Алексей Волков - Кремль 2222. Фрязино
– Советником? – посмаковал, оценивая, Кирилл. – Предлагаешь убрать Андрея потом?
– Разве я такое предлагаю? – поперхнулся монах.
– Сам же сказал – для начала, – как всегда невозмутимо ответил киборг.
– Знаешь, – после невольной паузы заговорил Михаил, – меня учили, что настоящая власть – это прежде всего стремление дать что-то другим, а не получить себе. И ответственность за всех, кто находится под твоим началом.
– Я не страшусь ответственности, – киборг, кажется, его не понял.
А тут как раз упали первые капли дождя, и скоро небо разверзлось. Вначале суховатая земля благодарно впитывала влагу, затем на глазах стала превращаться в грязь, которая стала цепляться за обувь, стараться завладеть этой немалой ценностью или хотя бы сделать ее потяжелее. Люди вынуждены были выбраться из колеи на траву, чтобы не идти дальше босыми.
После жары предыдущих дней первые мгновения было даже приятно попасть под небесный душ. Но еще до полномасштабной грязевой засады одежда промокла, стала неприятно липнуть к телу, а поднявшийся ветер превратил бодрящую прохладу в холод. Теперь вода уже не падала сверху: ее несло под углом к земле, чтобы окатывать участников карательной акции со всех сторон. А уж когда на очередном повороте ветер стал бить в лицо, недавнее палящее солнце вообще перестало казаться неудобством. Хотя бы не грохотал гром и не освещали округу вспышки молний, – но что такое грохот в сравнении с настоящим ливнем?
Один Ростислав был даже доволен непогодой. Она отвечала его душевному настрою, заставляла хоть как-то почувствовать тело, и поневоле хотелось, чтобы и ливень был обильнее, и ветер дул сильнее. Хорошо, что его желания не сбылись. Остальным ураган был нафиг не нужен…
Глава 18
Без одежды, в одном белье было неудобно. Белье-то было взято в запас и, оставленное в бээмпэшке, сохранилось сухим, а вот запасного камуфляжа не нашлось. Единственная смена одежды теперь сушилась, и Михаилу приходилось сидеть в комнатке да прихлебывать приготовленный заботливым Улугбеком горячий травяной отвар. Иначе и простыть не долго, – только болезней им в дороге и не хватало.
Конечно, снаружи делать было нечего. Дождь лил, не переставая, словно природа решила выполнить трехмесячную норму. Но нашлись занятия и внутри гостевого дома, – пусть сейчас в нем было темновато, словно уже наступала ночь.
От погоды ли, от послепоходной усталости, от роли, которую невольно на себя взял, – но Михаилу даже не думалось. Требовалось прикинуть дальнейшие шаги, обмозговать хорошенько предложение Кирилла, суметь поставить на пути честолюбивого киборга какие-то преграды, раз внутри него нет нравственных ориентиров. Монах был не против именно киборга. В качестве спутника рейда Кирилл продемонстрировал надежность. Если подумать, толика честолюбия тоже будет плюсом, но толика, а не стремление обязательно и всенепременно подняться над толпой. Разве важно, как именно называется должность, находишься ли ты на виду у всех или незаметно делаешь нужное дело?
С Рамзаном и Петром посоветоваться? Влад вечно размышляет о вещах научных и технических, понятных далеко не всякому, и редко нисходит до житейской суеты, Улугбек тоже занят своим, Ростиславу не до того, дружинники – воины, а не мыслители… А с местными о таком и не стоит…
Еще ногинские, будь они неладны! Или наоборот? Раз они пытаются расширить сферу влияния – может, как раз на них и сделать ставку? Разницы, где именно будет центр первого подмосковного государства, нет. Пусть не очень лежит душа к Ногинску, но тому наверняка есть простая причина: первыми встретились не они.
– Можно? – дверь отворилась без стука. Вопрос был риторическим: Лина шагнула внутрь, не дожидаясь разрешения.
Михаил машинально плотнее закутался в одеяло. Паршиво без привычной формы. Ладно еще хоть оружие под рукой. Без него вообще было бы неловко.
– Присаживайся, – садиться в комнатке было особо некуда. Кровать, на которой восседал монах, да табуретка рядом с небольшим столиком.
– Я хотела бы узнать, что вы дальше думаете насчет меня? – никакого смущения у девушки не было. Ну, мужик в одеяле, подумаешь!
– Есть варианты? Ты же понимаешь: оставить тебя где-нибудь здесь мы не имеем права. Вдруг твои сородичи все-таки объявятся, и что тогда? Память может проснуться, примешься помогать, и все наши новые знакомые окажутся под угрозой.
– Может, я хочу помочь именно местным, – вопросом это не было. Утверждением тоже.
– Чем? Один клинок решающим не будет. Если шайнов действительно много, то судьбу столкновения решит не холодное оружие. И простейший вопрос: что ты здесь вообще станешь делать? Вести жизнь обыкновенной поселянки? Если обратила внимание – положение женщин и в Пригорке, и во Фрязино подчиненное. Никакого равенства, никаких возможностей занять положение повыше. Думаю, в остальных городках ситуация такая же. У нас, признаться, тоже, – не стал скрывать монах.
– Я все-таки попытаюсь попасть к охотникам или разведчикам. Драться я умею не хуже мужиков, меня же готовили, – но уверенности в голосе Лины не было. Кажется, она вновь действовала под влиянием порыва. Или вопросы являлись только предлогом к чему-то другому.
– Не обижайся, но для тебя самой будет лучше вернуться с нами. Я понимаю, здешнее раздолье тебе нравится куда больше Москвы, но все-таки…
– Обижаешься на меня?
Несмотря на некоторую двусмысленность ситуации, Михаил отчетливо чувствовал преграду между собой и девушкой. А как проломить ее, понятия не имел.
– За что?
– За тот нож.
– Брось. Ерунда. Сам виноват, что доверился. Да и тебя понять легко. Пыталась выбраться к своим, позабыв про мой рассказ о схватке на Преображенке и не думая, насколько реально уцелеть в Москве.
А ведь никакого раскаяния у Лины нет, машинально отметил про себя Михаил. И несогласие вызывает в ней только фраза, косвенно указывающая на сомнение в ее уме.
Но многие ли способны признать собственные ошибки? Обвинять других гораздо проще. А уж женщины способны признать вину лишь в единственном случае – если мужчина привлекает ее именно как мужчина. Если нет, то ее правота в собственных глазах абсолютна, что бы она ни творила.
– Уцелела ведь, – говорить, насколько ей повезло и каких страхов довелось натерпеться, девушка не стала. Она давно сумела убедить себя в том, что помогло ей исключительно умение да, чуть позже, встреча с Кириллом. Но о киборге после его откровенных слов думать тоже не хотелось. Если некто, называющийся мужчиной, игнорирует заведомо хорошее отношение со стороны женщины, то он такая сволочь, что убить его мало. Любая казнь для него чересчур коротка и слишком быстро избавит от страданий.
– Тебя искали в округе по моей просьбе, но… – признался монах.
Развития разговор не получил. За окнами в подступающей все еще дождливой темноте вспыхнула какая-то суматоха. Вроде бы далеко, где-то в центре города, но ее отзвуки дошли и до гостиничного дома.
Короткий, совсем не тревожный, а напротив, деликатный стук в дверь.
– Да!
– Можно? – несмотря на разрешение, осведомился Рамзан.
– Уже ведь сказано.
– Форма почти высохла. Там снаружи суета, да? Наши собираются узнать.
– Лина, отвернись, пожалуйста, – не то чтобы монах стеснялся, однако неприлично одеваться перед противоположным полом. Хотя смущения на девичьем лице не было и сейчас.
Он облачился моментально. Местами штаны остались чуть влажными, но не мокрыми. Шум уже шел от подъезда; доносился голос Улугбека, потом там же раздался бас Петра, и, наконец, по коридору затопотали.
– Ногинские Авдотьино сожгли!
– Стоп! – остановил дальнейший гвалт Михаил. – Какое Авдотьино? Зачем?
Мысль, что люди могут просто так уничтожить поселение других людей, плохо вмещалась в голову монаха. Хотя ему ли не знать, сколько жестокостей случалось в разное время!
Авдотьино оказалось небольшим городком, расположенным ближе к Ногинску. Уровнем он походил на Пригорок: сравнительно развитое сельское хозяйство, а вот насчет прочего – Средние века. Жить можно, сопротивляться серьезно вооруженному противнику – нет. Тем не менее горожане попытались отстоять свое имущество от пришлых грабителей. Не их вина, что луки и кремневые ружья не смогли устоять против брони и автоматов.
Ногинские тоже потеряли в схватке людей и, обозленные, решили преподнести урок всей округе. Жителей уничтожили подчистую, все ценное выгребли, а город подожгли. Спаслись лишь те, кого отобрали гонцами к соседям. Им даже выделили фенакодусов – только бы весть о судьбе Авдотьино разнеслась побыстрее. Чтобы все прочие намертво усвоили: любое сопротивление будет жестко подавлено. Кто хочет жить – обязан принять без размышлений и колебаний любое требование молодчиков. И дано было на размышление пять дней, после чего оправдания не принимались.
