Вычислитель. Тетралогия - Громов Александр Николаевич

В семнадцать лет Эрвин уже управлял капсулой не хуже инструктора, но гораздо смелее. В астероидном поясе роилось бесчисленное множество обломков древних планетоидов в диапазоне от булыжника до горы. При рождении эта система нахваталась тяжелого вещества, выброшенного близкой сверхновой, и обломки неудавшихся планетоидов обнажили рудные тела. На крупнейшем астероиде велась шахтная добыча – мелкие осколки гарпунили и буксировали к орбитальному перерабатывающему комплексу, обращающемуся, естественно, вне астероидного пояса. Работа гарпунера требовала безупречного глазомера, безукоризненного знания матчасти, большого хладнокровия и еще большей отваги.

Поди разбери еще, содержит ли вращающийся угловатый обломок размером с многоквартирный дом фрагмент рудной жилы! Можно довериться приборам, но можно и дополнить их своими глазами, если набраться смелости и подойти поближе.

Математика всегда была для Эрвина развлечением, но теперь он начал усиленно изучать те ее разделы, которые считал полезными для выживания. И все же однажды он едва не погиб. Расчет был верен, но не все в нем удалось учесть. Умение быстро считать не гарантировало жизни – оно просто увеличивало шансы.

Мама, конечно, все узнала – но не сразу, а лишь тогда, когда сам Эрвин счел это допустимым.

– Все в порядке, ма. Скоро я перестану заниматься этим.

– Как скоро? Когда?

– Скоро. Правда-правда. Обещаю. Веришь?

Само собой, Эрвин работал гарпунером вовсе не для того, чтобы однажды разбиться о шальную космическую каменюку. Мама могла бы и понять!

Куда там! Родителям вечно кажется, что они умнее детей. У них всегда припасены «нужные» слова. Сын может быть гениален, но он же еще так молод, так опрометчив!

И невдомек им, что бывает на свете гениальность, не допускающая опрометчивости. Став лучшим гарпунером системы, Эрвин удивил и огорчил начальство, отказавшись подписать долгосрочный контракт и заявив, что намерен теперь найти работу в области логистики.

– Чего? Снабженец? А образование у тебя есть?

– Будет.

– Да ты никак в менеджеры метишь? Для этого скачешь туда-сюда? Изучаешь производство?

– Угадали.

В системе не приветствовали молодых да ранних, тем более местных. Менеджерами становились сынки богатеньких родителей с благополучных планет. Чуть легче было оттого, что астероидный пояс – не то место, о котором грезят в сладких снах. Лучшие сюда не попадали. Это давало шанс местному, не обделенному талантом и трудоспособностью. Чтобы начальство послало неумытого местного дерьмоеда на учебу, чтобы рассматривало его как будущего управленца, требовалось создать о себе определенное впечатление. Эрвин и создавал его. Есть перспективный кадр, которому явно тесно в его рамках. Лояльный, но малость шебутной, потому как неприлично молод. Может, пойти ему навстречу? Наверху могут оценить: вот какие кадры мы выращиваем, не даем пропасть талантам! И делу польза.

Плюс еще триста тридцать три нюанса из области профессиональных и межличностных отношений…

Начальник же отдела логистики был рад сплавить Эрвина подальше и дал ему роскошную рекомендацию, дурак. Он-то успел вообразить, что не по годам прыткий юнец метит на его место. С его точки зрения, для таких фантазий имелись основания: логистическая схема, разработанная Эрвином-юнцом, впоследствии вызывала у Эрвина-мужчины то мучительную неловкость, то беззлобный смех, но, ей-ей, она была лучше существующей схемы! Впрочем, в дело она все равно не пошла. Напыщенный кретин сплавил Эрвина, даже не потрудившись украсть его работу.

Эрвину было все равно – лишь бы вырваться. Учеба за счет горнодобывающей корпорации предполагала небольшую стипендию и доставку к месту учебы за счет той же корпорации. Эрвин легко подписал контракт с кабальными обязательствами.

Он не собирался возвращаться. При необходимости был готов жить нелегалом, обоснованно подозревая, что это не понадобится. Выход должен найтись, и он найдется. Лазейки есть везде.

– Я вытащу тебя отсюда, – сказал он маме. – Подожди несколько месяцев, максимум год. Я пришлю денег, и ты улетишь.

– Куда? – вымученно улыбнулась мама. Она уже плохо понимала, что происходит.

– Туда, где я тебя встречу. Там голубое небо, мягкая трава под ногами, водопады, срывающиеся с гор, крики птиц, теплое ласковое море… Ты не забыла? Я помню.

Он сдержал обещание и переправил маму на Новую Бенгалию – не самый роскошный, но вполне уютный мир. Там она и умерла через полгода от пустячной инфекции, полная гордости за сына и непонимания, зачем теперь жить. Для себя? Она разучилась этому.

Практическая польза и благо – вообще разные понятия. Они совпадают реже, чем принято думать.

Лишь в самых простых с виду ситуациях, которые кажутся прозрачными и очевидными, а на деле труднее всего просчитываются, польза и благо – одно и то же.

Ну почти.

Прошло три дня. Иванов хромал, но мог самостоятельно передвигаться. Дважды в день он стонал и рычал, опуская ногу в горячую сероводородную воду, а Эрвин следил за тем, чтобы пациент не манкировал процедурами. Опухоль на ноге не уменьшилась, но и не увеличивалась, однако кожа вокруг разреза с каждым днем приобретала все более синюшный оттенок. Иванов пытался бодриться, хотя понимал, наверное, что дело плохо.

Еще лучше это понимал Эрвин. На третий день вечером он сказал:

– Надо идти дальше.

– Первоначальный план? – морщась, спросил Иванов.

– Верно. Сам видишь: лечение сероводородом не панацея. Тебя могут спасти только в хорошей клинике. Ждать здесь бессмысленно. Я не могу просчитать, прилетят за нами от Прая или не прилетят. Слишком много неопределенностей. От Большого Лю, наверное, уже не прилетят. Здесь нет врача и медикаментов, зато есть миазмы от болота. Утешать тебя сказками я не намерен: пройдет неделя, самое большее две, и ты не сможешь двигаться. Выступаем завтра утром.

– А если за нами все-таки прилетят? – спросил Прай.

– Тогда нас найдут не здесь, а где-нибудь в другом месте, только и всего, – сказал Эрвин. – Можешь быть уверен: поисковики получат приказ в лепешку расшибиться, а найти. Само собой, в том случае, если вообще поступит такой приказ… Иначе кто станет искать? Надо идти. Мы ничего не теряем, устанем только.

– У меня ведь не гангрена, нет? – впервые спросил Иванов, и, как ни старался, голос его дрогнул.

– Думаю, нет, – покривил душой Эрвин. – Но будет. Идем ли мы на материк, сидим ли здесь – будет обязательно. Это только вопрос времени, а время у нас пока есть. О ноге не переживай, в крайнем случае тебе сделают отличный биопротез. Нога – это еще не весь ты. До утра подумай, я тебя не тороплю…

В этот день он сумел добыть огонь верчением подсохшей на солнце палочки с лучковым приводом и от пуза накормил Иванова жареной «зайчатиной» да еще закоптил мяса про запас. Старые мокроступы – починены, новые – сплетены, шесты перестали быть просто шестами, а превратились в пики с острейшими обсидиановыми наконечниками, одежда и обувь приведены в относительный порядок, имеется кое-какая полезная мелочь, приготовлены даже сухие щепки на растопку…

Чего ж еще надо?

Только решимости достичь цели во что бы то ни стало. Напарник не имел ее в достаточном количестве.

– А если я не пойду, тогда что? – прямо спросил Иванов.

– Тогда уже не тебе, а мне придется думать, – ответил Эрвин. – Возможно, что-нибудь и надумаю. Не исключено, что пойду один.

– Ну-ну. А дойдешь?

– Попытаюсь.

– Бросишь меня?

– Это ты бросишь меня. У одного на болоте меньше шансов, чем у двоих, ты ведь это и сам уже понял?

– А здесь?

– А здесь, похоже, вообще шансов нет… Ладно, соврал. Они пока есть, но ничтожные. И тают с каждым днем. Здесь комфортнее, но где комфорт, а где жизнь?

Можно было не уговаривать, а силой заставить Иванова идти, и он пошел бы – но как долго длилось бы его послушание? Некоторых людей не столкнуть с убеждения, что они лучше всех знают, как им быть, и личный опыт ничему их не учит, не говоря уже об опыте бывалых людей. Пусть такие фрукты сами дозревают до правильного решения.