Сергей Павловский - Коготь химеры
— ОК, — выдохнул Сейфулин, выдвинул ящик стола и потянул из него толстую кубинскую сигару.
ГЛАВА 18
«Ты кто такой… некрасивый?»
Док, опешив, застыл на пороге комнаты. Фильм «Теория запоя» был культовым в Зоне, и Док смотрел его неоднократно, но хозяин однокомнатной квартиры на окраине Москвы не просто слепо подражал экранным стандартам — он копировал их с эталонной точностью.
Длинный, донельзя обшарпанный стол занимал треть комнаты. На столешнице — полный натюрморт эпохи позднего Пролеткульта. Тарелки с остатками разнообразной, но непритязательной пищи. Квашеная капуста, соленые огурцы, картошка «в мундире». Сиротел на блюдечке бледный опенок. Раскуроченные консервные банки благоухали неповторимым микс-ароматом кильки в томатном соусе, шпротов и прочих анчоусов. Разбросанные по всему столу в живописном порядке кучки табачной золы (Дед курил сигары или трубку) придавали общему амбре привкус портового кабака.
Но доминировал в комнате могучий, неистребимый русский дух, воспетый в былинах и сказах. Дух этот пока мирно покоился в разнокалиберных разноцветных бутылках, но уже выходил «на старт», готовый каждую секунду мощным спуртом вырваться вперед. Странно только, что по необъяснимой прихоти хозяина исконно русский дух исходил из стеклотары, содержащей изысканные напитки далеких заморских стран. Шотландский и ирландский виски, ямайский ром, английский бренди, французский коньяк, порто, мадера, кьянти…
«Все промелькнули перед нами, все побывали тут, — фразой классика резюмировал Док. — Однако Дед, похоже, материальной нужды не испытывает. Ха… забавная мысль: какие деликатесы ни жри, все переварится в г… А что ни пей — перегар одинаковый».
Сам хозяин холостяцкого приюта в засаленном донельзя бухарском халате покоился в гамаке, подвешенном в углу комнаты, и признаков жизни не подавал. Док, впрочем, уже знал, как привести его в чувство, и строго следовал канонам пресловутого киношедевра времен дикого русского капитализма. Подходящий бокал нужной вместимости, правда, под руку не подвернулся, и он воспользовался пол-литровой банкой из-под огурцов. Наскоро сполоснув ее ржавой водой из зеленого медного крана, он до краев наполнил емкость рубиновым бордо, затем присел на корточки перед гамаком и сунул благоухающую влагу прямо к мясистому угреватому носу Деда. И нос зажил своей своеобразной и независимой от хозяина жизнью. Вначале он едва уловимо шевельнулся, затем запарусил обеими ноздрями и вдруг хищно втянул в себя хмельной и грешный запах. Вслед за носом пришли в движение сухие тонкие губы. Они разлепились с характерным причмоком и жадно потянулись к краю банки. Док бережно поддержал голову Деда за затылок и с опытностью сиделки влил в страждущую глотку содержимое. Дед вздохнул глубоко и благодарно и наконец-то размежил усталые отекшие веки с короткими белесыми ресницами.
— Знаю, знаю, — ласково кивнул Док, — я — некрасивый.
— О!!! Серега!!! — Ветеран поморгал, согнав одинокую слезинку, запустил работу серого мозгового вещества в полную мощность и… Не только Док, но и все остальные, кто хорошо знал Деда по работе, всегда поражались этой трансформации. Трухлявая развалина, глубокий старик, конченый алкоголик в мгновение ока превратился в мудрого старца, лукавого царедворца с всевидящим трезвым взглядом и на вещи, и на глубинную их суть.
— Так… по сведениям, которыми я располагаю, ты сгинул в… Назовем это «Территорией Икс». Ты бордошки-то еще плесни граммов двести. Значит, не сгинул. Возник из небытия. Зачем-то нашел никчемного старикашку, а меня ведь не так просто найти. Думаю, не из сентиментальных соображений. Соображения, скорее всего, чисто меркантильного характера. Попробую угадать… Нет, нет, нет, даже не думай. — Дед вылакал в один присест содержимое банки и потянулся за трубкой, валявшейся на полу под гамаком, — только руку протяни.
— Правильно, Дед, угадал, как всегда, — поджав губы, подтвердил Док. — Но! Меркантильные соображения, конечно, в первую очередь, а вот… — он замялся, облекая мысль в словесную форму, — Максим Трофимыч, ты ведь по природе своей и по сути — конченый авантюрист, вечный искатель приключений на свою ж… Такие, как ты, не умирают в теплой постели или… в гамаке.
Дед уселся, потянул откуда-то из недр бухарского халата очки в тонкой золотой оправе, водрузил их на нос и строго посмотрел на Дока.
— Положим, ты прав, но в ваше инфернальное дерьмо я не полезу. Хотя бы потому, что не владею спецификой вопроса, обстановкой не владею, а значит, не могу ее контролировать. И, согласись, странно и противоестественно семидесятилетнему старикану начинать с нуля, учиться чему бы то ни было у сопливых юнцов вроде тебя, пытаться ради призрачной цели пережить ощущения молодости, сбросить адреналин, которого у меня уже и нет, — высохли гребаные надпочечники. А? Я не прав?
— Да нет же, Дед. — Док досадливо сморщился. — Обижаешь…
Он достал из кармана сигареты, щелкнул зажигалкой «Ронсон», затянулся обстоятельно. Дед молчал. Только сверлил Дока немигающим взглядом, от которого у Дока ни с того, ни с сего вдруг пробежали холодные мурашки по спине, — словно он заглянул в глаза самой смерти. Впрочем, все, кто заглядывал в глаза Максима Трофимовича Денисова, находили там бездонную глубину и леденящий ужас космоса. Космос, беспредельный, непредсказуемый и необъяснимый, всегда руководил поступками Деда и безраздельно распоряжался его судьбой. Судьбой, которая вмещалась в два десятка сухих и беспристрастных строк биографии.
Рязанское высшее воздушно-десантное училище с отличием. Киевский институт военных переводчиков с отличием. Двадцать три года работы в Африке в качестве военного специалиста, консультанта, советника, атташе. Шесть высших правительственных наград. Звание полковника танковых войск. Светило уже звание генерал-майора. Хоп… и подножка судьбы. Какой черт дернул Деда, реального советского агента-006 и специалиста по военным переворотам, провернуть очередную блестящую операцию не в ту сторону? Да, намечалось, назревало, планировалось… Но определиться с выбором высшее руководство Советского Союза никак не могло. То ли поддержать Навумбу из племени овембумбе, то ли Суареша из племени банту. А тут сложилась «революционная ситуация» по всем канонам марксизма-ленинизма, и Дед на свой страх и риск возвел на трон Суареша. Однако тот не оправдал ожиданий.
Денисова, учитывая его прошлые заслуги, пощадили и не испарили через форсунки центрального отопления здания ГРУ — «Аквариума». Звание оставили прежнее — полковник. Должность инспектора Генерального штаба. Синекура в чистом виде. На синекурной своей должности Денисов протирал штаны, вернее, потихоньку, но верно спивался до первой Чеченской войны. Когда чечены чувствительно дали под зад непобедимой российской армии, про непревзойденного спеца по партизанской войне и переворотам в странах третьего мира вспомнили. Деда вытащили из штабного небытия и бросили в гущу событий. Денисов отнесся к очередной пертурбации в своей судьбе с философским, стоическим безразличием конченого алкоголика. Но дело свое знал хорошо, а потому за несколько лет его функционирования в Чечне потери личного состава спецназа ГРУ сократились почти втрое.
Док сделал еще две-три нервные затяжки, собрал воедино мысли и фразы.
— Нет, Дед, вовсе не то… Я хочу вернуть тебя в твою молодость, в лучшие годы твоей жизни.
— Интересно. — Денисов, в свою очередь, пыхнул трубкой. — Ты, никак, возомнил себя Господом Богом?
Док вновь досадливо сморщился.
— Опять обижаешь… Никем я себя не возомнил. Просто хочу предложить тебе работу в Африке. — Он подался вперед и заговорил горячо и сбивчиво: — Вот послушай. Неужели тебе не один хрен, где ты будешь валяться в гамаке и давиться вискарем? Здесь, в сраной хибаре на выселках, или там, под кондиционером? Но здесь ты просто жрешь водяру, полируясь винищем до изумления, а там… Да что я!.. Неужели тебе не хочется напоследок пожить полной жизнью? Пожить там, где положил здоровье, нервы, где зарыл свой талант? Неужели тебе не хочется хоть на год дернуть туда, в свою молодость?
Дед крякнул, нащупал босыми ступнями замшелые, неповторимо ароматные тапочки и зашлепал в туалет. Вначале пустил вялую струю в унитаз, потом еще долго сопел, сморкался и кряхтел. Вернулся наконец в комнату, уселся в торце стола, потянул к себе бутылку крепкого ямайского рома, заполненную на треть, вылакал содержимое прямо из горлышка, неторопливо и обстоятельно утер губы рукавом халата.
— Ты, пацан, не темни. Агитировать меня за Советскую власть не нужно. Ну… положим… хотелось бы еще разок… Да, люблю я Африку. Люблю и ненавижу одновременно. Только валяться в гамаке и жрать водяру мне гораздо приятнее и спокойнее здесь, в России, которую я люблю и ненавижу. А повоевать еще можно. Отчего же не повоевать? Только втемную я не играю и понтов не одобряю — ты знаешь. А потому или ты выкладываешь мне все как на духу, а я буду думать. Или… или хлопнули еще по рюмашке и разбежались.
