Туллио Аволедо - Крестовый поход детей
— И теперь у тебя есть войско для твоего крестового похода, — заключил Самуэль.
— Еще нет. Начало хорошее, но впереди у нас долгий путь. Но не конкретно этот. Тут, мне кажется, мы уже пришли.
В конце туннеля виднелся — пока еще слабый — свет.
— Думаю, это свет станции Дуомо.
Глава 20. Улей
Они вышли из туннеля и повернули в коридор, покрытый все тем же странным черным лаком. Свет постепенно становился ярче, и теперь они могли рассмотреть его в подробностях. Самуэль подошел вплотную к стене.
— Смотри, — удивленно прошептал он.
Джон подошел к нему.
— Невероятно… — тихо произнес он по слогам.
Вся стена длиннейшего коридора была полностью покрыта барельефом. Фигуры на стене были сделаны из того же лака: играющие в мяч дети, красивые женщины, корабли, дома…
На стене были и надписи, тоже объемные. Прочтя их, Самуэль все понял.
— Это реклама. Они взяли рекламные плакаты и сделали из них рельефы.
Джон отошел на шаг назад, чтобы осмотреть этот абсурдный фриз, длиной превосходивший знаменитый фриз Парфенона. Он узнал рекламу Кока-Колы и афишу фильма с фотографией актрисы, которую, судя по объемным буквам под изображением, звали Дженнифер Лоуренс.
— Зачем им было делать это?
Джон пожал плечами.
— Я вовсе не утверждаю, что понимаю их.
— Знаешь, Джон, я хочу задать тебе один вопрос с тех пор, как увидел тебя. Эти создания… мы называем их Монстрами, демоническими созданиями. А вдруг они, наоборот, тоже часть Божьего замысла?
Джон задумался.
— В Евангелии от Иоанна есть одно место, где Христос говорит: «Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора». Я много думал об этих словах с тех пор, как впервые в жизни увидел этих созданий.
Священник провел пальцами по подсолнухам с афиши, рекламировавшей выставку Ван Гога. Цветок был холодным и скользким на ощупь.
— Идем, — сказал он в конце концов, оторвавшись от своих мыслей.
— У тебя не болит голова? — спросил Самуэль, кривясь от боли.
— Это нормально.
— Боль усиливается.
— Это тоже нормально. Мы приближаемся к этим созданиям. Поначалу они всегда так действуют. Стисни зубы и продолжай идти.
За коридором следовал другой, еще длиннее предыдущего, заканчивавшийся длинными эскалаторами. Их ступени тоже покрыты черным лаком. Путники медленно шли через пустое пространство, стараясь не поскользнуться на гладкой, как стекло, поверхности.
— А у тебя тоже есть ощущение, что за нами наблюдают? — спросил Самуэль.
— С того момента, как мы вошли в этот коридор.
— Где они?
— Они могут быть где угодно.
Раввин внимательно, насколько позволяло скудное освещение и сильнейшая головная боль, рассматривал рельефы на стенах. Джон и Самуэль поднялись почти до самого конца эскалатора, когда несколько фигур вдруг отделились от потолка. Как будто капли бензина падали на пол и медленно поднимались, принимая форму крылатого существа. Джон насчитал шестерых. Они стояли неподвижно, пока люди не продолжили подъем, и соблюдали постоянную дистанцию, около сотни метров. Когда люди останавливались, они останавливались тоже.
— Кажется, они не опасны.
— Кажется, нет, — подтвердил священник. — Они настроены не враждебно. Идем.
Поднялись сначала по одной лестнице, затем по другой. Теперь свет стал ярким — по крайней мере, для привыкших к темноте глаз. Путники вышли в просторное помещение. Когда-то здесь, по-видимому, находились кассы. Но теперь все предметы, включая киоски и турникеты, вынесли. Остались только черные стены, украшенные фигурами, которые казались статуями, пока не оживали и не начинали двигаться.
Отделяясь от стен, десятки созданий сходились к ним со всех сторон.
Джон поднял руку ладонью наружу.
Создания остановились. Все, кроме одного. Оно вышло вперед неуверенной, почти младенческой походкой, которую Джону уже приходилось наблюдать у этих созданий, когда они бывали вынуждены ступать по земле. У этого существа были жесткие крылья, сложенные, как мантия. Небо было его царством.
«По идее, их вид должен вызывать ужас. Они похожи на дьяволов со средневековых фресок», — сказал Джон самому себе.
Но они не внушали страха. Священник уверенно смотрел в лицо приближавшегося к нему создания.
— Наконец-то ты пришел, Джон Дэниэлс, — прозвучал голос внутри его черепной коробки.
— Ты знаешь мое имя.
— О твоем приходе было объявлено. Добро пожаловать. Мир тебе.
Это были не слова — вспышки информации, своего рода смысловые молнии, загоравшиеся в сознании.
— Мой друг может остаться?
— Он тоже, как вы говорите, Божий человек?
— Да. А вы знаете Бога?
— Не лично.
Сказав это, существо развернулось и направилось в центр комнаты, где свет был ярче. Джон хотел задать ему и другие вопросы, но почувствовал, что оно не ответит. Так что он просто последовал за ним. То же сделал и Самуэль.
Стоявшие на их пути существа расступались в стороны, как воды Красного моря перед Моисеем. Сердце Джона радостно билось. Несмотря на заверения Монаха, он не полностью доверял этим непредсказуемым созданиям, далеким от человеческой логики.
Свет становился все ярче, и вскоре с неба начало падать что-то холодное и влажное, как слезы. Джон и Самуэль подняли головы. Шел снег. Мелкий и нежный снег, мягко ложившийся на все вокруг.
Они пошли вверх по ступеням, на улицу. Это было как выходить на свет из могилы.
По мере того, как они поднимались, становился все виднее огромный черный холм, усеянный шпилями и высокими арками. Странные украшения заполняли его сверху донизу.
Наконец оба они поняли, что находится перед ними. Это был миланский Дуомо[26]. Но переделанный до неузнаваемости. Остальные здания на площади тоже были покрыты черным, как панцирь скарабея, лаком. Белизна мрамора сменилась чернотой, как на негативе фотографии.
Только золотая статуя на макушке самого высокого шпиля все еще продолжала сиять.
— Невероятно, — сказал пораженный Самуэль.
— Да, — ответил Джон с замиранием сердца. Снег, скользивший по их курткам, ложился на кожу и крылья шедшего перед ними существа причудливым узором, складываясь в звезды, в волны…
Создание обернулось. Знаком пригласило их следовать за ним.
Они поднялись по ступеням и вошли в Дуомо.
Если снаружи здание выглядело сильно преобразившимся, то внутри создавалось впечатление, что человек вообще никогда не принимал участия в его возведении и даже не бывал в нем.
Пространство громадного центрального нефа пересекало множество своеобразных мостков. Между стен натянуты черные тросы в человеческую руку толщиной, и на каждом головой вниз, как летучие мыши, висели сотни ночных созданий. По-видимому, они спали. Другие передвигались по церкви, занятые какой-то непостижимой деятельностью, — непостижимой для Джона и Самуэля, которые, запрокинув головы, удивленно разглядывали необычное место.
Создание повело их к алтарю.
Невероятно, но гигантские готические витражи практически не пострадали. Разбилось всего несколько секций, и в них утраченное стекло было заменено вездесущим черным лаком. Но большая часть витражей сохранилась и сияла яркими цветами: красным, синим, золотым. Цветами, которые уже давно исчезли с лица Земли.
Свет, хоть и слабый, проникал внутрь через витражи. Наслаждаясь великолепием цветов, Джон задумался, что бы почувствовали художники и ремесленники, на протяжении шести веков трудившиеся над этим великолепием, увидев, во что превратился их мир. Миллиарды людей потеряли жизнь, пламя преисподней уничтожило Землю, и все же древние витражи сохранились и продолжали очаровывать своей красотой.
История Адама и Евы, Исаака, жизнь Христа разворачивались на тысячах квадратных метров цветного стекла и смальты.
Самуэль оторвал Джона от его мыслей.
Раввин молча кивнул в сторону двух существ, работавших со своим вездесущим лаком над участком витража, в котором не хватало стекла. Они лепили этот странный материал руками, как пластилин. Буквально за несколько мгновений из-под длинных пальцев вышла фигура пахаря. Было удивительно наблюдать за тем, как сюжет утраченного витража восстанавливается нечеловеческими руками.
К Джону пришло умиротворение, какого он не испытывал со времени Страдания. Должно быть, то же чувствовал переписчик, в темные века копировавший древний, непонятный для него текст, сохраняя и передавая сокровища знаний. В скромном молчании, как и эти создания, безмолвно воспроизводившие в черном лаке утраченные формы, — то ли по памяти, то ли узнав их каким-то недоступным для людей восприятием.
