Василий Звягинцев - Фазовый переход. Том 1. «Дебют»
Специально не спеша разложили перед собой курительные принадлежности, как это было принято в старые времена, когда в присутственных местах и даже институтских аудиториях дымить не возбранялось. Не студентам, конечно, преподавателям и вообще начальству. На экзаменах, например. Тем более что небрежно открытый портсигар и как видеокамера работает, и в качестве оружия весьма неплох.
– Ну-с, приступим, наконец? – полуспросил-полупредложил я, щелкнув зажигалкой. – Повестку вы предлагаете?
– Для чего все это? – неожиданно спросил второй парламентер, до того молчавший. Чем-то он показался мне несколько симпатичнее своего коллеги. Может быть, выражением глаз?
– То есть? – тут же осведомился Скуратов. Я ему одобрительно кивнул. Мол, контролируй беседу и вмешивайся, если сочтешь нужным. У нас тут субординация ни к чему, сплошная коллегиальность.
– Вы очевидным образом разыгрываете какой-то спектакль. Рассчитываете таким образом воздействовать на нашу психику? Сколько времени потратили, а ни на шаг не продвинулись…
– Вас время лимитирует? – быстро спросил Сашка, и сразу после него Антон:
– А у вас тоже существует театр, драматургия, спектакли? И что обычно ставите?
– Это вы старательно воздействуете на нашу, – добавил я. – С самого момента встречи. Мы привезли вашего сотрудника, с его помощью довели до сведения господина Суннх-Ерма свои исключительно мирные намерения, и что получили взамен? Я искренне надеюсь, что никто из ваших людей не пострадал во время нашей вполне правомочной необходимой обороны…
Оба парламентера сразу сделали рукой одинаковый жест, вполне понятный, очевидно-пренебрежительный, хотя в нашей системе невербальных коммуникаций и не существующий, – нечто вроде «О чем вы говорите? Судьба этих нас ни в малейшей степени не интересует».
Это хорошо. Значит, культурно-цивилизационные различия между нами и здешними «высочайшими» не зашли слишком далеко. То, что они могут осмысленно говорить по-русски, – одно, а вот то, что жестикуляция, обычно непроизвольная, конгруэнтна, можно сказать, – гораздо более значимый факт.
В принципе это нас тогда обрадовало – ну, значит, пресловутые дуггуры все-таки люди, как бы далеко мы с ними ни разошлись на протяжении скольких-то тысячелетий. А все наши конфликты с их «эффекторами» – именно что «эксцессы исполнителей». Отправь, что называется, дурака богу молиться… Не вникали просто ребята в то, что там их итакуатиара, тапурукуара, урарикуэра и прочие вытворяют на сопредельных территориях. Ну, к примеру, как руководство метрополии, послав сатрапа с вооруженным отрядом в отдаленную колонию, интересуется только результатом, доводимым в письменном виде и в виде добытых материальных и культурных ценностей. Если претензий не возникает, то какая разница, что там на самом деле происходит?
Такое вот самоуспокоительное объяснение. Весьма свойственное русскому человеку. Государь в творящихся на местах безобразиях неповинен, и если ему все правильно доложить, он тут же наведет порядок. Хорошо хоть, мы подавали свою «челобитную» с позиции силы. Пока.
Похоже, это наконец дошло и до «принимающей стороны». Все ж таки мы очень показательно разгромили их «Дом Советов», разогнали насланные на нас темные, вернее, коричневые силы. И демонстрировали сейчас полную готовность не останавливаться ни перед какими предрассудками. В конце концов, между нашими реальностями не существовало никаких дипломатических отношений и уж тем более конвенций о правилах ведения военных действий и об отношении к военнопленным.
Очевидно, что эти вот господа, назначенные парламентерами, весьма глубоко знакомы с нашими порядками и образом жизни, раз свободно владеют языком и весьма специфической терминологией. Но в то же время это знание никоим образом не мотивирует их к установлению нормальных отношений с нашей Землей или хотя бы лично с нами как ее представителями.
То же самое понял и Скуратов, сказавший вдруг вполне в унисон с моими мыслями:
– Не обольщайся, Андрей. Они еще меньше склонны (или способны) видеть в нас равноправных партнеров, чем американцы в индейцах или британцы в зулусах. А знание языка совершенно ничего не значит. Сболтнул же этот «малец», что они воруют женщин с Земли для улучшения собственной породы. И очень может быть, что преимущественно русских. Гораздо ведь проще для общения с наложницами один раз выучить их язык, чем каждую заново обучать своему.
– Тем более что знание рабынями языка «господ» представляет собой определенную опасность, – добавил Сашка.
Этот обмен мнениями происходил, причем заведомо специально, в присутствии парламентеров. Я правильно понял идею Виктора. Еще раз подчеркнуть преимущества нашей позиции. Мы, мол, можем себе позволить не скрывать своих мыслей и не выбирать выражений, поскольку не допускаем иного варианта, кроме как безоговорочной капитуляции со стороны неприятеля.
– Слушай, Антон, а ты сумеешь продемонстрировать этим ребятам, – я подбородком указал на дуггуров, – свои способности «высочайшего»? Хоть на минутку их «оглушить», как Урха?
Парламентеры настороженно переглянулись. Похоже, знали, что имеется в виду, и слегка перепугались, не представляя истинных границ наших возможностей. Факт ведь имел место, что любую их выходку, направленную против нас, мы парировали с той или иной степенью превосходства. Так что опасаться еще какой-то пакости с нашей стороны имелись все основания. Да и наведенные стволы свое влияние оказывали. И гравипушка наверняка произвела впечатление, тем более что они не знают об исчерпанности нашего боезапаса. Зато наверняка знают о нашем боевом отряде, расположившемся всего в полукилометре отсюда. И хоть приблизительно, но представляют его боевой потенциал.
– Хорошо, мы согласны вести переговоры, как вы хотите, без предварительных условий. Но предупреждаем, что если вы причините нам вред, то и сами отсюда живыми не уйдете.
– Вас это должно утешить? – тут же съязвил Скуратов. – Насколько мы поняли, вы настолько дорожите своими конкретными жизнями, что абстракция посмертного воздаяния «обидчикам» никак не компенсирует их потери. Или вы верите в чудо воскрешения или хотя бы реинкарнацию? Если сия тайна вам известна, тем более – с сохранением памяти о предыдущем воплощении, мы готовы очень хорошо за нее заплатить. И воевать больше не придется…
Шульгин тут же чуть омрачил перспективы обозначившейся идиллии:
– А если с вашей стороны какое-нибудь хамство все же последует, вы перед собственной кончиной сумеете еще полюбоваться, что с вашим «мальчиком» сделает пулеметная очередь в упор. Ваши последние минуты будут весьма омрачены зрелищем его безвременной и бессмысленной кончины.
