Яна Завацкая - Эмигрант с Анзоры
— Не совсем, — сказал я. Конечно, где-то я об этом уже читал. Но не совсем понимал. Наверное, потому, что на Анзоре вообще не было никаких денег.
— Ну да, это сложно, — согласился Валтэн, — понимаешь, вот пример. На Серетане существует медицинская корпорация, которая производит лекарства и продает их за деньги. За большие деньги! Среди правления этой корпорации есть члены правительства. От существования этой корпорации зависит богатство этих людей и их власть. Теперь смотри, если они бесплатно получат технологии и сами лекарства на Квирине — будет ли это им выгодно в денежном смысле? Ну, если они сохранят монополию и будут у себя продавать все это, то да. Но сохранить монополию тут очень трудно… лекарства будут дешевыми, значит — невыгодно. Очень невыгодно! Значит, население Серетана будет тихо умирать от рака, иммунодефицита и прочих радостей, поскольку по-настоящему решить эту проблему — значит для кого-то лишиться положения в обществе.Понял теперь?
— Ну… приблизительно.
— Или возьми Кроон. Там два народа, скаржи и краалы. Скаржи живут как мы, а краалы значительно хуже. Казалось бы, чего скаржам с краалами не поделиться? Да просто скаржи националисты, у них древняя культура, и они стремятся с краалами поменьше общаться, мол — это их дела. А краалы к нам обратиться не могут, так как у них самостоятельного правительства нет, только скаржское. А как ты знаешь, по Этическому своду мы помощь оказываем только правительствам.
— Да… сложно, — признал я, — ну а здесь, на Глостии?
— Ну что… тут есть даже два объяснения. Первое — денежное. Выращивать бэнг силами рабов — это очень дешево и эффективно. Ну, положим, если запустить современное производство… но видишь, сам я не знаю, не пробовал. Но говорят, синтетические наркотики куда хуже натуральных. Может, это опять же, пропаганда. И надо куда-то девать всю эту массу людей, чем-то ее занять — вот они и занимают. А второе объяснение… Понимаешь, чем отличаются даже на Квирине самые крутые рестораны, вроде «Сада Ами»?
Я подумал.
— Там официанты — люди…
— Вот именно. Желание управлять кем-то, желание иметь рабов, именно рабов — оно из самых древних и непреодолимых. Ну представь, что наркотики производятся промышленным способом. Для этого нужны квалифицированные люди — инженеры, химики, пилоты для перевозки. Причем не обкуренные до последней степени, иначе работать не смогут. Такими людьми управлять куда сложнее. Но не в этом даже дело. Жена или дочь инженера — пойдет, извини, в наложницы к наркобарону? Не пойдет. А так… понимаешь, видал я таких… вот сидит царек, вокруг него молодые девушки, мальчики, он над ними властен, может с любой или любым сексом заняться, может голову отрубить или повесить. Бунт исключен — дозы лишил, и все. На плантации сослал, а это — ад, как ты видел. С охранниками частью своей власти делятся. Сладкая это жизнь, Ланс… непреодолимо сладкая. Невозможно от нее отказаться. Отсюда все остальное…
Я помотал головой.
— Валтэн, я… у меня стало складываться впечатление, что миром все же правят экономические законы… А тут получается — вопреки им такое общество существует…
— А это часто бывает в истории, — согласился Валтэн, — экономика — это одно, а вот психология людей…
Мы замолчали.
— Но как же с Анзорой? — спросил я вслух.
— А вот этого я не знаю, — сказал Валтэн, — это, пожалуй, очень редкий и необычный случай.
Часть 4. Просто женщина
У меня не было никакого желания участвовать в танцах. Я просто этого не умею. Во всяком случае, так, как квиринцы — чего ж позориться…
А балкон у этого зала очень широкий. И чудная погода сегодня… конец лета. Теплынь… Сумерки. Над морем уже встала звезда. Это, собственно, Люцина, вторая планета системы, теперь-то мне это известно. Все равно — звезда. Лазоревая звезда. Привет, Арни.
Воздух — чистый, чуть солоноватый, прохладный. Это очень важно — воздух. В корабле воздух совсем не такой. И на базе. Даже хуже, чем в обычном помещении. Всегда как-то душновато. Когда после патруля возвращаешься на Квирин и вдыхаешь первый раз… выходишь из корабля и вдыхаешь — такое же ощущение, наверное, как у младенца, только что появившегося на свет. Только, конечно, не кричишь, возраст не тот. Но голова кружится.
Я уже две недели на планете. И кажется, до сих пор не привык.
Валтэн танцует с Мирандой — это вторая спасательница, мы ее и не видели тогда. Тоже красивая. И даже больше на Пати похожа — черненькая, смуглая, очень изящная. Вдвоем они такие курбеты выделывают… н-да, не думал даже, что мой шеф так умеет. Ну ладно… мы скромненько тут постоим. На море полюбуемся.
— Ландзо!
Я обернулся. Оливия… Облокотилась о поручень рядом со мной. В синих глазах отражается море. Лиловое, алое, фиолетовое… уже угасающий, уходящий закат. А Оливия, хоть и выше меня, но кажется теперь более хрупкой, женственной… ну да, все-таки в бикре женщина выглядит слишком уж богатырски. А сейчас, в этом платье из сирени и серебра, словно льющемся с плеч… красивая, подумал я. Очень красивая. И мне стало неудобно как-то. Как будто я не имею права даже постоять рядом с такой красивой девушкой.
Оливия обернулась ко мне.
— Вы еще три месяца, значит, летали? А у нас был самый конец дежурства. Ну и как, было еще что-нибудь интересное?
Я пожал плечами. Да все интересно… для обычных ско, может, и рутина, а для меня все — впервые.
— Ничего особенного, — сказал я наконец.
— Ты первый раз был в космосе? — Оливия внимательно на меня посмотрела.
— Да. Ты, вроде бы, тоже не выглядишь старухой…
— Это мой второй самостоятельный патруль, — кивнула Оливия, — до этого мы с Мирой учились… Но вообще я уже седьмой раз отработала.
Собака, сидевшая у ее ног, шумно почесалась. На пушистых ушах черного луитрена теперь были кокетливо повязаны желтые бантики. Надо же, спасательный пес…
— Тебе нравится работа ско? — спросила Оливия. Я кивнул.
Еще бы мне не нравилось! Я только, может быть, теперь себя человеком почувствовал.
Закат за морем погас уже окончательно. Лиловые полосы исчезли, и цвет неба быстро сгущался. В темнеющей синеве то и дело проблескивали чьи-нибудь быстро движущиеся цветные бортовые огни.
— Ты один на Квирине? — вдруг спросила Оливия.
— Да. Я эмигрант. С Анзоры.
— Анзора, — задумалась Оливия, — а, вспомнила… я не очень много знаю о твоем мире.
— Да нечего там особенно знать, — брякнул я. Оливия улыбнулась. Ее пальцы коснулись ласково моей руки.
— Ничего, Ландзо. Ты привыкнешь.
И мне так хорошо стало, словно теплая волна пробежала по телу… да что же это? А может быть… да не могу же я понравиться Оливии! В смысле, как мужчина… она — вон какая. Она и по здешним меркам — красавица. А я? Ну кто я такой? Ученик ско, недорослик какой-то, и поговорить со мной не о чем…
Но вдруг? Что у нее за глаза? И почему она так ласково на меня смотрит?
Вроде бы я не так уж много выпил… почему же в голове будто шумит?
— Ты хороший ско, Ландзо, — сказала Оливия, — мне приходилось уже работать с вашими. Ты не хуже других, и ты будешь работать. Ты не боишься огня… соображаешь быстро.
— Ты очень красивая, Олли, — сказал я вдруг, это у меня получилось немного хрипловато. Она засмеялась. Не обидно, тихонько так, колокольчиком.
— Да? Мой муж тоже так думает. А по-моему, он не прав. Ведь все женщины красивы!
— Ты замужем, Олли? — спросил я. Она кивнула.
— Он замечательный… его зовут Карен.
— Почему же он не здесь, не с тобой? — не знаю, как у меня это выскочило. То ли вдруг обидно стало, что она замужем. То ли… не знаю. Но вдруг глаза Оливии как-то потемнели, улыбка из них исчезла. Девушка даже слегка от меня отодвинулась.
— Он занят сегодня, — объяснила она обычным веселым тоном. Я задумался. Валтэн пришел с женой и младшей дочерью. Нас всех пригласили с семьями. Миранда пришла со своим другом и женихом. А муж Оливии… занят. А ведь это не просто какой-нибудь праздник, это вечер в нашу честь, вечер, где мы — герои. Я только что почувствовал себя эстаргом и квиринцем, но уже понял, что такое нельзя игнорировать и пропускать… Ведь братья Дэнри специально ждали три месяца, пока вернемся еще и мы с Валтэном.
— Он наземник? — уточнил я. Оливия кивнула как-то неловко.
— Наземник. Он биоинженер. Прекрасная работа. Очень нужная. Слушай, Ланс, тебе здесь не холодно? Может, в зал пойдем?
Я обернулся. Танцевать уже перестали. Там началось что-то вроде концерта. Это здесь тоже обычное времяпрепровождение. Ведь певцов и музыкантов полно…
— Пойдем, — согласился я.
В центре зала поставили синтар, и как раз играл Ласс Дэнри. В белом костюме он тоже казался каким-то хрупким, почти мальчиком. Да ведь он и есть мальчишка, ему всего восемнадцать лет. Он ученик, как и я. Ласс очень хорошо играл. Глаза его блестели, губы подрагивали. Без шрама лицо оказалось красивым. Он не играл, он словно рассказывал музыкой обо всем — и об оставшихся на Эль-Касри детях… забудет ли он когда-нибудь?
