Стрельников Валериевич - Земля необходимых.
Уже когда закончил с погрузкой, и допивал чай с потрясающим печеньем тети Розы, подъехал старенький, но неплохо ухоженный сотый Мерседес. Из него вышел моего возраста еврей, очень вежливо поздоровался с тетей Розой, пожал мне руку, достал дипломат, вытащил из него небольшую коробочку с прибором.
Прогнав карточку через мобильный терминал, я оставил пятьдесят тысяч зеленых на улице с таким же названием. Но все равно удачно, попробуй, найди столько товара. Я же не в Европе. Но себе пять тысяч на дорогу по Казахстану и Россиисохранил, что бы не говорил узбек, пусть лежат запасом.
-Володя, учти, Новый Мир - это новые законы. Не важно где, в России ли, или в Барса-Кельмес. Не будь злым, не будь подлецом. Стань настоящим мужчиной, может, найдешь там свой дом. И учти, настоящий мужчина это не обязательно тот, кто Герой. Это тот, кого дома ждут. Иди. Я помолюсь за тебя. - Я поклонился мудрой женщине, сел в свой грузовик и поехал домой. Надо же, откуда-то прознала про Новый Мир, и вычислила меня. Хорошо, что, как я давно уже думаю, она скорее всего на моссад работает, я им даром не нужен.
Но у меня есть еще одно дело.
Я закрыл ворота дома, и пошел на станцию Метро. Там сел на поезд и поехал на кладбище. Вышел на Сельхозмаше, и потопал пешочком. Недалеко. По дороге купил в ларьке бутылку водки, четыре пластиковых стаканчика и буханку хлеба.
На старом кладбище, заложенном еще при царе, прошел мимо братской могилы футбольной команды "Пахтакор", погибшей в авиакатастрофе, зашел на заросшую аллейку. Открыл сваренную из арматуры калитку, зашел и присел на скамью. Посмотрел на могилки. Бабушка, дядя и дед. Отец с матерью пропали без вести в Афганистане, в семьдесят девятом, сразу после ввода войск. Пропали бесследно, вместе с товарищами, никто не смог даже узнать, куда подевалась группа советских ученых.
Я налил водку в четыре стаканчика, Нарезал хлеб перочинным ножом. Вроде и не оружие, но пару раз меня здорово выручал. Если зажатой в кулаке рукоятью ударить по голове, мало не кажется. Три стаканчика поставил на могилы, накрыл куском хлеба. Четвертый взял себе. Помолчал, выпил, поклонился и пошел, стараясь не оборачиваться. Казалось, мне в спину смотрят. Зашел в часовенку на окраине, среди могил погибших от ран в госпиталях советских воинов, беженцев и эвакуированных, оставил две сотни баксов смотрителю с просьбой присмотреть за могилками. И ушел. Мне дед говорил:
-Щепки должны лежать там, где они упали!
Вечером в среду, закончив упаковку и укладывание вещей в кабине и кузове, увязку ящиков с электроникой в кузове, груза инструмента, отошел и сел на крыльцо. Посидел, посмотрел на все это, спрятал подальше свою депрессию, и полез на чердак. Открыл, подняв тучу пыли, старый чемодан в дальнем углу, который был укрыт пыльным фанерным листом. В чемодане лежало то, про что даже бабушка не знала.
Пистолет ТТ, довоенного выпуска, очень мало стрелявший. Четыре завернутых в промасленную бумагу запасных магазина к ним, кроме тех, что в кармашке старой кожаной кобуры. Цинк с патронами, выпуска 45 года. И еще одна вещица, которую дед снял с убитого японского офицера. Автомат Штайер Солотурн, сделанный в Австрии для Японии, еще до второй мировой, такого же калибра, что и ТТ. Основательно пострелявший, с потертым воронением и пошарпанным ореховым цевьем, но хорошо ухоженный. К автомату лежали одетые на ремень с портупеей штык-нож, два подсумка из добротной, но потертой коричневой кожи, с шестью магазинами на тридцать два патрона. По словам деда, они, австрийские автоматы, были лучше ППШ, по крайней мере, менее скорострельные и более точные. Дед очень ценил этот автомат. Тем более, что это оружие составляло любимую дедову тайну. Он ее хранил шестьдесят лет. В чемодане же лежал цейсовский восьмикратный бинокль, уже помутневший, немецкая офицерская планшетка с картой Берлина.
Я сидел на чердаке и вспоминал деда. Он не зря старшиной роты службу закончил, много чего привез...
-Знаешь, внук, ты отслужил, что такое тайна знаешь. Пошли.- Дед, кряхтя, полез по приставной лестнице на чердак.
-Дед, тебе ли лазить, скажи, и я сниму. Не дай Бог, упадешь. Ну, старый!- Я полез вслед за ним. Отодвинул вязанки вяленой чехони, прошел в дальний угол чердака. Дед, кряхтя, отодвигал старый бабушкин сундук. Я подвинул дедушку в сторону, и сам передвинул эту память о бабушкином приданном.
Под сундуком лежал лист финской фанеры. Деда приподнял его и прислонил к стене. В нише лежал старый алюминиевый чемодан. Дед открыл его, и я увидел завернутые в байку свертки, и еще один, побольше, прямоугольный, завернутый в старую газету. Посмотрев на деда, взял один. Тяжелый. Уже предполагая, что увижу, развернул его. Ну, дед!
В руках у меня лежала кобура. Темно-коричневая, с ремешком, удерживающим крышку, удивительно мягкая для стольких лет хранения. Открыв ее, достал пистолет. ТТ. Выщелкнул магазин, пустой.
-Да, дед, удивил. Откуда? Впрочем, глупый вопрос. А чего кожа у кобуры такая мягкая? После стольки-то лет?
-Я ее еще в сорок восьмом барсучьим жиром пропитал. Она теперь вечная, если мыши не съедят. Потому чемодан из люменя, тоже трофей, с битого немецкого самолета снял. Там трехстволка лежала, своему комбату отдал, а чемодан себе забрал. Был еще пистолет, маленький Маузер, но подарил одному товарищу в пятьдесят втором, когда он на Сахалин уезжал.
-А патроны есть?
-Патроны в цинке. Нераспечатанном. Вон, в бумагу завернут. Тут пистолет и автомат. Автомат японский, пистолет наш. Все свежее, не расстрелянное. Знай об этом и помни. Не дай Бог, пригодится...
Теперь, похоже, и пригодится. Это оружие будет моей страховкой. Тем более в Казахстане. Там такие степи, пару раз ездил с друзьями порыбачить и поохотиться. Никого не встретишь порой сутками. Я отнес чемодан к чердачному люку. Спустил его веревкой, тяжелый. Занес в дом. Задернул занавески, достал оружие.
Вскрыл цинк, открыл пачку патронов. Ярко-желтые, пока не потускневшие игрушки, настоящие маслята. Зарядил магазины пистолета, автомата. Автомат спрятал за спинкой сидения "Егеря", пистолет вставил в двустороннюю наплечную нейлоновую кобуру, которую купил вчера в магазине с пневматическими копиями. Надел, поверх одел кожанку. Покрутился возле высокого бабушкиного зеркала. Вроде не видать, ничего не выпирает, движения не стесняет. Пусть будет, так спокойнее. Полковник говорит, что через границу проведет, а там видно будет.
Собрал все фотографии, семейные и просто на память. Завернул медали деда, два николаевских и один ленинский червонцы, остатки тех, которые прабабка умудрилась спрятать при раскулачивании и сберечь в войну. Уложил все это в отдельную папку, туда же все свои документы. Это все сложил в дюралевый чемодан. Приготовил цветную фотку, которую заказал вербовщик. Достал свои ружья-тулки, курковку и магазинку МЦ 2001, обе двадцатого калибра, коробки с патронами, уложил и их в "Егерь". Связал два десятка любимых книг в стопку, завернул в целлофан, и тоже в машину.
