессор мирно похрапывал.
«Отдохни, расслабься! Хотя бы на часик, покуда ещё есть время. Потом-то всё будет только сложней и сложней…».
Словно впервые узнавая, подполковник вглядывался в умиротворённое лицо Платонова. Ведь козырный выпадал ему шанс! Уберёт Роджера стреляющий клоун – и концы в воду. А этот ненормальный профессор прыгает, как кузнечик, и заслоняет от пули своего же соглядатая.
Где логика? Нет логики. Есть странное братство двоих, породнившихся в смертельном поединке.
* * *«Тойота», ведомая могучей дланью Борюси, неслась по шоссе. Борюся хранил всегдашнюю преданность классическому романсу – из закреплённого на поясе плеера в референтское ухо вливались пленительные звуки:
Не гляди же с тоской на дорогу
И за тройкой во след не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши!
Гога совсем уже, было, расслабился, когда с их машиной поравнялся серый «БМВ». Боковое стекло «бээмвухи» поползло вниз, являя миру чеканный лик Тарана. Диков менеджер коротко мотнул Гоге башкой: следуй за мной! Спустя метров триста он съехал с трассы на лесную дорогу, углубился в радостный мир корабельных сосен. Дорога шла под уклон, бор закончился, и теперь по сторонам тянулись гнилые осины да перекосившиеся березки – неказистые прислужницы болотного царства.
В Гогиной душе проскользнуло лёгкое беспокойство: «Куда он меня тянет, чертов бугай?». Но тот, словно уловив форейторскую тревогу, помигал задними огнями и остановился. Впрочем, дальше, кажется, было уже не проехать.
– От меня – ни на шаг! – процедил Гога преданному Борюсе. Вылез из салона и, очевидно нервничая, подошел к лениво поджидавшему Тарану:
– В чем дело? Ты тут зачем?
– Преподнести тебе скромный букет ромашек! – усмехнулся бессердечный бугай. И посерьёзнел:
– Ты, Палыч, не пузырься! Дик велел передать, что ты– хреновский бугор. И шнурки твои лажаются на каждом шагу, и сам мельтешишь, как шестёрка. Вон – на ликвидацию зачем-то попёрся. Да ещё, поди, и ствол с собой не прихватил! Или на этого обезьяна, – кивок в сторону Борюси, – понадеялся? Так у него мозгов – помене, чем у поросенка новорожденного. Он же головой только жевать умеет!
Услышав про «обезьяна» и поросёнка, Борюся начал наливаться соком, как июльская вишня. Засопев, он занес лапищу для основательной плюхи обидчику:
– Это я, блин, обезьяна? Да я тя, козёл, щас урою!
И это были последние слова в жизни Гогиного референта. Потому что Таран ткнул его железным пальцем под заплывший жиром кадык. А когда Борюся, выпучив глаза, рухнул на колени, Диков посланец вдел руку в массивный кастет и впечатал его в висок, с левой стороны коротко стриженной башки – органа, которым Борюся жевал. Отчетливый хруст известил Гогу, что он остался без референта.
