Берсерк (СИ) - Мах Макс

«Что ж, моя партия!»

В принципе, спасибо Мод, он знал, чего ожидать. Надо полагать, Эванс тоже знала, зачем идет к парню, которому «обещает, но не дает» уже больше полугода. Другое дело, как это сделать так, чтобы превратить ее первый раз в настоящий праздник, и чтобы у нее осталось от этого яркое послевкусие. Олег полагал, что знает, что и как надо делать, но получилось и того лучше. На него вдруг снизошло настоящее любовное вдохновение. Он импровизировал, и все у него получалось, как следует. Каждое слово было в строку, и каждое движение идеально подходило к моменту. Честно говоря, такого виртуозного исполнения он сам от себя не ожидал. Все-таки не альфонс, не жигало и не герой любовник. Однако ему удалось совместить, казалось бы, несовместимое. Раздевая девушку, он испытывал настоящее счастье и получал невероятное удовольствие, одновременно даря ей каждым своим прикосновением чувственное наслаждение огромной силы. Она умудрилась кончить еще до того, как он освободил ее от узкой полоски трусиков из тех, которые, собственно, для того и надевают, чтобы было что снимать. Но самое странное, что, вопреки обычной практике, он не спешил вставить и кончить. Он привык не слишком надолго растягивать прелюдию, и, если все-таки приходилось, это портило ему настроение, потому что желание, - в особенности, в первом раунде, - всегда было сильнее всех других чувств. Однако сейчас он просто наслаждался моментом и никуда не собирался спешить.

Другое дело Эванс. У девушки было сильно развито чувство долга и ответственности перед партнером, о чем бы в этом случае ни шла речь. Сейчас же она спохватилась, что «бедный ее несчастный» Бертель страдает от стояка, тогда как она «наслаждается жизнью» и ничего не предпринимает, чтобы помочь любимому. Это она ему после сама рассказала. Но в тот момент он порядком удивился, когда Эванс попробовала сподвигнуть его на вагинальный секс.

- Не стоит спешить, - шепнул он ей. – У тебя первый раз, с этим не шутят.

Не успел он высказаться, как она бросилась его целовать за то, что он такой хороший и думает о ней больше, чем о самом себе. И опять-таки, как позже выяснилось, Эванс приняла близко к сердцу печальный опыт своих подруг. И то сказать, чего можно ожидать от подростка, у которого техники ноль, а желания полные штаны. Только то, что, ломанувшись со всей дури вперед, сделает своей девушке больно, а потом кончит, даже не начав по-настоящему. Олег такого счастья своей девушке не хотел, поэтому остановил ее порыв, и даже не позволил сделать минет. Сейчас он создавал женщину, с которой, возможно, ему предстоит прожить всю дальнейшую жизнь. Ну или правильную любовницу на ближайшие несколько лет. Поэтому он не спешил сам и не позволял Эванс спешить и делать глупости. Он взял дело в свои руки в прямом и переносном смысле этого слова, лаская девушку везде, куда достигали его пальцы, губы и язык. При этом, пользуясь своей огромной физической силой, он играл с довольно крупной и тяжелой девушкой, как с куклой, поднимая ее над кроватью, поворачивая и сгибая так, чтобы было удобнее доставлять ей, по большей части, совершенно незнакомое Лили Эванс наслаждение. Но и сам наслаждался, ощущая ее тело в своих руках и под своими губами.

Какой-то русский классик[9] как-то заметил, что «в человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа …». С одеждой у Эванс пока еще были проблемы, но это дело поправимое. Не справится сам, попросит помощи у Мод и Анники, которые в этом понимали намного лучше большинства студенток Хогвартса. Душа Лили, ее ум и ее магия могли только восхищать и вызывать немереное уважение. Что же касается лица, имея в виду всю ее внешность, она была настоящим совершенством. При росте 176 и весе в 65 килограмм она не казалась толстой или даже «пухлой», хотя ей и не мешало бы заняться спортом, не столько для изменения параметров фигуры, а они у нее были идеальными, сколько для того, чтобы улучшить растяжку и скорость реакции, увеличить выносливость, и повысить прочность мышц и подвижность суставов. Не то, чтобы он собирался сделать из нее настоящего боевика, но в преддверии войны он хотел научить ее защищать себя так хорошо, как только возможно. Однако сейчас он подумал о другом. Да мысль была мимолетной и почти не затронула его разум, лишь добавив огня в, итак, уже пылавшую в груди страсть, но Олег действительно вспомнил изречение о прекрасном, потому что увидел в новом свете, как прекрасна его женщина. А в том, что Эванс уже стала его женщиной, он не сомневался.

Однако в этот момент, увидев ее всю, раскинувшуюся перед ним во всем своем великолепии, он склонился к ее лону, и перед ним предстала одна из самых эротичных картин, какую он мог себе вообразить. То, что открылось ему между двух ее широко разведенных в стороны ног, было совершенно. Такую изысканную красоту можно было ласкать взглядом или губами, но осквернить это совершенство сексом показалось ему сейчас святотатством. И тем не менее, он не собирался отступать. В конце концов ее совершенство было создано природой или богами именно для того, чтобы принять в себя его совершенство. И то, что он не спешил взять свое, не означает, что он не собирался сделать Эванс женщиной именно сегодня, здесь и сейчас.

В конце концов, доведя девушку своими ласками почти до полной невменяемости, когда она уже не просто была готова отдаться, а просила его наконец ее трахнуть, он осторожно нажал головкой члена на вход во влагалище, медленно погрузил ее в узкую влажную щель и замер, позволяя Эванс привыкнуть к новым для себя ощущениям. Следующее движение он сделал только после того, как Лили настойчиво и со страстью в охрипшем голосе попросила его продолжить. Остальное классика. Дефлорация, сопровождавшаяся короткой вспышкой боли, кровь, которой оказалось несколько больше, чем он ожидал, и, сначала мягкие и медленные, а затем все более настойчивые и сильные, толчки, от которых Эванс взлетела еще выше, и наконец, катарсис. Лили били множественные оргазмы, настигавшие ее волна за волной, но и он кончил настолько бурно, что его ощутимо тряхнуло, словно пробило молнией, да не одной, а несколькими.

Короче говоря, он все-таки трахнул Эванс. И, черт возьми, Олег никогда не думал, что будет так ликовать, всего лишь лишив девственности девушку, которую, разумеется, хотел, но… Ликование? Восторг? Он не помнил, приходилось ли ему быть у кого-нибудь первым в своей прошлой жизни, но, совершенно, определенно, он лишил девственности Мод, - но этот случай можно было не засчитывать, - и свою двоюродную сестру Арнлёуг. Однако с ней ничего подобного не было, да и не могло, наверное, быть, потому что там и тогда они были всего лишь юными балбесами. Поэтому, если он что и испытывал по этому поводу, когда все-таки протрезвел, то это было сильное смущение, откровенная неловкость и, пожалуй, даже чувство стыда. В любом другом случае, лишая невинности некую гипотетическую девушку, он мог бы предположить, что испытает удовлетворение, довольство собой, быть может, гордость и торжество, но ликование? Это было более, чем странно.

***

Английские волшебники, как, в общем-то, и большинство европейских магов, стали христианами вместе с остальным населением континента еще в раннем средневековье, если не во времена древнего Рима. Впрочем, в своем большинстве они не были фанатичными приверженцами веры по той простой причине, что библейские чудеса, по мнению многих историков, совершались именно еврейскими магами, а не божьим промыслом. Те же, кто верил по-настоящему, или погибли, или разочаровались в церкви еще во времена охоты на ведьм. Так что со временем, вера ушла, но остались внешние ее атрибуты, что не мешало волшебникам сохранять, - пусть и не афишируя это перед маглами, - традиции языческой старины. Поэтому нет ничего удивительного, что многие волшебники праздновали не только христианские, но и языческие праздники. Олег со всем этим уже сталкивался и ничему не удивлялся, тем более что им с Мод было гораздо проще приспособиться к такой постановке дела, чем кому-нибудь другому. Эбур Кворг, как и Хервёр Белая Кость родились и выросли среди язычников. Арелатская церковь была сродни католическому христианству, но Олег в королевстве прожил недолго и проникнутся духом и буквой этой веры не успел. А на родине Мод язычество тесно переплеталось с христианством, сосуществуя с ним, но не уступая позиций. Что же касается, самого Олега, каким он был где-то когда-то в своей первой жизни, то там и тогда он, судя по всему, жил в России, а это православная страна. Сам же он, скорее всего, как и многие советские люди был не то, чтобы атеистом, а скорее агностиком, более или менее знавшим и даже принимавшим форму, но не способным проникнуться содержанием. И год, проведенный им с Мод в этом мире, ничего существенного в их идеологии не изменил. Кем были, теми и остались, всего лишь, притворившись кем-то другим, чтобы быть, как все.