"Фантастика 2025-20. Компиляция. Книги 1-25 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович
— Ну, если ты о зарплате, то этот вопрос можно попробовать решить с начальником порта. Подойду к Семён Иванычу, он мужик с понятием, закину удочку, глядишь, проникнется.
— Ну да, Тёмкин — правильный мужик, — снова поддержали своего босса парни.
— Ты ведь не утаил ничего из своего прошлого? — на всякий случай уточнил бригадир.
— Э-э-э… Да вроде нет, — говорю я, пытаясь сообразить, чем мне может аукнуться подобная публичность. — Ничего криминального за собой не помню.
— Значит, не против, если что?
— А, валяйте, — махнул я рукой.
Может, всё же удастся в ближайшее время затаиться в каком-нибудь иностранном трюме, не доводя дело до всяких там смотров-конкурсов? Надо было мне с этой гитарой выпендриться, чтобы попасть как кур во щи… Хотя ещё неясно, чем всё дело закончится, может быть, и не стоит раньше времени посыпать голову пеплом.
В трудовых буднях следующего дня я как-то и подзабыл об обещании Лексеича, слишком уж много работы сразу навалилось. Или мне так просто показалось после нескольких дней вынужденного простоя, но к вечеру я буквально валился с ног от усталости. Хорошо хоть, мышцы не ныли, как это было на второй день моей трудовой деятельности в порту. Поэтому заявление бригадира, что завтра в одиннадцать часов Тёмкин ждёт меня в своём кабинете вместе с Лексеичем, стало для меня неожиданностью.
— Вот так сразу? — спросил я, глупо таращась на непосредственное руководство.
— А чего тянуть-то? На следующей неделе заканчивается отбор на городской смотр художественной самодеятельности, вот Семён Иваныч и торопит. Мы же на этом несчастном смотре из года в год в последних числимся. А новый начальник требует, чтобы мы были передовиками по всем пунктам и в работе, и в отдыхе. Гитару не забудь завтра захватить, отсюда и пойдём.
Тут ещё надо учитывать, что завтра у нас была ночная смена, то есть днём предполагалось выспаться. И вкалывали не сутки через трое, а каждый день с одним выходным. Но против руководства не попрёшь, тем более я и так чуть ли не неделю балду пинал, так что мои отмазки не принимались ни под каким соусом.
Спалось мне плохо. То и дело возникала мысль, не дёрнуть ли мне от греха подальше из Одессы? Но я в себе её гасил. Сколько ж можно бегать?! Ещё неизвестно, чем закончится встреча с этим Тёмкиным, а я уже бьюсь в истерике. Спокойнее надо быть, Ефим Николаевич, и не через такое доводилось проходить, как в будущем, так и в этом времени. Чай, не на расстрел ведут. Может, ещё и обойдётся.
Хотя вся эта суета по здравом рассуждении мне была отнюдь ни к чему. Тут бы затаиться, как мышь, а я на рожон зачем-то полез с этой гитарой и своими песнями. Вернее, Богословского. Экстремал, блин…
Семён Иванович Тёмкин[13] встретил нас в своём кабинете, выйдя из-за приличных размеров стола. Судя по походке, бывалый моряк, рукопожатие оказалось крепким.
— Ну что, Иван Алексеевич, вижу, привёл своего артиста! Ну здорово, Клим! Как он у тебя работает, Иван Алексеевич? Нормально, не филонит? Это хорошо… А ты, Клим Петрович, правильно инструмент захватил. Садись, продемонстрируй, на что способен, хочу посмотреть-послушать, чем так пленил сердце своего бригадира.
— Всей бригады, — уточнил Лексеич.
— Вот-вот, всей бригады. Если и впрямь хорошо поёшь, порекомендую тебя членам портовой комиссии художественной самодеятельности. А то при прежнем руководстве наш порт толком и не мог выставить приличную самодеятельность. Не хотелось бы продолжать плохие традиции.
Так и пришлось исполнять снова «Шаланды», а затем «Тёмную ночь». Тёмкин слушал внимательно, иногда вскидывая брови или слегка хмурясь, подперев подбородок кулаком. Когда я закончил, он ещё какое-то время задумчиво смотрел перед собой. Затем резко откинулся на спинку кресла и положил ладони на стол.
— Первая песня по-своему неплоха, а вторая вообще за душу берёт, — констатировал он. — Кто, говоришь, их написал? Знакомый? Думаю, его ждёт большое будущее, талант в землю зарывать не нужно.
Ещё бы, только вот написаны они будут в разгар Великой Отечественной, когда снимут фильм «Два бойца». Интересно, очень удивится сам Никита, как его там по батюшке, Богословский, когда услышит эти песни, сочинённые якобы неизвестным исполнителем? Вот казус-то получится!
— А что ж, Клим Петрович, из Москвы-то дёру дал? — неожиданно поинтересовался Тёмкин.
— Так я ж, Семён Иванович, говорил вчера…
— Ты погоди, Иван Алексеевич, не перебивай старшего по званию, я хочу от самого товарища Кузнецова услышать его историю.
Ну я и повторил то же самое, что и Лексеичу с Костей, когда устраивался на работу. Тёмкин выслушал мою короткую историю не перебивая и только после этого задал вопрос:
— А в родные края почему не уехал?
— Так ведь ежели начнут искать, первым делом туда и сунутся. Пусть поуляжется, со временем, может, и навещу родню. А вообще, мне скучно на одном месте сидеть.
— И у нас, значит, надолго не задержишься?
— Посмотрим, — пожал я плечами. — Месяц-другой, как минимум, перекантуюсь.
— А не боишься, что через милицию решим проверить твою историю? Вдруг ты не тот, за кого себя выдаёшь? Документов нет, можешь любую легенду рассказать, авось поверят, а сам диверсию готовишь? — И смотрит так с прищуром, мол, задёргаюсь или нет.
— Проверяйте, — снова пожал я плечами, уверенный, что никаких проверок Тёмкин устраивать не станет. — Мне скрывать нечего. Только алименты я ей всё равно платить не буду. Пусть хоть в тюрьму сажают.
— А и проверим, коль надо будет, — хлопнул крепкой ладонью по столу начальник порта. — Плохо, что за своими документами не уследил… Мы с тобой, Иван Алексеевич, знакомы не первый год, но ты всё же, прежде чем брать на работу человека без документов, мог бы и со мной посоветоваться, чай, зона-то у нас режимная. Небось через Лиду оформлял?
Лексеич покаянно кивнул.
— Знаешь же, что женщина она замужняя, и пользуешься тем, что муж у неё — капитан дальнего плавания… Ладно, это мы с тобой после обговорим, — покосился на меня начальник порта. — А тебя, Клим Петрович, если не наврал, дам команду провести официально, на полный оклад, а если… Хм, в общем, ладно, пока свободен, а ты, Иван Алексеевич, задержись, разговор к тебе есть.
О чём они разговаривали, Лексеич мне не сказал, а на следующий день меня вызвали в отдел кадров, где попросили сделать фотографию на временное удостоверение личности. Я тут же помчался в фотоателье и уже назавтра с утра положил перед кадровиком несколько фото нужной формы. И через полчаса стал обладателем временной ксивы, делавшей меня полноправным членом рабочего коллектива. В тот же день меня оформили и на полную ставку. Мол, испытательный срок выдержан успешно, поздравляем с зачислением в бригаду товарища Рыгована. Ну, спасибо, дорогой ты мой начальник порта Семён Иванович Тёмкин!
А спустя пару дней я предстал перед членами отборочной комиссии, состоявшей из председателя парткома, секретаря комсомольской организации порта и художественного руководителя Дома культуры портовых работников. Где, собственно, прослушивание и проходило. Ещё одна «тройка» в моей новой биографии, впрочем, теперь уже по более приятному поводу.
В зале сидели крановщица Валя Боровец и похожие друг на друга как две капли воды братья Дёмины. Все они успели показать свои номера до меня, я лишь застал финал выступления чечёточников. Чечётка, если честно, была так себе, но, видно, альтернативы им всё равно не нашлось. Им тоже было интересно поглазеть на четвёртого возможного представителя порта на смотре-конкурсе.
Председатель парткома оказался лысым и бровастым мужчиной лет пятидесяти, с щёточкой усов, в гимнастёрке без знаков различий, подпоясанной кожаным ремнём и с заправленными в начищенные до блеска сапоги брюки галифе. Видно, повоевал в своё время на фронтах Гражданской. Худрук, напротив, выглядел этаким Мейерхольдом и примерно в его возрасте. С большим бантом на груди, он то и дело заламывал руки, заканчивавшиеся тонкими длинными пальцами. Разве что профиль подкачал, а вот высокий лоб с всклокоченными волосами соответствовал образу революционного режиссёра, который, вероятно, ещё жив. Но я точно помнил, что до войны новатора поставили к стенке, так что если сейчас он не в опале, то осталось ему недолго.
