Михаил Белозёров - Атомный век
— Говори, куда прётесь?! Говори быстро! — дёрнул Берзалов пленного за рукав.
Пленный ещё больше испугался. Тонкая шея в воротнике беззащитно дёрнулась.
— Так — х-хх… — потерял он голос, глаза у него стали белыми — белыми и дыхание сделалось прерывистым.
— Говори, паскуда! — заорал Берзалов, давая выплеск бешенству.
Пленный выронил недоеденный хлеб в грязь:
— Не знаю!.. Ей богу! Фомин всё…
— Так, встал! Вашу — у-у… Машу — у-у! — Берзалов передёрнул затвор. — Сейчас я тебя расстреляю к едрёне — фене, как шпиона и врага России.
И снова, на этот раз основательно и безоговорочно, дурное предчувствие охватило Берзалова. Всё, капец, подумал он. Погибну ни за что ни про что.
— А вы, Федор Дмитриевич — ч-ч… собирайте манатки и отправляйтесь‑ка в расположение госпиталя! Я вам приказываю. Явитесь, — Берзалов взглянул на часы, — двадцать четвертого мая, в восемь ноль — ноль. Выполнять!
При госпитале было что‑то вроде санатория, там можно было отъесться и отдохнуть. С женщинами пообщаться, хотя, наверное, Гаврилова они уже не интересовали.
— Есть выполнять… — неохотно, по — стариковски, поднялся Гаврилов.
— Ну вот… — с облегчением спрятал улыбку Берзалов. — Это другое дело…
Ему показалось, что прапорщик Гаврилов всё — всё — всё понимает в этой жизни и поэтому презирает его за трусость, за несдержанность. Если бы я ещё что‑то мог сделать, подумал он устало и махнул на всё рукой.
* * *Берзалов только — только успел отправить в штаб бригады пленного, докладную записку и карты, а также план действия по демонтажу древней стены, когда явился Славка Куоркис. Притащил рыбца — две штуки, и домашнего, то бишь ротного пива, которое варилось в большом секрете от командования, иначе пришлось бы делиться. К тому же сахар он доставал с помощью длинного и сложного ряда комбинаций, составляющих большую военную тайну, и Куоркис этим гордился. Берзалов даже не спрашивал: если от тебя что‑то скрывают, значит, есть веская причина.
— А водки нет? — он покосился на знакомый бидон, который для маскировки был выкрашен в зелёный цвет.
Он всё ещё не отошёл после разговора с Гавриловым и чувствовал, что судьба хитро обвела его вокруг пальца, но не понимал, как, а главное — в чём? Что‑то от него ускользнуло, оставив в руках холодный, мерзкий хвост неудовольствия. Вот это неудовольствие он и переваривал. А ангел — хранитель, Спас, привычно помалкивал. Если в течение суток не дёрнет, гадал Берзалов, значит, пронесло. Но другая его половина говорила, что не пронесёт, что снова придётся доказывать свою удачливость. А он устал это делать. Сколько можно? Надо и меру знать.
— Водка с утра — дурной тон, — заметил Славка Куоркис и обезоруживающе улыбнулся, блеснув белыми — белыми зубами.
Славка никогда не курил и не пил крепкого чая. Чёрный, высокий, гибкий, как хлыст, он был большим сердцеедом, но с наступлением тяжёлых времён поумерил свой пыл, иначе можно было влипнуть в историю, а историй этих у него было великое множество, ещё с суворовского училища. Помнится, на последнем курсе он завёл бурный роман с десятиклассницей из двести пятьдесят второй школы напротив, а полугодом позже лечился от дурной болезни. У Берзалова, в отличие от Славки, таких подвигов не было. Был он однолюбом и ничего с собой поделать не мог. К тому же он занимался спортом: вначале бегом, а потом — боксом в ЦСКА, и времени у него всегда было в обрез. А потом появилась Варя, и на последнем курсе Рязанского института ВДВ он женился. И не жалею до сих пор, думал он. А чего жалеть‑то?
— Ну если дурной тон, то давай по пивку, — согласился Берзалов и потянулся к рыбцам, которые пахли так умопомрачительно, что рот моментально наполнялся вязкой слюной.
Рыбцы были отменные: не сухие, и не сырые, не солёные, не пресные, с каким‑то пахучими специями. Во взводе у Куоркиса один умелец прекрасно солил и коптил рыбу. Несколько раз майор медицинской службы Трофимов под предлогом радиоактивности пытался прикрыть лавочку, но стоило ему удалиться с конфискованными карпами, как умелец снова брался за дело, благо река была под боком. Да и радиации в тех рыбах было кот наплакал, почти что в норме. Каких‑нибудь сорок — пятьдесят микрорентген. Чепуха! Главное было не употреблять икру и внутренности, а всё остальное вполне съедобно. Все так думали, и ещё никто не умер от этой самой радиации, к девкам в город разве что меньше бегать стали. Так что из двух зол приходилось выбирать меньшее.
— Знаешь, что я тебе скажу… — Берзалов одним движением разорвал рыбца вдоль позвоночника, отделив спинку от брюшка, и принялся сдирать серебристую чешую. Чистить таким образом рыбу его в своё время научила Варя, которая в детстве жила под Астраханью и могла дать любому знатоку по части рыбы сто очей вперёд. — Надоело мне всё. Хочется, чтобы наконец что‑то случилось. Большое, огромное, как… как… В общем, ты меня понимаешь!
Тревога на некоторое время оставила его, он почти забыл о ней, как можно забыть о ноющей ране, и вдруг в памяти всплыл самый первый бой: Илья Павлович — первый его тренер, выставил Берзалова, тогда ещё десятилетнего, против крупного, сильного, а главное — великовозрастного бойца. Тогда я целых тридцать секунд летал по воздуху, вспомнил он, но с ринга не ушёл, а махался до последнего. Было во мне что‑то, что я уже подрастерял.
— Понимаю, — согласился Куоркис, — не один ты мучаешься. Вся бригада на ушах стоит. Правда, от той бригады остались жалкие слёзы. — Давай выпьем за тех, кого с нами нет: Генка Серомаха, Иван Савельев, Колька Бурлюнов…
— А я к чему? — понимающе кивнул Берзалов. — Мы здесь так и вымрем, как мамонты. Главное, чтобы был какой‑то смысл. Москвы‑то нет…
— Её здесь заложат, — важно сообщил Славка Куоркис.
— Где?! — безмерно удивился Берзалов, потому что ничего не слышал о подобном проекте.
Славка Куоркис пах запахом друга, тонким, как ландыши в лесу, и с ним можно болтать на любые темы, кроме разве что его любимых женщин. Это было табу. О своих похождениях Куоркис, как истинный джентльмен, естественно, не распространялся. Обмолвится двумя словами, не называя имён, мол, такая‑то черноокая или блондинка с осиной талией, и снова молчок.
— Ну здесь, — чуть кисло пояснил Куоркис, мол, чего взять с непонятливого. — Есть такая идея. Заложить здесь, в ста километрах, а потом по мере возможности перенести в Москву.
— Это правильно, — обрадовался, не зная почему, Берзалов, и хотя идея показалась ему сомнительной, он воодушевленно добавил: — Пусть через сто лет, но перенесём!
— Раньше, — уверенно сказал Куоркис. — Гораздо раньше.
Они с глухим звоном сдвинули бокалы.
— Там, поди, радиация тысяча рентген? — усомнился Берзалов и отхлебнул пиво.
— Может, чуть поменьше, но примерно так же, — согласился Славка Куоркис. — Однако судя по испытаниям ядерных бомб на атоллах Тысячелетия, она падает значительно быстрее, чем люди думали. Французы тоже постарались со своими термоядерными и тоже воображали, что оставят после себя радиоактивную пустыню на тысячу лет, а через два десятилетия на островах уже селились птицы и появились аборигены, а крысы так те вообще размножились до невероятных пределов. Так что не всё так очевидно, как кажется.
Видно, Славка в штабе наслышался подобных вещей и вдохновился, с сомнением подумал Берзалов, в институте их учили совершенно обратному — радиация, она и Африке радиация.
— А как новую столицу назовут? — спросил он. — Новая Москва? Или, может, Москва — на — Оке?
— Почему бы и нет? — пожал плечами Куоркис и тоже хорошенько приложился к своей кружке. — Главное, чтобы была Москва. Бренд, — сказал он, вытирая с чёрных усиков пену. — Нет, я не против… Политика тоже нужна, но как бы я ей не доверяю. Дашь какому‑нибудь охламону власть, а он заведёт тебя в дебри и спасибо не скажет, а потом же тебе мозги будет парить, что ты неверно его понял.
Берзалов насторожился:
— Какому охламону? — он разорвался рыбца на длинные полоски: мясо отдельно, позвоночник отдельно, плавники отдельно. Рыбец был прозрачным, янтарным. Жирные ребрышки Роман сунул в рот принялся их жевать, а кости складывал на край старой, ещё довоенной газеты.
— У начальства есть какие‑то таинственные планы. Не могут они без верховной власти, понимаешь?
— Это понятно, — согласился Берзалов. — Все хотят хоть какой‑то определенности, хотя зачем нам кто‑то сверху? Мы сами с усами. У нас генерал, зачем нам президент?
— Э — э-э… — миролюбиво протянул Славка Куоркис, — не понимаешь. Президент нужен. Генералов много, а президент — один. Изберём Турбаевского президентом, и баста!
Действительно, зачем нам чужие дяди, которые тут же приберут склады росрезерва и оружие к рукам. И останемся мы на бобах, с полным безразличием согласился Берзалов. Великий Новгород вещает за республику и подминает под себя север по старой памяти ещё древних времен. Екатеринбург тоже не слабак, готов прикарманить нефтеносные районы. А что делается восточнее, где газ и руда? Дураков разделиться хватает. Сядут такие князьки по областям и начнут войну за свои интересы. На Россию им наплевать, главное, набить карманы. Но мы‑то как можем повлиять?
