Мария Котикова - Святая Инквизиция
- А ты, как-будто, очень хорошо знаешь мой характер, Цербер, что берешься судить о том, что я могу, а чего нет?!
- Ну уж всяко лучше Лилит!
- Но до Полоза, дорогой мой - не дотягиваешь, как ни крути. С ним-то я поболе тебя общаюсь...
- Зато не так продуктивно!
Какие высокие отношения! Прямо даже странно видеть моих слуг такими счастливыми... Даже Лилит начала улыбаться. Еле заметно, но все ж! После смерти ее Ангела мне даже казалось, что она разучилась это делать.
- И часто у них такое, слуга мой?
- Постоянно, Хозяин. Эти двое, если как следует не поругаются, то считают, что день не удался.
- А я-то считал ее вполне вменяемой особой...
- Ну что вы, отец Михаил! Ольга никогда не была вменяемой... Вспомните хотя бы тот вечер, когда мне пришлось идти на охоту в шутовской раскраске!
Это когда тебя раскрасили в веселенькие цвета? Такое - не забывается. Потому что воспоминания слишком хорошие. Я бы даже сказал - драгоценные. Потому что такое позволить себе не может никто.
А дальше праздник пошел по накатанной. Кто-то ссорился, кто-то шутил и подкалывал, кто-то бил чужую посуду и пытался замести следы своей ошибки, кто-то сидел в уголке и цедил из чашки чай, а кто-то и вел философские беседы. И к последним вполне можно отнести моего бывшего учителя с моей нынешней художницей. И вели они разговоры не о чем-то простом, а о моей организации.
- А чем так уж плоха власть Инквизиции? Больницы и школы работают, помощь людям оказывается, обучение бесплатное, зарплаты исправно выплачиваются... А то, что кто-то умирает... Так это жизнь, дитя мое.
- Может и так, но ведь ее можно изменить.
- А разве кто-то этого хочет? Всех вполне устраивает сложившаяся ситуация. Тем более, что от врагов стало избавляться намного проще и самое главное - законней.
- А если донос - ложь?
- Поверь мне, дочь моя, в этом никто не станет разбираться. Мало нам мороки, так еще все бумажки читай!
- Тогда это - не жизнь.
Что ты можешь знать о жизни, девочка? Что ты можешь знать о предательстве и боли? Ведь кто ты? Просто художница, которая не умеет ничего, кроме как создавать свои картины. Которая видит жизнь сквозь розовые очки, считая, что все должны быть добрыми, милыми и порядочными.
Но это - не так. Совсем. Потому что в этом мире есть только свои собственные цели и способы их достижения, которые не зависят не от чего. Даже от чужой жизни, которую надо оборвать. Все зависит от того, на что человек готов пойти, чтобы осуществить свои планы. Вот и все. И жизнь здесь абсолютно ни при чем.
- Вы правы, это - не жизнь. Но иначе существовать мы не умеем.
- А может, мы просто не пытаемся? Я не говорю, что когда-то все было иначе, что когда-то было лучше, чем сейчас, но ведь можно попытаться сделать этот мир лучше?
- Для того, чтобы сделать мир лучше, надо самому стать лучше, а это, поверь мне, дитя мое, очень и очень трудно. И для того, чтобы пытаться что-то сделать и донести это до кого-то, то надо прежде всего начать с самого себя...
Этот разговор о мире, предназначении и самосовершенствовании затянется надолго. Знаю по собственному опыту, потому что мой бывший учитель постоянно пытается сделать что-то, чтобы изменить меня и мое мировоззрение. Но уже - поздно. Мне не измениться и не стать белым и пушистым. Да и не хочется. Тот, кто хоть раз почувствовал вкус власти уже не сможет от нее отказаться. Так же, как и от силы. Это просто невозможно...
Цербер с Полозом прохлаждаются на балконе, стащив-таки в свое личное пользование два торта. А Лилит рассматривает ту незаконченную картину...
- Тебя чем-то привлекла эта живопись, Лилит?
- Да, Господин. Она напомнила мне о кое-чем, что я давным-давно потеряла...
Значит об убитом тобою Ангеле. По моему приказу. Что ж, это стоит того, чтобы внимательней присмотреться к этой картине. Не законченной.
На белом полотне сияют несколько цветных пятен вперемешку с ломанными линиями. Два изумрудных и три золотых. Остальное лишь белый туман за котором скрывается нечто. А то что видно - лишь златокрылый ангел, держащий в руках маленький росток. Хрупкий и нежный. Который так легко сломать.
Ничего особенного, в общем...
- Не понимаю, чем тебе так приглянулась эта... мазня.
- Глазами этого ангела. В них скорбь всего мира и такая же огромная надежда.
Скорбь и надежда? Смешно! Потому что эти глаза - пусты. Так же, как и у Ольги в момент нашей первой встречи. Сейчас девчонка оттаяла. Стала доверять моим слугам. Ну а мне только оно и надо!
- Мой тебе совет, слуга, прекращай заниматься ерундой. Пока поздно не стало.
Покорно склонила голову... Что ж, Лилит всегда была умной девочкой. А главное - умеющей делать правильные выводы! И это-то пока еще ее и спасает.
* * *
Я покорно склоню свою голову перед тобой, мой ненавистный Господин. Я стану смиренной и послушной. Но только до тех пор, пока вы здесь. А когда я останусь одна, то вся эта покорность слетит с меня, как шелуха. Ненужная и абсолютно никчемная.
Вот и теперь... Стоит вам отвернуться и я уже могу стать собой. Снова вглядеться в эту картину с ангелом, который так напоминает мне о Ней! А еще о нашей мертвой Земле... Этот росток и есть она! А ангел - ее хранитель, который так нежно любит ее и нас, что готов простить все! Почти... А еще - уберечь от всего злого.
Но что поделать, если мы сами жаждем этой темноты? Если мы сами стремимся к ней, чтобы забыться в ее объятьях? Что если нам тьма стала дороже света?
А - ничего. Просто ничего... Совсем. Потому что нельзя докричаться до того, кто не хочет слышать! Ведь так - проще... Но почему-то каким-то невозможным случаем ты, художница, сумела растормошить меня и заставить иначе посмотреть на тебя. Хотя раньше, до того, как я увидела твою ДРУГУЮ картину, этого не случилось бы. Потому что мне тоже намного проще - не слышать. Так убивать проще. По приказу, конечно.
Но сейчас меня это уже почти не волнует. Потому что я - ошиблась в этой Ольге. И зря не поверила Еве. Мой Ангел и эта художница - похожи. Немного. Но для меня и этого более чем достаточно.
Я уже не смогу убить ее. Даже ради всего мира!
Потому что теперь это просто немыслимо для меня. Потому что тот, кто написал такую картину, просто не может быть безоговорочно преданным Инквизиции. Скорее даже наоборот... Хорошо хоть Господин так и не понял ничего, а я - да.
И от этого - страшно...
Эта картина словно бы грань двух миров. Двух жизней и судеб. Двух сущностей, которые на секунду соприкоснулись, чтобы разойтись... Радость и боль, отчаянье и надежда, вера и недоверие, жизнь и смерть... Они сияют драгоценными пятнами на этом полотне среди белого думана отчуждения и равнодушия. Среди нашего мира, который потерялся среди иллюзий.
Не страшно, если тебя ненавидят или презирают. Это просто больно, особенно если эти чувства вдруг испытывают к тебе твои друзья. И они же могут предать. Но в тоже время - осветить жизнь светом и шальным счастьем. Они дают сил жить.
Нельзя боятся любви. Жестокой и беспощадной, но вместе с тем, поразительно хрупкой и какой-то печальной, как и этот зеленый росток, который всеми силами стараются защитить. Да, это чувство может привести к грани жизни, но оно же может и спасти.
Не стоит презирать или недооценивать чувства! Они дают силы жить и бороться. Ради тех, кто заставляет тебя жить и чувствовать...
Но вот чего действительно стоит бояться, так это равнодушия! Холодного, беспощадного и горького равнодушия, когда можно просто убить. Ни за что. Просто так. Потому что захотелось. Хотя, нет... Даже желания не было. А так...
Я не знаю как это объяснить. ДА и разве можно объяснить, что такое это страшное равнодушие?! Его можно только почувствовать, увидеть или понять, но никак не объяснить. Его можно узнать. А некоторые, волею Инквизиции, рождены бесчувственными. Равнодушными. Как Полоз. Когда-то.
А теперь...
Я вижу, как он смеется. Шутит. Заигрывает с этой художницей. Покупает ей пирожные, шоколадки и плюшевого медведя с бантиком на шее. Как он беспокоится за нее. Как бережет и хранит ее.
Как теплеют его изумрудные глаза, когда Полоз думает, что никто этого не видт.
Он не сможет без нее. Потому что зверь, прирученный до такой степени умирает вслед за своим хозяином. Потому что без него жизнь уже перестает сколько-нибудь значить.
Потому что любить - больно. Но эта боль, наверное, самое дорогое, что может случится в серой жизни.
