Павел Корнев - Падший
— Да это же я тебе его показал! — возмутился Емельян Никифорович.
— Так и есть, — улыбнулся Иван Прохорович. — Но на магазин готового платья, друг мой, ты внимания не обратил, так?
Красин только фыркнул и полез за бумажником.
— Лев Борисович, ссудить вас деньгами? — предложил он.
— Благодарю, не стоит, — отказался я в надежде использовать просохшие ассигнации и снял плащ. — И за одежду тоже благодарю. Просто выручили.
— Пустое! — отмахнулся Емельян Никифорович, перекинул плащ через руку и зашагал к Соколову, уже занявшему столик на тротуаре.
— Газеты! Господа, покупайте газеты! — подошел к уличному кафе парнишка с пухлой сумкой. — Бои в Рио-де-Жанейро! Волнения в Индии! Очередная вылазка тугов — душителей Кали!
Емельян Никифорович купил свежий выпуск «Атлантического телеграфа», Соколов ничего брать не стал. Я тоже покачал головой и толкнул дверь магазина. Над головой звякнул колокольчик, и одутловатый приказчик поспешил выйти из-за прилавка в зал.
— Чем могу помочь? — заученно улыбнулся он, не обратив внимания на мой порванный костюм. Точнее, усиленно делая вид, будто не обращает внимания.
Я с отвращением оттянул и отпустил лацканы пиджака.
— Нужны костюм-тройка, нижнее белье и сорочка.
В лавке пахло шерстью и пылью, рядами висели костюмы, различавшиеся лишь цветом материи и размерами. Сама мысль о том, что после пошитой на заказ одежды придется вновь одеться в подобное убожество, вызвала изжогу.
Или просто еда в корзинке для пикника испортилась на жаре?
Приказчик смерил меня наметанным взглядом и достал сантиметр.
— Это будет непросто, — объявил он, снимая мерки, — но что-нибудь обязательно подберем.
Замерив рост, ширину плеч, длину ног и рук, он побродил между вешалок и вынес темно-серый костюм.
— Это совсем не то, что было у вас раньше, — сказал приказчик, словно извинялся за ассортимент магазина, — но костюм требуется срочно, правильно понимаю? Раз уж вы обратились к нам…
— Все верно, — подтвердил я.
— Тогда прошу в примерочную! И вот еще сорочка, а белье, увы, не держим…
В отгороженном ширмой закутке я выложил на полку нож, расческу, золотые запонки, звякнувший монетами бумажник и жестяную коробочку леденцов, избавился от старого костюма и переоделся. Сорочка оказалась впору, ее рукава доходили до костяшек больших пальцев, а вот пиджак хоть и сидел как влитой, но ощутимо давил в плечах. Требовалось сохранять определенную осторожность, дабы он не разошелся по швам. В брюки я продел собственный ремень, они оказались впору, их стоило лишь самую малость укоротить.
— Ну, что скажете? — с интересом повернулся ко мне приказчик.
— Пиджак узковат в плечах, — сообщил я.
— Увы, ничего более подходящего подобрать не получится, — развел руками продавец.
— И надо подшить брюки.
Приказчик отметил мелком нужную длину и указал на стул за ширмой.
— Можете подождать здесь.
Я отдал ему брюки и остался в новой сорочке, жилетке и кальсонах. В задней комнате немедленно застрекотала швейная машинка.
В одиночестве я пребывал недолго, вскоре продавец вернулся и откровенно замялся, не зная, с чего начать разговор.
— Это, конечно, не мое дело, но… — вымолвил он, сбился, махнул рукой и сходил за зеркалом. — Позвольте, просто покажу. Вот, смотрите сами…
Я повернул голову и едва удержался от проклятия, разглядев сожженные на затылке волосы. Сразу вспомнилось, как заглянул в охваченную пламенем рубку дирижабля. Даже кровь к щекам прилила из-за осознания того, что разгуливал в подобном виде по городу.
Стыд и срам!
И эти двое… Могли бы и предупредить!
Раздражение быстро улеглось; в конце концов, никто не нанимался мне в няньки. И рваный костюм был куда большей проблемой, нежели сожженные волосы.
Прическа, к слову, была испорчена безвозвратно — среди подпалин проглядывала голая кожа.
— Могу послать кого-нибудь за цирюльником, — услужливо предложил приказчик.
— Будьте добры, — не стал отказываться я.
Вскоре принесли подшитые брюки, и я оделся, но покидать магазин не стал — появляться на улице с опаленными волосами категорически не хотелось. Уж лучше дождусь цирюльника.
— Сколько с меня? — спросил я, раскрывая бумажник.
— Двадцать пять франков, — ответил приказчик, заглянув в учетную книгу.
Сумма вышла весьма немалая даже по столичным меркам, и я внутренне поморщился, но торговаться не стал и выложил на прилавок пару красных десяток с портретом Леонардо да Винчи и присовокупил к ним синюю купюру с Александром Вольтой. Тут пришла очередь приказчика морщиться: пусть банкноты и успели просохнуть, но вид имели весьма подозрительный.
Впрочем, принял их продавец без единого вопроса. Он еще убирал деньги в кассу, когда распахнулась дверь и к нам присоединился невысокий усатый цирюльник в белом переднике. В одной руке у него был кожаный саквояж, в другой — свернутая простыня.
— Кого стричь? — спросил мастер с явным континентальным акцентом, заметил меня и принялся выстреливать фразами как из пулемета: — А! Вы! И что у вас? Покажите. Повернитесь к свету. О! Да неужели? Вот это да! Вам очень повезло, моншер, огонь затронул лишь затылок. Но придется убирать опаленные волосы. Выходить в таком виде на улицу — моветон!
— Что вы предлагаете? — попытался я заткнуть фонтан его красноречия, но безуспешно.
— Садитесь! Садитесь! — потребовал коротышка и принялся ходить вокруг. — Поразительно! Еще и сбоку подпалина! Нет, виски в таком виде оставлять нельзя. Не получится, даже не просите. А вот сверху убирать ничего не надо. Не волнуйтесь, моншер, сделаю все в лучшем виде!
— Что сделаете? — с трудом вставил я в этот рваный монолог свой вопрос.
Цирюльник накинул на меня простыню, подоткнул за воротник и отступил на шаг назад.
— А какие варианты? — хмыкнул он, осматривая меня со стороны. — Вас спасет только андеркат. Очень модная стрижка… в определенных кругах.
Я беззвучно выругался. По работе в полиции мне частенько приходилось наблюдать на неблагополучных окраинах стриженных подобным образом молодых людей, и походить на одного из этих пронырливых типов не хотелось совершенно.
— По-другому никак? — спросил я в надежде на чудо.
Коротышка оправил пышные усы и вздохнул.
— Моншер, — обратился он ко мне будто к несмышленому ребенку, — у вас сожжена половина затылка и опален левый висок. Я могу просто подровнять волосы, но выглядеть результат будет просто похабно. Я ценю свой труд и уважаю клиентов, мне претит марать руки подобной халтурой. И не волнуйтесь, никто не собирается превращать вас в карикатурный шарж с последних страниц «Столичных известий», все будет… очень стильно. Вам понравится.
Я пожал плечами и разрешил:
— Приступайте.
Цирюльник кивнул и принялся за дело. Сначала он остриг затылок и виски, затем подровнял верх, зачесал волосы набок и увлажнил гелем.
— Вуаля! — передал он мне зеркало.
В зеркале отражался… не я. Ну, почти не я. И без того резкие черты лица с новой прической еще более заострились, и выглядел я, словно стригся подобным образом с юных лет. Головорез из неблагополучного района? Что ж, пусть будет так.
Опытный физиономист без всякого сомнения опознал бы во мне Леопольда Орсо, равно как и Льва Шатунова, но простого обывателя изменения вполне могли сбить с толку. И это было не так уж и плохо. Точнее, даже хорошо.
Я повертел головой из стороны в сторону и решил, что в определенной степени новая стрижка мне даже нравится. Теперь я буду выделяться из толпы даже без своего модного костюма. Как говорится, дешево и сердито.
Сердито? Да, вид у меня и в самом деле был определенно недобрый.
Цирюльник убрал простыню и несколько раз пшикнул одеколоном. Я поднялся со стула и встал у ростового зеркала, оглядел себя со стороны и кивнул. Неплохо.
— Ну как, моншер? — обратился ко мне цирюльник, убирая инструменты в саквояж.
— Лучшего и ожидать было нельзя, — признал я и в порыве неоправданного мотовства протянул ему последнюю пятифранковую банкноту. Теперь у меня в кошельке оставалась лишь мятая десятка да несколько монет. — Вы мне очень помогли.
Но только направился на выход, меня окликнул приказчик.
— Господин! — встрепенулся он. — Ваш старый костюм!
— Выкиньте! — распорядился я и вышел на улицу. Постоял на тротуаре, наслаждаясь легкими дуновениями ветерка, достал жестяную коробочку, сунул в рот обвалянный в сахарной пудре леденец.
Мои спасители сидели за уличным столиком кафе, я не стал подходить к ним и заглянул в ломбард с отгороженной железной решеткой витриной, где среди выставленных на продажу ювелирных украшений лежало несколько карманных пистолетов и револьверов. Оценив расценки на золотые безделушки, запонки я не стал даже предлагать и сразу расстегнул браслет хронометра.
