Валентин Егоров - За того парня…
Все это время Артур находился в одиночной камере, куда не проникал луч света, так как в камере совершенно не было окон. Ровно в шесть утра загоралось внутреннее освещение, заключенный должен был подняться с тюремного топчана, умыться под рукомойником, который находился в одном из углов камеры и опорожниться. Ему разрешалось в течение тридцати минут сделать утреннюю зарядку, после чего начинал работать график утреннего распорядка.
По этому графику, каждый час заключенного строился по следующему образу. В течение пятидесяти пяти минут он должен был ходить по камере, запрещалось останавливаться или сидеть на топчане. Пять минут каждого часа заключенному разрешалось сидеть на топчане, а затем он снова должен был ходить, не останавливаясь. Такие называемые завтраки, ленчи, обеды, полдники и ужины подавались в строго определенное время (08.30; 11.00; 13.30; 17.00 и 19.00), ровно через десять минут заключенный был обязан вернуть разносчику свою посуду и ложку.
Заключенный внутренний тюрьмы НКВД не имел права общения с внешним миром никаким из существующих в этом мире способов связи.
Когда Артур Любимов оказался в этой камере, то он даже не знал, что это за тюрьма и где она находиться. Два офицера НКВД, арестовавших его на экзамене по большевистской печати, прямо во дворе факультета журналистики усадили его на заднее сидение автомобиля "Молотовец[1]" с сильно тонированными окнами. По городу они колесили очень недолго, вскоре Артур вместе с офицерами конвоирами, которые изредка, но с громадным интересом на него поглядывали, на лифте поднялся на верхние этаже какого-то здания. Там его передали нескольким штатским, которые провели с заключенным № 121234 все необходимые предтюремные формальности — был составлен протокол задержания без указания причин, был произведен обыск, фотографирование, дактилоскопирование. После чего его переодели в тюремную одежду и отправили в камеру одиночку, после го о существовании заключенного № 121234 напрочь все забыли.
Артур больше ни с кем не встречался и никого не видел из людей, он постоянно находился в своей камере и никогда ее не покидал. Тогда он кое-что видоизменил, не поменял, а именно видоизменил в распорядке своего дня. Ходьбу по камере превратил в легкий бег трусцой с одновременным выполнением различных физических упражнений. Особое внимание уделял именно бегу, отжиманию на руках и восточным единоборствам. Всем этим Артур стремился привнести какую-то цель в свою тюремную жизнь, убежать от подступавшего в первый месяц пребывания в камере сумасшествия. И этого ему удалось достичь, больше он не думал о причинах своего ареста и о том, как долго будет находиться в этой тюрьме. Все свое время он теперь посвящал только своему физическому самосовершенствованию, ни на что более не обращая своего внимания.
За ним, видимо, все-таки вели скрытое наблюдение, в конце третьего месяца пребывания в одиночной камере, внезапно прозвучал визг запора, выдвигаемого ржавого из пазов, и снова наступила тюремная тишина. Разумеется, Артур не пропустил мимо ушей этот неприятный скрип и ржавый скрип засова, он подошел к двери и слегка толкнул ее ладонью. Дверь камеры легко распахнулась и перед его глазами раскрылся тюремный коридор, уходящий в темноту. Но, переступив порог камеры, Артур сразу же увидел, что коридор освещается очень редкими и слабосветящимися электрическими лампами. Через десяток шагов коридор убирался в стену с тремя дверьми, над одной из которых светился ярко-красный огонек.
Интуитивно Артур подошел к двери с красным огоньком и тут же послышался шум раздвигаемых дверей лифта. Не задумываясь парень вошел в лифт, створки дверей салона лифта моментально сдвинулись. Казалось, что в этой отвратительной тюремной темноте и тишине, этот лифт не двигался ни вверх, ни в вниз, а простоял на одном этаже. Но через минуту, когда двери лифта разошлись, то Артур Любимов оказался в четырехстенном помещении, но без крыши над головой. Летнее Солнце стояло в зените, что косвенно подтвердили предположение Артура о том, что его распорядок дня все же составлении в соответствии с восходом и заходом Солнца.
Артуру все же потребовалось пара минут на то, что принять всю эту ситуацию, догадаться, что ему разрешили тюремную прогулку. Некоторое время он простоял, закрыв глаза и подняв лицо к солнцу для того, чтобы впитать его тепло и комфорт. Сейчас по его расчетам был уже сентябрь месяц, но солнышко по-прежнему пригревало. Затем Артур услышал знакомые звуки городских шумов, где-то поблизости двигался транспорт и слышалось лихое пересвистывание регулировщиков дорожного движения. Эти звуки не настораживали, а наоборот производили какое-то успокаивающее впечатление, словно хотели сказать, что войны еще не было, и столица живет беззаботной мирной жизнью.
Артур подошел к стене, прислонился к ней спиной, чтобы впитывать остаточное солнечное тепло, и начал вспоминать о друзьях товарищах. Но о первой он почему-то подумал о Катеньке, до последней детали вспомнил их последнюю встречу и ласково улыбнулся этой симпатичной и совсем неиспорченной девчонке. Затем в его памяти сразу же всплыли оба его друга приятеля — Николай Погодин и Георгий Жуков. Они почему-то стояли и, набычившись, строго смотрели ему в глаза, словно хотели сказать, чтобы он не сдавался пустым и надуманным обстоятельствам. Внезапно Артур понял, что они снова встретятся в этой мире, но уже зрелыми людьми и тогда перед ними будут стоять очень серьезные цели и задачи.
Последним в его памяти всплыл майор НКВД и профессор философии Александр Николаевич Воробьев, который выглядел виноватым человеком. Он сконфуженно произнес:
— Извини, Артур Любимов, но я должен был это сделать потому, что ты не один такой в нашем мире. Мы должны тебя кое-чему научить.
В этот момент над лифтом снова загорелся ярко-красный огонек, приглашая заключенного № 121234 обратно в камеру одиночку.
2Лаврентий Павлович Берия, Генеральный комиссар национальной безопасности СССР, сидел в своем кремлевском кабинете и тоскливо поглядывал на часы. Уже почти час ночи, а Молотов все еще продолжает сидеть в кабинете у Иосифа Виссарионовича и совсем не собирается его покидать. Вот и приходится ему торчать в своем кабинете в Кремле, он не может его покинуть, а вдруг что-нибудь случится и он потребуется Сталину. В то время, когда в наркомате внутренних дел СССР, по сообщениям его заместителя Меркулова, скопилась огромная куча срочных дел, требующая его внимания.
Лаврентий Берия поднялся на ноги и, их разминая, проклятый диабет, несколько раз прошелся по громадному кабинету. Можно было бы, конечно, конечно перезвонить Александр Николаевичу и договориться с ним о том, что тот вовремя его предупредит, если Иосиф Виссарионович им заинтересуется и к себе потребует. Но это не дело Генеральному комиссару государственной безопасности СССР договариваться о таких вещах с каким-то там генерал-майором и секретаришкой, хотя бы и главы такого государства, как СССР.
Как только, Лаврентий Павлович снова приземлился в свое кресло, то тут же послышался зуммер одного из многих телефонных аппаратов, установленных слева от большого письменного стола. Это звонил сам Иосиф Виссарионович по первой кремлевке. Выждав пятнадцать секунд, чтобы Сталин не подумал о том, что его госбезопасность без делу просиживает в своем кремлевском кабине, Лаврентий Павлович протянул руку и взял в руку трубку звонившей первой кремлевки, чтобы усталым голосом произнести:
— Да, товарищ Сталин! Вы правы, госбезопасность никогда не дремлет!
Затем Берия в течение минуты выслушивал то, что ему говорил Сталин, время от времени, поддакивая:
— Товарищ Сталин, но в этом случае я хотел бы уточнить следующий момент. Вы считаете, что этому парню следует позволить самому развиваться, а нам не стоит в это вопрос вмешиваться?! Да-а… да, я понимаю. То есть, вы хотите сказать, что мы должны его охранять, как зеницу ока. Извините, но вы не могли бы уточнить, что вам Вольф по этому поводу рассказывал. Да, теперь я понимаю вашу позицию и буду придерживаться ваших указаний. Парень должен сам развиваться, а мы держать его в нашем постоянном поле зрения и, когда он вам понадобится, то мы должны немедленно его разыскать и к вам доставить. Ясно, товарищ Сталин. Приложу все усилия, чтобы точно следовать вашим указаниям.
Положив трубку на аппарат, Лаврентий Берия некоторое время посидел в своем кресле, пустыми и ничего не выражающими глазами всматриваясь в противоположную от себя стену кабинета. Затем повернулся налево и по внутреннему интеркому связался со своим телохранителем Серго Надарая, чтобы тот готовил машину и охрану для его переезда в Наркомат внутренних дел СССР.
— Да, Серго, когда будешь разговаривать с Меркуловым, то передай ему, что он мне срочно нужен.
