Николай Буянов - Медиум
– А мне плевать! Я женщина, в конце концов.
– Ладно, – «покладисто» прошипел он. – Только пойдем вместе. Да не волнуйся, я просто покараулю в коридоре.
Она сделала все, как надо: стремглав пролетела до запасного выхода, прыгнула в приготовленную машину – «уазик» с заляпанными грязью номерами – и нырнула под заднее сиденье. «Уазик» степенно выехал с территории аэропорта, резко прибавил скорость и полетел, как на крыльях, из города до маленькой железнодорожной станции, которая и названия не имеет, просто такой-то километр. Там он торопливо подставил щеку для поцелуя («Ох уж эти нежности! Будто надолго расстаемся!»), она высунулась из окна вагона и долго махала рукой. Он помахал ей в ответ, уговаривая себя, что все будет нормально. От «хвоста», дай Бог, ушли, ТАМ её встретят, довезут до санатория, оформят, будут охранять… До суда оставалось две недели, уж как-нибудь дотянем.
Ему суждено было приехать сюда раньше, чем он предполагал. Номер, куда поселили Тамару, находился в конце коридора, на втором этаже. Ее охраняли трое: два человека неотлучно находились в соседнем номере, через стенку, по очереди выходя в коридор, ещё одна сотрудница, умная и обаятельная Наташа Чистякова, капитан спецназа, жила вместе с Тамарой в одной комнате. Сергей. Павлович долго подбирал кандидатуру телохранителя для своей свидетельницы и выбором остался доволен. Они с Тамарой должны подружиться.
Сейчас обе женщины лежали на полу. Тамара в глубине комнаты, у небрежно застеленной кровати, Наташа – у порога, вытянувшись на спине, с обиженным и немного удивленным лицом, одетая по-домашнему, в спортивных брюках и шлепанцах на босу ногу. Туровский посмотрел в мертвые зрачки, скрипнул зубами и отвернулся. Двое экспертов ползали по полу с рулеткой, измеряя расстояние, третий обрабатывал тонкой кисточкой дверную ручку. Их действия, профессионально выверенные и лаконичные, казались сейчас Туровскому никчемной и нетактичной суетой, и он с трудом сдержался, чтобы не наговорить резкостей. Тот, что помоложе, бородатый и тощий, как велосипед, ткнул пальцем в сторону двери.
– Стреляли оттуда.
– Есть гильзы?
Он покачал головой.
– Это не пистолет.
– А что? Ружье, обрез?
Да нет… Похоже, духовая трубка.
Пожилой врач, лысый, как коленка, с трудом поднялся с пола.
– Не знаю, как ты, Сергей Павлович, а я такое вижу впервые. Кто-то соригинальничал.
Он держал пинцетом маленькую иглу с густым черным оперением на конце.
– Хочешь сказать, этой штукой можно убить? – буркнул Туровский.
– Здесь на конце яд. Какой точно – на глаз определить не берусь, но думаю, органического происхождения. Сок растения или что-то в этом роде.
– Они умерли сразу?
– Почти мгновенно. Ну, может быть, в течение пяти-десяти секунд.
Туровский прошел вдоль стены в глубь номера. В углу стояло чудом не уворованное трюмо на изящных гнутых ножках. На тумбочке обложкой кверху лежал «женский роман». Сергей Павлович через носовой платок осторожно взялся за страницу и чуть приподнял книгу. Под ней был черный, хищно поблескивающий «Макаров», поставленный на предохранитель.
Эксперт поднял голову.
– Там можете браться смело, все проверено. Отпечатки пальцев только покойных… Я имею в виду сравнительно свежие.
– Вы думаете, убийца сюда не входил?
– А зачем ему входить. Пострелял с порога и ушел.
Какая-то вещица овальной формы лежала на полу недалеко от тела. Туровский подошел поближе и нагнулся. И узнал Наташин медальон, который она носила на шее, не снимая. Белая в прожилках раковинка на тонкой золотой цепочке. В настоящий момент цепочка была разорвана.
– Одну минуту…
Эксперт быстро прошелся по матовой поверхности своей кисточкой, держа раковинку двумя пальцами, повертел её так и сяк и протянул Туровскому.
– Отпечаток есть, вот тут, на крышке… Но старый и смазанный. Я уверен, он хозяйский, не посторонний.
– А почему цепочка разорвалась?
– При падении тела зацепилась за дверную ручку. Борьбы не было, если вы на это намекаете.
– Точно?
– Я кто по профессии, по-вашему?
Видимо, Сергей Павлович нажал на микроскопический выступ, потому что раковина вдруг раскрылась с мелодичным звоном. Чем-то старинным повеяло в воздухе – точно в детстве, когда потихоньку, без спроса, снедаемый горячим любопытством, открываешь крышку бабушкиного сундучка (какие там наверняка сокровища!). Нет там никаких сокровищ, не нажила бабка за годы праведных трудов, а если и наткнешься на такой вот медальон с крошечной фотографией внутри, значит, наследство от прабабушки или от ещё более дальних предков…
В Наташином медальоне тоже пряталась фотография: маленький, не больше пяти лет, мальчик со светлыми вьющимися волосами и большими глазами, распахнутыми, казалось, навстречу всему миру. Нос чуть вздернут, рот великоват, пожалуй, но это нисколько не портило впечатления – все дети красивы, природа уродства не терпит. Это потом, много лет спустя, мы, люди, начинаем делиться: свой-чужой… И ищем недостатки в ближних.
Высоченный крупный мужчина с рыжим, несколько помятым лицом в веснушках, неловко протиснувшись в комнату, пожал Туровскому руку, коротко представился: Ляхов, следователь прокуратуры, – и заглянул через голову собеседника в ящик трюмо.
– Выходит, она и не вспомнила о пистолете. Сразу бросилась открывать дверь. Почему, интересно?
А не твое дело, захотелось глупо ответить. У Туровского этот вопрос у самого не выходил из головы. Только… Спрос – он тоже стоит много. Одно дело, когда ты сам пытаешься анализировать промах своего сотрудника (мертвые сраму не имут), а другое – когда чужой человек, пусть коллега, недовольно глядит на труп и задает свое дурацкое «почему?». Ляхов заметил напряженные плечи собеседника и вздохнул:
– Не сердитесь. Я просто высказал вашу мысль вслух, а в квалификации ваших сотрудников и не думал сомневаться. Такие дела дилетантам не доверяют.
Туровский молча, широким шагом, вышел в коридор. Двое сотрудников, те, что находились в соседнем номере, стояли, словно побитые собаки, не смея поднять глаз. Умом Туровский понимал, что перед ним профессионалы, прошедшие серьезную школу, и раз уж случилось такое, надо разбираться во всем без эмоций, тщательно, затаив дыхание, но разбираться сил не было.
– Вечером поедете со мной, – сказал он, не разжимая губ. – А сейчас – сдать оружие… До выяснения. И марш в номер.
Они потоптались, но ничего не ответили. Любые слова – оправдания, поиск виновного, просто выражение горечи от потери – застревали в горле. Все казалось пустым и. ненужным. Туровский знал обоих много лет, с тех пор как они только-только окончили Высшую школу. Слово «перестройка» ещё согревало губы, пьянило чувство свободы, верилось: грядет светлое, радостное, безбоязненное, хотелось работать сутками, и все точно знали: наконец-то правда восторжествует и тут, на местах, раз уж в Москве! Гдлян!.. Иванов!.. И очень немногие выдержали то, что им уготовила судьба потом. Но уж те, кто остался…
Оки остались: светловолосый, небольшого роста Борис Анченко и Слава Комиссаров (кликуха в отделе – Слава КПСС, уж больно плакатной внешностью одарила природа, глядя на него, хотелось взять в руки лопату и бежать на субботник).
– Установлено время смерти: между половиной десятого и десятью утра. Кто из вас где находился? Борис, ты?
– В холле, – тихо отозвался он. – В девять тридцать отнес девочкам завтрак из столовой. Через час хотел забрать посуду.
– Стучался?
– Конечно.
Борис дерзко дернул подбородком.
– Думайте что хотите, товарищ майор. Наташа не виновата, она все делала по инструкции. Дождалась условной фразы, после стука открыла, пистолет был при ней, и перед этим она сняла его с предохранителя.
– Откуда ты знаешь про предохранитель?
– Щелкнуло.
– Ладно, – хмуро проговорил Туровский. – Выдохни, перегоришь. Вы говорили о чем-нибудь?
– «Доброе утро». – «Привет». – «Скучаете?» Обычный треп. Я был у них две-три минуты от силы.
– Не заметил чего-нибудь непривычного? Нервозности, например?
– Ничего. Наташа выглядела, как всегда… – Он вдруг запнулся.
Как всегда прекрасно, перевел про себя Туровский. Борис по Наташе всю жизнь вздыхал, а подойти близко не смел. Он и напросился на эту работенку из-за нее, чтобы хоть таким образом быть поближе. А теперь… Он казался спокойным, но Туровский знал: это спокойствие человека, не успевшего осознать, что на ткнулся грудью на пулю.
– Это ты подарил Наташе медальон?
Борис некоторое время молчал, осознавая смысл вопроса.
– Да.
– Там внутри фотография мальчика…
– Да, да… Это Наташин брат. Он умер в детстве.
Вот так, подумал Сергей Павлович. Оттого ему и показалось, что та мелодия прозвучала, будто ангелы с неба заплакали по мертвым…
