Андрей Левицкий - Охотники на мутантов
- Почти закончил я, сынок. Сейчас тебе будет очень больно, а потом ты умрешь, и я тебя съем. И ты ничего не можешь сделать, ну совсем. Как это - быть таким беспомощным, а? Расскажи мне, всегда хотел узнать, что вы чувствуете перед тем, как я вас съедаю.
«Время - это испытанье, не завидуй никому». Излом задумался, потом сказал:
- Да я и не завидую.
Разведя руками, он повернулся и пошел обратно, так и не заметив, что пленник переместился в сторону. Ведь времена не выбирают, в них живут и умирают… Как только излом зашагал прочь, Рамир пополз за ним - но теперь он развернулся ступнями вперед и стал передвигаться, вминая каблуки в мягкую землю, сгибая ноги. Так получилось быстрее и немного легче. «Время - кожа, а не платье». Хорошо, что земля мягкая, хорошо, что трава влажная. «Как сильны его объятья». Из-за этого все происходит очень тихо, мутант не слышит… Зад уперся в камень. Излом опять стал точить тесак. Рамир полз. «Век мой, рок мой на прощанье…» «Ш-ш-ширк! Ш-ш-ширк» - разносилось в тумане. «Время - это испытанье». Он выгнулся, приподнимаясь, упал спиной на камень. Больно! «Не завидуй никому». Излом повернулся, Рамир замер, только голова немного тряслась от внутреннего напряжения. «Времена не выбирают, в них живут и умирают».
- Да уж, умирают, - сказал мутант. Глянул на пленника и пошел к хижине. Шагнул внутрь. Подогнув колени, Цыган опять приподнялся - и вновь обрушился на камень, но теперь костью, которую сжимал в руках. Кость тихо треснула и лопнула.
«Вре-ме-на-не-вы-би-ра-ют-в-них-жи-вут-и-у-ми-ра-ют…», - Рамир твердил это речитативом и в такт словам кромсал веревку острым сколом кости. Он был в каком-то нервическом исступлении, глаза слезились, из уголка рта текла слюна. Излом появился опять, посмотрел на сталкера. «Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять, будто можно те на эти, как на рынке, поменять…»
Излом, ласково улыбаясь, пошел к нему с тесаком на перевес. Рамир скоблил веревки сколом кости. Кромсал, рвал влажные неподатливые волокна. «Глубока его печать, глубока его печать!» Мутант приближался. Одна веревка порвалась, и тут же за ней вторая. Согнув ноги, Рамир вскочил.
Гипертрофированная конечность взлетела, как змея, кинулась на сталкера. Он упал на бок, перекатился, прыгнул, вновь упал - и схватил пистолет. Ноги оставались связаны, Цыган поднялся на колени, вдавил спусковой крючок. Несколько выстрелов прогремели один за другим. Из груди мутанта плеснули фонтанчики крови. Уродливая длинная рука метнулась к сталкеру, сжалась на стволе, пригибая «ТТ» книзу… Рамир выдрал оружие из пальцев мутанта, нажал опять - но больше выстрелов не последовало. Излом бежал к нему, Рамир поскакал навстречу. Яростно швырнул пистолет в морщинистое лицо, раздробил нос, сбил мутанта с ног и упал сверху. Ребра излома треснули. Цыган привстал, сжав тощую шею, стянутыми коленями придавил длинную руку к земле.
- Крепко тесное объятье! - бешено взревел Рамир, стискивая сильными пальцами кадык мутанта. - Время - кожа, а не платье! Глубока его печать!
Он наклонился ниже. Излом издыхал.
- Словно с пальцев отпечатки, - сказал ему Рамир, - с нас его черты и складки, приглядевшись, можно взять.
Мутант захрипел, и он заглянул в мутные глаза.
- Расскажи мне, что ты чувствуешь перед тем, как подохнуть, - напомнил мутанту его же слова Цыган.
Мутант дернулся и умер. Покачнувшись, Рамир отпал от него, свалился на землю. Излом лежал неподвижно, только длинная конечность чуть подергивалась, едва заметно шевелились пальцы. Сталкер поднялся, наступил на ладонь, каблуком втоптал в землю, крутанулся на ней. Хрустнули косточки, рука наконец успокоилась. И все равно Рамир старался не поворачиваться к ней спиной. Боком подсеменил к крыльцу, осторожно взял тесак за лезвие, распилил веревки на ногах. Потер опухшие, посиневшие запястья, размял пальцы. Подошел к мертвому излому, пнул его так, что труп подпрыгнул и перевернулся.
- Ничего ты теперь не чувствуешь, - сказал Цыган, поднял «ТТ» и сунул в кобуру. Вспомнив, достал его, нашел в вещах запасной магазин, перезарядил, опять убрал пистолет. Вернулся к вещам, схватил рюкзак, покидал туда то, что излом вытащил, закинул на спину, надел автомат на плечо и, еще слегка пошатываясь, побежал по едва заметной тропинке, ведущей к центру Могильника. Патронов у него оставалось совсем мало. Чертов излом нарушил все планы - теперь он не успевал перехватить зверолова с девушкой до того, как те достигнут Бобловки.
* * *В деревне стояла мертвая тишина, только из магазина доносился приглушенный шум. Здоровяк на крыльце встал, слегка покачивая пулеметом; Лесник, прижимая приклад к боку правым локтем и поддерживая ружье левой под цевье, медленно пошел к нему. Он не сводил взгляда с долговца, а тот лениво следил за ним и идущей позади Настькой, пожевывая сухую травинку. Наконец выплюнул ее, подвигал мощной челюстью и сказал:
- Левша, что ли? Пушку видишь? Стой давай. Кто такие, че надо?
Лесник презрительно сморщился: он не любил таких наглых самоуверенных парней с накачанной мускулатурой и сдувшимися мозгами.
- Я и левой могу выстрелить, твоя пушка пукнуть не успеет. Ты из «Долга»?
На квадратном лице задвигались желваки. Прищурившись, парень окинул сталкера презрительным взглядом.
- Что это у нас тут за леший из тумана выполз, да шалава малолетняя при нем? Я, борода, только командиру на вопросы отвечаю. А кто первый из нас шмальнуть успеет - это мы еще посмотрим…
Он перехватил пулемет поудобнее.
- Я - Настька! - сказала девушка звонко, выглядывая из-за Лесника. - А ты кто такой, дубина?
Из раскрытого окна донеслось:
- Эй, Жарик, чего там?
Девушка только сейчас расслышала, что внутри что-то жарится - шкварчал и постреливал жир на сковороде.
- Дед, что ли, вернулся?
- Дед, да не тот, - отозвался здоровяк. - И с ним сопля какая-то. Хочу вот, слышь, жару им задать…
- Эй, погоди! - сказал голос. - Костя, погляди, чего там, я не могу от сковородки отойти.
Пригнувшись в дверях, на крыльцо вышел долговязый нескладный человек в кителе и форменных брюках, с большим носом, похожим на вороний клюв. Уныло посмотрел на Лесника, из-за плеча которого торчала голова Настьки, перевел взгляд на Жарика.
- Ты головой вообще способен работать? - тусклым голосом произнес долговязый и безнадежно махнул рукой. - Мы ради чего все перлись сюда и столько людей потеряли? Чего торчим тут который день? Вот ради этой… - обернувшись, он добавил громче: - Пришли они!
Что-то звякнуло, потом из окна выглянуло румяное круглое лицо.
- Ну! Дождались наконец-то. Так, надо капитану доложить… Скажи ему, Костя, а то у меня сгорит.
Нескладный Костя сделал приглашающий жест и вернулся внутрь. Жарик еще секунду недобро глядел на гостей, наконец опустил пулемет.
- Че мне головой работать, - сказал он, - когда у меня вот эта вещь имеется?
Перехватив ружье за ствол, Лесник поднялся по скрипучим ступеням. Когда проходил мимо Жарика, тот отвел взгляд и, сделав едва заметное движение плечом, толкнул его, Лесник слегка качнулся, но даже не повернул головы. Настька возмущенно блеснула на долговца глазами, однако сказать что-нибудь не решилась, слишком уж тот был здоровый.
Жарик снова сел на крыльцо, а они вошли в магазин.
Здесь было полутемно. Напротив входа у стены высились сдвинутые витрины, возле них стоял большой стол, рядом - лавка. Слева была раскрытая дверь.
- Вовремя вы, как раз обед готов.
Лесник с Настькой повернули головы на голос. Из проема к ним шагнул румяный толстячок, лицо которого они видели в окне. Он был в камуфляже, рубашка расстегнута, под нею виднелась белая майка.
- Я Маркелыч. Располагайтесь, сейчас капитан выйдет. Мы вас заждались. Тоскливо тут.
Сказав это, он улыбнулся и ушел обратно. Настька, обойдя Лесника, с облегчением села на лавку и вытянула гудящие ноги.
- Есть ну очень хочется, - сказала она, потянув носом воздух. - Картошка там у вас жареная, да?
Сквозь шкварчание донесся голос Маркелыча:
- Точно. Еще тушенку открою, у меня хорошая, правильная тушенка, там мясо настоящее, а не какая-нибудь гадость.
Подойдя к двери, Лесник окинул взглядом вторую комнату. Небольшая дровяная плита стояла рядом с древним потрескавшимся буфетом без стекол. Сквозь дыры в дверцах шкафчика были видны поржавевшие банки с надписями «Сахар» и «Мука», на буфете возвышалась пирамидка консервных банок, на газете лежал нарезанный толстыми кусками хлеб.
Он поглядел на долговца. Виски Маркелыча были тронуты сединой, румяные щеки немного обвисли… Не меньше пятидесяти ему, решил Лесник. Дальше у стены стояли две железные кровати, заправленные полосатыми одеялами, на одной спал атлетического сложения мужик.
- Это Кабан, после ночного дежурства отсыпается, - пояснил Маркелыч, проследив за взглядом сталкера. - Садитесь, сейчас все соберутся…
