Роман Юров - «Ла»-охотник. В небе Донбасса
— Точно казаки? — недоверчиво переспросил Виктор. Он раньше не слышал, чтобы казаки служили немцам.
— Тю на вас, — удивился парень, — конечно казаки. Их потом всех постреляли, — добавил он злорадно, — и того, усатого, тоже. Наши когда пришли, те у элеватора сидели, отстреливались. Тогда наши на танке поехали, а те увидели танк, и тикать на гору, до немцев. Только наши их похватали всех и потом в балке постреляли. Я после ходил смотреть…
— Мда, — от такого рассказа Виктор слегка обалдел. Он снова оглядел детей. В их возрасте он беззаботно гонял футбольный мяч и катался на велосипеде, а этим приходится зарабатывать на жизнь таким способом. Те, поняв что разговор окончен снова впряглись в тачку, но Виктор их остановил.
— Погодите, — он порылся в карманах, выгреб всю наличность — оказалось рублей двести, и сунул младшему.
— Отдадите матери, — в горле почему-то запершило, и Саблин торопливо газанул, стараясь как можно быстрее уехать подальше…
…- Повезло тебе с Рябченко, — Иванов завистливо поглядел на саблинскую добавку — Колька как и раньше отдавал свои сто грамм Виктору, — золотой человек…
— До сих пор зависть гложет? — Саблин усмехнулся и поделил лишнюю "сотку" с Иваном. — Ну давай! Сегодня надо выпить, день дурной на всю голову, — сообщил он, закусывая. — Едва не разбился
— Что там случилось?
— Когда машину Камошни перегонял, — буркнул Виктор, — за малым не обосрался. Вот же умудрился он, гад, сесть. Слева балка, справа окопы, сзади холм, а впереди посадка и уклончик влево, градусов так несколько. Дерьмовое место. Пока техники ковырялись, я покатался по округе, а там мертвяки неубранные кругом. Жесть. Насос поставили, мне взлетать пора, а тут ветер поменялся и настроение ниже плинтуса. Пришлось на деревья взлетать, при боковом…
— Шубин ушел, — Иванов воровато оглянувшись достал из кармана бутылочку и разлил по стаканам водку. — Давай еще.
Они снова выпили и зазвенели ложками.
— Мотор на максималке, — продолжил Виктор с набитым ртом, — а скорость не набирается. Вижу уже, что всё, затормозить не успеваю… пришлось подрывать. А он повис, падла, ни туда, ни сюда… потом гляжу, слева, метрах в десяти от крыла дерево проплывает. Высокое такое, метра на три выше кабины… акация… старая уже, сухая. И справа деревья, только зеленые. А я в сектор газа уперся и ручку тяну… думал все… — хотя в помещении столовой было тепло, он зябко поежился. — Потом чувствую, как колеса по земле катятся, касания даже не почувствовал…
— Винт? — спросил Иванов.
— Ага, — кивнул Виктор, — РПО накрылся, винт на малый шаг перескочил. Только и хватило метров на пять подпрыгнуть. Там в одном месте посадка совсем редкая была, я прямо над ним пролетел, как по заказу.
— Повезло, — Иванов сочувственно покачал головой.
— Ага, повезло. Как не обделался — не знаю. — Блин, до сих пор трясет, — Виктор снова поежился. — Раньше такого не было. Вот хрень. Давай еще? — он полез за трофейной фляжкой.
— Может, хватит? — Иван заколебался, — мне утром в дивизию надо, до начальства явиться…
— Надо! — Саблин щедро налил в свой стакан, — Надо выпить, а то крутит чего-то. Блин, сколько летаю, а так страшно еще ни разу не было. На ровном месте едва не угробился.
— Смотри, завтра лететь, — предупредил Иван. — Погоду хорошую обещают.
— Плевать, — Виктор выпил, закусил кашей и замер, прислушиваясь к ощущениям. — Если не выпью, то уж точно никуда не полечу. До сих пор всего типает…
— А твой Рябченко до Копыловой клинья подбивает, — сменил тему Иванов, — или наоборот, — он засмеялся. — Видел их вчера, такие забавные… Она его выше на голову, здоровенная, а он рядом с ней как дите…
— С Рябым ерунда полная, — сказал Виктор, — Он боец хороший, только жадный и увлекается, когда сам. Постоянно чудит, присматривать приходится. Как ведущий ни то ни се, зато как ведомый — просто идеален. Думаю, снова с ним летать… Сказал уже…
— Он не обиделся? — спросил Иванов.
— Дуется, как мышь на крупу — ответил Саблин. — Молодой еще, глупый. Не понимает своего счастья… Блин! До сих пор не отпускает, — пожаловался он, прислушавшись к своим ощущениям. — Представляешь? Что пил, что не пил. Вот херня…
Из столовой он уходил в подавленном настроении. После того, как Виктор выговорился Ивану его немного отпустило, но настроение было откровенно дрянным и водка не помогла. Он побродил по аэродрому, но меланхолия никуда не делась. Потом повстречал Литвинова, сказал ему, что плохо себя чувствует и побрел на квартиру. В тишине одиночества, темных стенах и тусклом свете окна стало еще хуже. Он снова вышел в вечерние сумерки, услышал у соседнего дома звонкий девичий смех и скорее угадал, чем увидел сидящих на лавочке Соломина с Ольгой и Ильина с Леной Шульгой. Кольнула зависть — ему вот так посидеть было не с кем. После расставания с Манькой полковые девчата объявили ему негласный бойкот, не помогло даже изменение его семейного статуса. В принципе ему это не сильно мешало — разве что, если изредка выпадало оказаться на танцах, приходилось приглашать девушек из БАО или других полков, но иногда, вот как сегодня, становилось обидно.
Он прогулялся, слушая звуки собирающейся ко сну улицы, допил флягу — водка почему-то не брала и Виктор пил скорее из упрямства. Миновал веселящуюся соломинскую компанию, хотелось подойти, но разум подсказывал, что незачем портить людям отдых. Через два двора разделенная невысоким забором общалась парочка, доносился быстрый шепот. Он сразу узнал своего ведомого и усмехнулся — на фоне девушки Рябченко действительно выглядел смешно. Ее Виктор знал плохо, она была из первой эскадрильи.
— Колька! — негромко сказал он. — Смотри, завтра лететь. Чтобы как штык был…
Шепот моментально оборвался, сменившись гнетущей тишиной.
Виктор дошел до конца улицы, остановился, глядя на черную стену ограждающих летное поле деревьев. С дальней стоянки доносился стрекот самолетного двигателя — видимо техники проверяли работу после ремонта. Со стороны соломинской компании, заглушая шум мотора раздался громкий женский смех. Этот смех острой иглой зависти уколол в сердце, напомнил о собственном одиночестве. Он кинул в рот папиросу, затянулся горьким ароматным дымом. Раньше он на такое не обращал внимание. Теперь, вот, иногда накатывало…
Западнее Кальмиуса горели деревни. Дым смешивался с дымкой, и земля с четырёхкилометровой высоты казалась сизой, едва просматривалась. Дымка эта буквально заполонила все небо, ограничивая видимость, и возможно из-за нее в кабине пахло гарью. Виктор сперва принюхивался, боясь, что это пожар, обеспокоенно посматривал то за борт, то на контрольные приборы, но потом кое-как успокоился.
