Роман Глушков - Последний барьер
— А ты не догадываешься? Ведь тут нет совершенно никакой тайны, — снисходительно усмехнулась Динара.
Я не нашелся что ответить, и лишь молча развел руками. Арабеска сокрушенно покачала головой, но до объяснения все-таки снизошла:
— Все женщины мечтают встретить когда-нибудь идеального мужчину. Мужчину своей мечты. И я — отнюдь не исключение. Вот только я не из тех наивных барышень, которые сидят и ждут, когда к ним прискачет их принц на белом коне. Динара — девушка не гордая, она сама запросто к своему принцу без лишних церемоний на порог заявится. А потом, если меня взашей не выгонят, я и принца до нужной кондиции облагорожу, и коня ему в подходящий цвет перекрашу. Каждый сам кузнец своего счастья, разве не так?
— И ты что, всерьез намерена выковать из Жорика свой идеал женского счастья? Ты — человек, который разбирается в людях, пожалуй, лучше самого Мерлина? Не слишком ли неподходящий металл ты выбрала для такой судьбоносной ковки? Положим, он и впрямь благородный — и по поступкам, и по происхождению. Но вот остальные его параметры… как бы это помягче выразиться… Удовлетворяют ли они кузнеца, который волнуется о качестве своего изделия?
— Ипат и Мерлин — вот из кого я никогда своего принца не сотворила бы, — призналась питерка. — Потому что это сталь совсем иного порядка. Крепкая, закаленная, несгибаемая, тугоплавкая… Но, увы, совершенно не ковкая, как ты ее ни нагревай и каким молотом по ней ни бей. Ты, Гена, — материал более податливый, но с тобой возникли бы иные трудности. Во-первых, для отлива из тебя нужного изделия мне потребовалась бы чересчур сложная форма, и нет гарантии, что ты согласился бы ее принять. А во-вторых, на тебе уже выбито клеймо другого кузнеца, чью работу мне вряд ли улучшить, а вот испортить — легко. Чего мне из уважения к чужому труду делать совсем не хочется…
— Ишь ты какая специалистка! — подивился я, впервые в жизни слыша о себе столь поэтическую и, надо признать, меткую характеристику.
— …Зато Джорджик — болванка, безупречная во всех отношениях. У него есть гордость и принципы, а значит, эта сталь достаточно крепка и надежна. И в то же время она гибкая настолько, что любой толковый кузнец счел бы ее настоящей находкой. Я могу без особых усилий перековать Джорджика из недотепы в тот тип мужчины, какой мне необходим. Тут главное — не перестараться с закалкой и не дать металлу стать хрупким, поскольку тогда ничего, кроме жалкого подкаблучника, из этого парня не выйдет. Но подкаблучник мне даром не нужен. Мне нужен тот, на чье плечо я всегда могла бы опереться. Не сегодня, не завтра и не через год, а всегда, понимаешь? То есть даже тогда, когда в этом мире у меня не останется, кроме Джорджика, ни единой опоры. А он, при всех своих нынешних недостатках, человек именно такой редкой породы. Впрочем, кому я об этом рассказываю? Разве стал бы ты — самый мнительный из всех типов, какие только бродят по Зоне, — брать в напарники сталкера, к которому испытывал хотя бы малейшее недоверие?
Крыть эту карту мне было нечем. И потому оставалось лишь признать: да, в плане преданности товарища лучше Дюймового сыскать трудно. И тот факт, что он упрямо не позволял мне отговорить его от участия в сегодняшнем походе, лишний раз об этом свидетельствовал.
— Люблю ли я по-настоящему Джорджика или нет? Даже не знаю, — проговорила Арабеска, предугадав вопрос, который я ей еще не задал. — Вот Ипата я точно любила, тут спорить нечего. Первое время и вовсе любила аж до умопомрачения. Предложи он мне тогда вступить в Орден, клянусь, я без раздумий так и сделала бы. Но Ипат мне этого никогда не предлагал. Он чувствовал, что в Священном Узле с его порядками мне придется тяжко. Ипат поступил благородно, не став лишать меня свободы. Даже тогда, когда я была готова ради него порвать с Питерцами и добровольно присягнуть орденскому гербу. Однако сам Ипат выйти из Ордена был не в состоянии, даже умоляй я его об этом, ползая перед ним на коленях. Рыцарские идеалы стояли для него превыше наших отношений, и в итоге наш роман завершился так, как он должен был завершиться. Буйство гормонов улеглось, страсть угасла, и остались лишь двое обычных, ничем не обязанных друг другу любовников. Да и те вскоре разбежались по своим делам, поскольку жили, по сути, в двух разных мирах, даром что под одним Барьером… С Мерлином — примерно та же история. Только ему приходилось делить меня не с Орденом, а уже со всем Человечеством, которому он беззаветно служил. Глупому Джорджику далеко и до Ипата, и до Мерлина. Зато мы дышим с ним одним воздухом — воздухом свободы — и ходим по одной земле одними тропами. Чтобы быть вместе, нам не надо идти на компромиссы с собственной совестью и поступаться ради друг друга принципами. Я позову Джорджика, и он с радостью побежит за мной хоть на край света. Или как в Новосибирске: примчится мне на выручку с другого края света, не разрываясь при этом между мной и дурацким долгом перед Орденом или Человечеством. Ну разве не здорово? Разве не о таком самоотверженном принце мечтает каждая женщина? И то, что он при этом наивен и чуть глуповат, сущие пустяки. Разум — дело наживное. Если я увезу Джорджика с собой на юг и всерьез возьмусь за этого парня, ручаюсь, через год ты его, поумневшего и остепенившегося, совсем не узнаешь. И тебе никогда больше не придет в голову над ним насмехаться.
— Сделай так, и я буду у тебя за это в неоплатном долгу, — совершенно серьезно сказал я, склонив голову в знак признательности. — Ты права: я не сумел выпроводить Жорика из Зоны, но у тебя это наверняка получится. И раз уж вы упорно отказываетесь проваливать отсюда прямо сейчас, обещаю: я постараюсь, чтобы в будущем вы оба пересекли Барьер целыми и невредимыми, чем бы вся эта история ни закончилась…
Глава 2
Чем завершится наш крестовый поход на «Альтитуду», не мог знать никто. Но активные события в нем начали происходить раньше, нежели нам того хотелось. Не прошло и двух часов после нашего с Динарой ночного разговора, как мы угодили в очередной переплет. И весьма серьезный. По крайней мере мы не вляпывались ни во что подобное с тех пор, как смогли унести ноги из Новосибирска.
Наш условный сигнал тревоги, как вы помните, подавался при помощи камня, бросаемого дозорным на порог комнаты, где мы расположились на ночлег. Мой сон столь же чуток, как сон нашей следопытки. Так что заметь она опасность и швырни булыжник, я вскочил бы на ноги еще до того, как стих вызванный им грохот. Вскочил бы и поднял остальных. После чего все мы вмиг разбежались бы по боевым постам и лишь потом выяснили у Динары, какую угрозу она засекла.
Однако тревожный сигнал, что прозвучал за час до рассвета, был не тем, о котором мы договаривались. Да и сигналом он мне поначалу совсем не показался. Вместо стука упавшего камня я был разбужен длинной очередью «карташа» и ударами пуль, впивающихся снаружи в стену комнаты. Впрочем, когда я, подорвавшись с одеяла, засел у двери и держал наготове свой компактный дробовик, никто по нам уже не стрелял. Очередь отгремела, но другие выстрелы ей вслед не раздались. Как не были слышны и прочие подозрительные звуки. Лишь в руинах вокзала шумел ветер, да от изрешеченной пулями стены отваливались куски кирпичной кладки.
И ни криков, ни топота, ни мелькающих во мраке теней тех ублюдков, которые обстреляли нас в ночи пока неясно, с какими целями!
В отсутствие последних ничего плохого не было. Напротив, открыв раньше времени огонь и промешкав со штурмом, враги утратили фактор внезапности и усложнили себе задачу; судя по всему, нас атаковали малоопытные, пугливые бандиты, а не чистильщики или Орден. А вот подозрительное молчание Динары настораживало. Похоже, что стреляли все-таки не наугад, а по ней. И похоже, не промахнулись…
Кричать «Подъем!» не имело смысла. Короткий обстрел успел разбудить и Жорика, и Тиберия. Пока я прислушивался и вглядывался во мрак своим алмазным оком, они также вскочили с одеял, похватали оружие и припали к стене по другую сторону дверного проема. Но рассиживаться здесь не следовало. Один меткий бросок плазменной гранаты, и мы, не успев выскочить, тут же дружно обратимся в пепел…
— По местам! — скомандовал я и первым покинул комнату. После чего, пригибаясь, метнулся к своей огневой позиции. Она находилась у фасадной стены, аккурат под наблюдательным постом Динары. Соратникам, согласно договору, предписывалось удерживать противоположный край обороны. Туда они без пререканий и устремились, едва я подстегнул их к действию собственным примером. Дюймовый еще не сообразил спросонок, что с Динарой стряслось неладное, и это играло нам на руку. Я боялся даже представить, что с ним случится, когда он увидит тело своей пассии. Но было совершено очевидно, что при этом Черный Джордж утратит рассудок и перестанет подчиняться приказам.
