Дмитрий Глуховский - Будущее
Мне хочется сорвать с нее шляпу и намотать ее волосы на кулак.
- А вот сейчас вы смотрите на меня как убийца. Вы уверены, что всегда следуете правилам?
Она сгибает одну ногу в колене, тень захватывает больше места, воронка расширяется, теперь я на самом ее краю, сердце тянет, в груди вакуум, вот-вот ребра начнут проламываться внутрь… Как эта избалованная дрянь проделывает такое со мной?
- Правила снимают ответственность, – взвешенно произношу я.
- Боитесь ответственности? – она вздергивает бровь. – Неужели вам все же жаль всех этих бедолаг, которых вы…
- Послушайте, – говорю я. – Вам, наверное, никогда не приходило в голову, что в таких условиях, как вы, живет не все человечество? Вам, может быть, неизвестно, что пять квадратных метров на душу населения – норма даже на приличных уровнях? А вы помните, сколько стоит литр воды сверх нормы? А почем киловатт? Простые люди из плоти и крови ответят на этот вопрос, не задумываясь ни на секунду. И они знают, почему вода, энергия и пространство столько стоят. Из-за этих ваших бедолаг, которые, не присматривай мы за ними, окончательно обрушат и экономику, и наши башни. Включая и вашу башню из слоновой кости.
- Вы очень красноречивы для головореза, хотя я узнаю в вашем пламенном выступлении целые пассажи из выступлений моего мужа. Надеюсь, вы не забыли, что ваше будущее в его руках? – холодно интересуется она.
- С моей работой привыкаешь больше ценить настоящее.
- Ну да… Когда ежедневно воруешь будущее у других… Пресыщаешься им, видимо?
Я поднимаюсь со своего места. Сука господина Шрейера словно подобрала где-то в кабинете своего мужа пульт управления мной и теперь жмет на все кнопки подряд, пытаясь разобраться в моем устройстве. Так дело не пойдет.
- Что вы улыбаетесь? – ее голос звенит.
- Думаю, мне пора. Передайте господину Шрейеру, что…
- Вам опять жарко? Или тесно? А вы представьте себя на месте этих людей. Ведь вы караете их только за то…
- Я не могу оказаться на их месте!
- Ах да, этот ваш монашеский обет…
- Дело не в нем! Просто я понимаю, какую цену платим мы все просто из-за того, что кто-то не может сдержать себя! Я сам плачу эту цену! Я, а не вы!
- Не врите себе! Вы просто не можете понять этих людей, потому что вы – кастрат!
- Что?!
- Вам не нужны женщины! Вы заменяете их своими таблетками! Вы ничего не можете!
- Какого черта?! Все, с меня хватит! Честь имею…
- Вы ведь такой же, как он! Идейный импотент! Смейтесь, смейтесь! Вы знаете, что я говорю правду!
- Тебе нужно, чтобы я…
- Вы… Что?! Отпустите…
- Ты хочешь, чтобы…
- Отпусти! Тут везде наблюдение… Я… Не смей!
- Эллен! – рокочет в глубине сада вельветовый баритон. – Дорогая, где вы?
- Мы на пляже! – она не сразу успевает стряхнуть со своего голоса хрипотцу, и ей приходится через миг переговаривать все заново. – Мы тут, Эрих, на пляже!
Госпожа Шрейер оправляет смятое кофейное платье, и за секунду до того, как ее муж появляется из зарослей, успевает залепить мне пощечину – злую, настоящую. Теперь я ее заложник, говорю я себе в тупом безразличии. Чего мне ждать от этой суки? Отчего она так вдруг на меня взъярилась? Что вообще только что между нами произошло? Я так и не увидел ее глаз, хотя шляпа лежит, сброшенная, на песке.
- А… Вот вы где!
Он выглядит именно так, как его проекции в новостях. Безупречно. Совершенно. Как и полагается небожителю. Естественно: его жена именно потому богиня, что он сам – бог. Со времен римских патрициев такая красота и такое благородство черт возвращались на грешную землю только единожды – в Голливуд пятидесятых годов двадцатого века, чтобы потом снова исчезнуть на долгие столетия. И вот – новое их пришествие. И последнее, потому что Эрих Шрейер не умрет никогда.
- Эллен… Ты даже не предложила нашему гостю коктейли?
Я смотрю мимо нее – на песок: вокруг шезлонгов он вспахан, как арена для боя быков. Но господин Шрейер, похоже, редко глядит себе под ноги.
- Господин сенатор… – я склоняю голову.
В его зеленых глазах – начальственное благодушие, спокойная доброжелательность юберменша и здоровое энтомологическое любопытство. Похоже, он не обратил внимания ни на отброшенную шляпу, ни на следы на песке.
- Не надо этого… Обращайтесь ко мне по имени. Вы же у меня дома, а дома я – просто Эрих.
Теперь я киваю молча, не называя его никак.
- В конце концов, сенатор – это ведь просто одна из ролей, которые я играю, так? И не самая важная. Приходя домой, я выбираюсь из нее, как из делового костюма, и вешаю в прихожей. Мы все просто играем свои роли, и всем нам наши костюмы подчас натирают… Хе-хе…
- Простите, – не выдерживаю я. – Никак не могу вылезти из своего. Боюсь, это моя шкура.
- Это ничего. Шкуру всегда можно спустить, – Шрейер дружески подмигивает, подбирая брошенную шляпу. – Вы успели осмотреться в моих владениях?
- Нет… Мы тут разговорились с вашей супругой…
Госпожа Шрейер не смотрит на меня. Похоже, она еще не определилась, казнить ей меня или миловать. Глядеть в глаза тем, кого собираешься казнить – то еще удовольствие, вот она и перестраховывается.
- Ничем более ценным я и не владею, – смеется он, передавая ей полосатую шляпу. – Коктейли, Эллен. Мне – «За горизонт», а… вам?
- Текилу, – говорю я. – Нужно освежиться.
- О! Вечный напиток… Текилу, Эллен.
Она изображает покорный поклон.
Конечно, это знак особого внимания, как и то, что Шрейер попросил свою жену встретить меня. Внимания, которого я не заслужил – и не уверен, что хочу заслуживать. Я вообще противник жизни в кредит.
Приобретаешь нечто, что тебе принадлежать не должно, и расплачиваешься тем, что больше не принадлежишь сам себе. Идиотская концепция.
- Вы выглядите несколько усталым, – сообщает мне господин Шрейер. – Слишком долго к нам добирались?
Это он говорит про лифты. Читал мой личный файл. Тратил время.
- Сейчас пройдет, – я опрокидываю дабл-шот текилы.
Кислый желтый огонь, расплавленный янтарь, наждаком по глотке. Чудесно. Вкус странный. Не похоже на синтетику.
Протягивает мне кусок лимона. Любезничает. Лимон стоит дороже текилы. Я качаю головой. Для тех, кто не любит огонь и наждак, есть коктейль «За горизонт» и прочие сласти.
- Вы читали мой личный файл? – трещины на моих губах жжет спиртом. Я облизываю их, чтобы щипало подольше. – Польщен.
- Положение обязывает, – разводит руками Шрейер. – Вы же знаете, Бессмертные находятся под моей неформальной опекой.
- Неформальной, – киваю я. – Только вчера вот слышал в новостях, как вы нас называли бешеными псами.
Эллен поворачивает свои окуляры в мою сторону.
- Меня иногда упрекают в беспринципности, – подмигивает мне Шрейер. – Но у меня есть железный принцип: говорить каждому то, что он хочет от меня услышать.
Весельчак.
- Не каждому, – возражает госпожа Шрейер.
- Я о политике, любовь моя, – лучезарно улыбается ей господин Шрейер. – В политике иначе не выжить. Но семья – единственная тихая гавань, в которой мы можем побыть сами собой. Где, как не в семье, мы можем и должны быть искренны?
- Звучит прекрасно, – произносит она.
