Михаил Сухоросов - Проходная пешка (Пришлые-4)
- Не трогай меня! - и Сила - как прямой в челюсть.
Я некоторое время смотрел на нее, потом отошел, уселся на камень, подперев голову руками и глядя в землю. Вот так, значит, и никак иначе... Поделом мне.
Ее приближения я не услышал - просто почувствовал, что она здесь. Потом ее ладонь легла на мою:
- Мик...
- Да? - откликнулся я, не поднимая головы.
- Ты должен понять... Мне надо быть со своими людьми. Они считают, отец из-за тебя погиб...
Я глянул ей в лицо:
- А ты?
Она отвела глаза - впервые за то время, что я ее знаю:
- Не знаю, Мик... Наверно, ты прав был - я за тобой следила. И ты за мной... Не можем мы с тобой просто мужчиной и женщиной быть. Мы с тобой - не люди...
- Распрощаться хочешь?
- Не знаю... И без тебя мне плохо будет, но не могу я так, Мик! Все равно сейчас мы вместе быть не сможем. Может быть, когда-нибудь...
- Может быть, когда-нибудь... - как эхо повторил я, но она уже пропала. А я остался сидеть, уронив голову на руки и слушая пустоту, разрастающуюся внутри. Что-то еще исчезло из мира...
Наверно, именно эта мысль подняла меня на ноги и заставила двинуться обратно дерганной шатающейся походкой. Несколько раз я спотыкался, падал. но боли не чувствовал. Что-то еще из мира исчезло...
На эриковской заставе я задержался только чтобы прихватить ларец с Камнем Грентвига и его меч. Незнакомый парнишка из молодых сообщил, что Эрик, Малыш и компания улетели в Пещеры, а меня уже битый час дожидается Рафаэль, которому строго-настрого приказали без меня не возвращаться.
Раф действительно уже рвал и метал. По дороге он пытался расспросить меня, но добился только пары односложных и невпопад ответов.
В Пещерах меня, конечно, чуть не с оркестром встречать выползли, но я на все поздравления и вопросы ответил только "Угу", а потом кинулся разыскивать Эрика. Долго искать не пришлось - он сам вывернулся мне навстречу:
- Наконец-то! Не знаешь случайно...
- Не знаю, - оборвал я. - Где Гельда?
- Понятия не имею.
Он хотел спросить еще что-то, но я уже повернулся к нему спиной и изо всех сил ковылял к выходу.
Я нашел ее в сотне метров от северного входа в Пещеры, на ровной мшистой площадке, заросшей чахлыми соснами и редким кустарником. Она лежала навзничь, разметавшись, как во сне. Не будь я Чародеем, наверно и подумал бы, что она спит...
Я постоял немного, не решаясь подойти, чувствуя, как мир вокруг проваливается в звенящую тишину, приблизился, сел рядом с ней на землю, положил ее голову к себе на колени, провел ладонью по коротким рыжеватым волосам, которым уже не отрасти никогда. Как глупо все.. Она-то в чем виновата была?.. Лицо еще более детское, чем при жизни, рот приоткрыт. Даже не заметила, как умерла, значит... Вот сюда пуля вошла, в левый бок. И крови почти нет.
Наверно, я это заранее предчувствовал. но когда увидел ее, мне словно нож под дых воткнули. Не знаю, чего мне хотелось - расплакаться, завыть звериным воем... Я не мог. Просто сидел и механически водил рукой по ее волосам, не пытаясь проглотить подступивший к горлу комок. Она-то в чем виновата была?..
Но все эти мысли шли тоже как-то почти безразлично, и не осталось вокруг ничего, кроме вязкой пустоты.
Я просидел, словно окаменев, держа на коленях голову Гельды, пока не начало смеркаться. Когда серое небо потемнело, я с трудом встал, размял затекшие мышцы, поднял на руки ее легкое, почти невесомое тело и зашагал по направлению к Пещерам.
ГЛАВА 16
Не знаю, сколько времени прошло - три дня, четыре... Запомнилось только, как мы с Малышом хоронили Гельду - последнее мое дело на этой земле. Яму я вырыл сам, с остервенением швыряя лопатой тяжелый грунт. Лил нескончаемый дождь, раскисшая глина пополам со щебнем глухо и мокро шлепалась на деревянную крышку. Со мной пытались заговаривать, но я не отвечал. Вернувшись, тщательно запер дверь, вычистил «универсал», вставил обойму, дослал патрон и бросил на стол. Потом выволок югранский рюкзак с пойлом, повалился на койку, не снимая ботинок, налил первый стакан. Ствол до сих пор на столе - когда все допью, пущу себе пулю в лоб. Надо прикончить выпивку. Подохнуть прагматиком... Этакий посмертный юмор.
Вообще-то шут его знает, почему я не застрелился сразу - то ли сентиментальное желание какой-то там итог подвести, то ли что-то еще... И ничего из этой затеи не вышло. Сколько я ни пытался какие-то воспоминания... светлые, что ли?.. вызвать - и ни фига, только все та же серая муть. Пытался припомнить Гельду, Старого, Дикса... Бесполезно. Не за что мне цепляться.
Сперва водка не брала, но я методично вливал в себя стакан за стаканом, и в результате не опьянел даже, а как-то отупел и отяжелел. И пустота никуда не делась. В конце концов, плевать. Мимо собственного лба как-нибудь уж не промажу. Собственно, для Чародея пуля в лоб - заведомая потеря стиля, сердечко остановить куда как проще и красивее, но не хочу с чародейством иметь дело напоследок. А в общем, к черту. Даже то, что будет после выстрела, меня не сильно волнует. Есть некоторая надежда, что не будет вообще ничего...
Все это время я почти не спал. Только проваливался время от времени в какую-то душную, вязкую полудрему, а вынырнув, продолжал пить. Осталось уже не так много. Может, я и в самом деле бессознательно стараюсь финал оттянуть?..
Шаги за дверью. Похоже, именно сюда кто-то топает. И зря. Не хочу я никого видеть. Смутно помнится, что несколько раз ко мне уже ломились, сначала я громко посылал визитеров, кажется, даже пальнул разок в дверь, а потом вообще перестал реагировать. И этот тоже - постучит-постучит, да и уйдет, будем надеяться.
Постучал он основательно - кулаком, со всей дури. Потом голос Малыша прогремел:
- Ученик Чародея! Ордынцев, твою мать!
Я усмехнулся и отсалютовал стаканом в сторону двери, хлебнул, как воду. Никого нет дома, и незачем так орать... Малыш не унимался, продолжая бушевать за дверью - и кулаком колотил, и каблуком. Пусть колотит, дверь прочная... Потом Малыш, в очередной раз выругавшись, забрякал каким-то железом, матерясь вполголоса, завозился с замком. А вот это уже лищнее... Я бросил на стол куртку - прикрыть пистолет. Малыша я постараюсь побыстрей спровадить.
Наконец он справился с дверью и ввалился - рыжий, нахмуренный, с рукой на перевязи:
- Какого члена не открываешь?
Я пожал плечами:
- Не хочу. Ладно, угощайся, раз уж пришел, а потом вали отсюда как можно дальше.
Малыш подошел к столу, основательно угостился из горлышка, но валить, похоже, не собирался - уселся на койке напротив, уставившись на меня тяжело и пристально. Я ухмыльнулся:
- Что, не нравится?.. - снова хлебнул из стакана. - Пошел отсюда. Мне одному надо побыть.
- Тебя там ищут. Из Лиги ребята. И еще кое-кто.
- А не стебет. Пусть в другом месте поищут.
- Охренел от большого ума... - пробормотал Малыш, внимательно на меня глядя, потом вдруг сдернул куртку со стола, уставился на жирно поблескивающий пистолет, протянул:
- Та-ак...
- Что – «так»-то?
Малыш осторожно, как хрустальный, поднял пистолет со стола, положил обратно, не глядя на меня, тихо осведомился:
- Совсем уже, да?
- Совсем, Малыш, совсем... - я снова поднес стакан ко рту, но выпить не успел - Малыш одним движением оказался рядом со мной, вышиб его у меня из руки - только стекло брызнуло - здоровой рукой вздернул меня стоймя за грудки, прошипел мне в лицо зло и страшно:
- Сука, выблядок обезьяний!.. Ты что ж это делаешь, падла?! Хлеботину тебе искрошить? Сейчас, сделаю. Ромео недоделанный, бабку твою через солдатскую портянку! Ах, девку у него треснули, сунуть некуда, так он сразу в кучу говна растекся...
Даже сквозь пустоту я ощутил подступающее под горло бешенство. Какого, в конце концов, хрена?! Что эта рыжая сволочь вообще понимает?..
Я резким движением отбросил его руку, основательно шатнулся при этом, но устоял, вскинул голову и, глядя ему в глаза, тихо-тихо выдавил сквозь зубы:
- А вот так со мной разговаривать не надо... А про Гельду еще вякнешь что-то - уже я тебе хлеботину крошить буду. Усек?
Он неожиданно усмехнулся углом рта:
- Вот так-то лучше... - сунул ствол себе в карман и снова уселся, попутно прихватив со стола бутылку. Я хмуро воззрился на него, пытаясь сообразить, подготовился он заранее, сработал экспромтом или вообще ничего такого в виду не имел. А он крепко приложился к горлышку, неторопливо закурил:
- Вообще-то, если ты стреляться решил - дело твое.
- А мое, так и не суйся... И вообще, кто тебе сказал, что я стреляться собираюсь?
- Придурок лагерный, - сообщил Малыш. - Ты в зеркало-то когда в последний раз смотрелся? У тебя ж это на роже написано. Большими, красивыми буквами.
- Ладно, допустим... Сам же сказал - это мое дело.
- Да хоть сто раз ты застрелись, - проворчал Малыш. - Мало того, что добро переводит, - он снова отхлебнул из бутылки, - так еще и в карман всем напоследок нагадить решил...
