Андрей Валерьев - Фаранг (Дилогия)
"В конце концов — я же сам напросился на это место!"
Конфликтовать Витя не любил.
Что хорошо в современной авиации — всё унифицировано. В том смысле, что все международные рейсы общаются с диспетчерами на английском языке. И даже находясь над собственной территорией, экипаж продолжает говорить на английском. Второй пилот, которого Витька видел плохо, видимо просто решил не упускать возможность попрактиковаться и даже со своим командиром говорил по-английски.
Егоров отставил бутылку в сторону и навострил уши.
— Связи нет, командир.
"Дядька" ответил по-турецки.
— Быр-быр-быр.
— Радар, по-моему, не совсем в порядке. На экране пусто. Мы уже точно должны быть над Трабзоном. Где земля, командир?
— Быр-мыр-пыр!
"Угу, а он ему — сам пошёл! А всё-таки, где земля?"
Витька встревожился и затаил дыхание, ловя каждое слово второго пилота.
— Быр-быр мей дей пыр-быр!
"Япона мать!"
Второй пилот послушно выполнил приказ командира.
— Мейдей, мейдей, это рейс "Пегасус", кто-нибудь меня слышит? Кто-нибудь. Ответьте. Это рейс "Пегасус"…
Командир корабля потянул ручку и двигатели загудели заметно тише.
"Топливо экономят"
В горле у Витьки разом пересохло, а волосы на голове стали дыбом.
"Во попал!"
Егоров посмотрел на свои часы. Настоящий Zenith, которым он очень гордился, показал, что в воздухе они болтаются уже пятый час, а проводница перед взлётом сообщила, что всего они будут лететь пять с половиной часов. Несложный подсчёт, который Витя произвёл в уме, показал, что топлива у них на два часа максимум.
Витька привстал с места и заглянул в окно из-за плеча лётчиков. Впереди, до самого горизонта, было безбрежное синее море.
Егоров сидел, привалившись больной головой к холодному пластику внутренней обшивки салона и тупо слушал как мерно гудят двигатели.
Жжжуу-жжжуу.
Ещё он изучал перфорированный пластик перегородки и причудливый геометрический рисунок на ковре. Больше делать было нечего. В голове, почему то не было ни одной мысли. Вернее, одна мысль была.
"Надо посидеть, жизнь свою повспоминать!"
Но напрягаться с воспоминаниями тоже было лень. За задёрнутой шторкой снова ожили и потихоньку продолжили отмечать день рождения некоей Нади, а из кабины экипажа всё также безнадёжно неслось.
— Это "Пегасус", кто-нибудь меня слышит?
Жжжуу-жжжуу…
Невысокий (они все тут были невысокими) плотный стюард заглянул за штору, убедился, что пассажир ведёт себя тихо и не лезет в открытую кабину к экипажу, подмигнул и достал из шкафа ещё одну бутылочку винца.
— Презент. Комплимент!
— Тешеккюр идирим.
Турок расцвел и достал из шкафчика настоящий стеклянный фужер и тарелочку со сладостями.
"Ну а чего? Один раз живём"
Витька налил себе вина и отсалютовал стюарду фужером.
— …ля! Вашу мать! Вы там що? Все померли що ли? Херсон, Херсон, твою мать, ты меня слышишь?!
Голос, пробившийся сквозь помехи эфира, был зол, громок и имел ярко выраженный украинский акцент. Витька от неожиданности оросил непроглоченным вином дверцу кабины экипажа, а турецкие лётчики в два голоса заорали на английском.
— Это "Пегасус", вы меня слышите?
Эфир озадачено замолк, а затем осторожно, но предельно нецензурно поинтересовался, мол, а не занесло ли нас, хлопцы, в чужое воздушное пространство?
Витька нервно хохотнул и командир корабля вспомнил о сидящем по соседству пассажире.
— Спик?
— Спик!
— Иди сюда. На, — на голову Вите нацепили микрофон и наушники, — говори.
Чего говорить Витька не знал.
— Алё? Вы меня слышите?
В наушниках прокашлялись.
— Слышим вас хорошо. А хто это?
Через пару минут Виктор и турецкие пилоты выяснили, что слышат транспортный Ан-26 ВВС Украины, который взлетел из Симферополя и направлялся в Херсон, но, почему-то, "заблукався". Лётчик, представившийся Петром Александровичем, вслух порадовался тому, что баки у него под завязку и сообщил, что рация у него дохлая, "так шо я зовсим рядом". Командир "Боинга" не раздумывал ни секунды. Витька перевёл, чтоб "Ан" поворачивал прямо на солнце и не менял ни эшелон, ни скорость. Турок ещё больше сбросил скорость и плавно повёл штурвалом. Через несколько минут поиска второй пилот заметил летящий тремя километрами ниже транспортник.
— Ну що? Вижу вас. И дальше то що?
Самым поганым было то, что до своей встречи самолёты летели навстречу друг другу, а значит обоих впереди ждало только море. И на "Пегасе" и на "Аннушке" это понимали совершенно отчётливо.
Радио снова матюгнулось, а затем деловито предложило.
— Станем в круг, а там подумаем.
Семьсот тридцать седьмой плавно заложил правый вираж и закружил на десятикилометровой высоте, под ним, тремя километрами ниже, тем же самым занимался двадцать шестой.
Чем дольше они кружили на одном месте, решая что делать дальше, тем больше мрачнел Гёкхан. У украинского коллеги не было никаких идей, где они находятся и куда им лететь дальше, он лишь честно предупредил, что пролетел почти семьсот километров над морем там, куда как раз и вел свой самолёт Гёкхан. И что аэродромов он там как-то не заметил.
Это было плохо.
— Командир!
Йилмаз щёлкнул ногтем по дисплею радара. Кроме отметки украинцев, на ней появилась ещё одна отметка.
— Вызывай. На аварийной вызывай.
Через десять минут на связь вышли коллеги. Чартер Air Berlin в Даламан с некоторой истерикой в голосе поинтересовался, чего это тут происходит и как из этого дерьма выбираться. В смысле — куда?
Немцы тоже встали в круг, но при этом нервно добавили, что топлива у них совсем мало и решение надо принимать быстро.
Орхан сидел над чистым листом бумаги и напряжённо думал. Все мысли о том, как, каким образом и где они оказались, командир аэробуса просто выбросил из головы, решая главную задачу.
"Русский сюда пришёл с юга, мы с северо-востока, Berlin пришел с северо-запада. Значит у нас два шанса. Юго-запад и юго-восток. Решай куда"
— Командир. Ещё отметка.
Радар показывал, что с запада с приличной скоростью идёт борт. Гёкхан утёр лоб.
— Вызывай. Вызывай его быстрее.
Через три минуты они выяснили, что частный "Гольфстрим" уже два часа прёт по прямой в надежде пересечь непонятно откуда появившееся море и что на его борту совершеннейшая паника. Факи и прочие щиты оттуда в эфир летели густым потоком. Пилот, представившийся Заком, сообщил что на западе нихрена, кроме океана нет и что делать дальше, он не знает.
