Владимир Молотов - Урал атакует
С тех пор будто бы прошла целая вечность.
Костя достал смартфон. Он ведь давно в городе. Нужно, наконец, связаться с генералом и доложиться.
Сергей Михайлович ответил сразу:
— Слушаю тебя.
— Я в Самаре, — коротко известил Костя.
— Прекрасно, я уже видел по спутнику. На чем доехал? Муляж в порядке?
— В порядке. Один дальнобойщик подвернулся.
Насчет «семерки» генерал даже не поинтересовался:
— Отлично. Я сейчас же предупрежу наших друзей, будь на связи. Когда тебе назначить стрелку?
— Завтра утром.
— Ты уже нашел, где переночевать?
— Найду.
— Хорошо, когда устроишься, звякни сам, — совсем по-доброму сказал генерал.
— Ладно, договорились.
Костя отключил мобильник, убрал в карман. Огляделся вокруг. На дальней скамейке полулежали два наркомана. Парни лет семнадцати, в серых куртках с натянутыми капюшонами, казалось, любовались замысловатыми облаками на небе, задрав головы. Но на самом деле у них были закатившиеся зрачки — Косте показалось, что он заметил это даже издалека, искоса.
Оставив скамейку, он машинально отряхнулся, прикурил сигарету и пошел прочь, мимо пустынного двора. Люди словно попрятались по норам. Редкие прохожие, которые раньше попадали в поле зрения, теперь как будто пропали.
Костя выбрался на тихую улочку, и сразу всплыло в памяти что-то знакомое, трогательное. Он осмотрелся и уверенно пошел вперед.
* * *— Да, жутко здесь у вас, в Самаре, — протянул Костя, уничтожая бычок в стеклянной пепельнице, и оглядел кухню, как будто говорил не о городе, а о помещении, в котором они находились.
Кухня выглядела довольно уютной. Угловой гарнитур молочно-кофейного цвета с золотистыми ручками и круглой мойкой из нержавейки стоял справа от входа. «Примерно такую же мебель, — подумал Костя, — еще при Путине покупали в кредит все, кто хотел жить поприличнее». То же самое можно было сказать и про электрическую плиту, коричневую «Аленку», удачно вписывающуюся в общий пейзаж. Сквозь щели в приоткрытом жалюзи окна пробивалась черная синь.
— Жутко? Не то слово, — выдавил усмешку Сева, свернув винтовую головку поллитровой бутылке водки. — Миротворцы давно чувствуют себя полноправными хозяевами. Под знаком новой идеологии развращают местное население. Травят вот этим вот пойлом. (Он угрожающе потряс пол-литрой с этикеткой «Русский медведь».) Да ты не бойся, тут самогон настоящий, у соседки брал, бутылка просто левая. Вот, травят, развращают. И русские успешно деградируют, осталось совсем немного.
Сева придвинул рюмку Косте, самогон притягательно забулькал. Рюмки наполнились до краев.
— Ладно, давай за русских. — Сева поднял свою рюмку.
Они выпили. Костя подцепил вилкой кусочек вареной рыбы. («Эх, зараза, большая была щука, в Волге на донку выловил»)… Занюхав, Костя быстро отправил закуску в рот. Горячий комочек обжег нёбо, и Костя наполнил щеки воздухом. Хозяин после рюмки профессионально поморщился, выдохнул и занюхал рукой. Муконину в очередной раз показалась забавной эта несуразность Севкиного лица, заключающаяся в каком-то неправильном соотношении больших почти черных глаз, очерченных дугообразными бровями, сальной вьющейся челки и остальных черт. Особенно такая божеская неразумность проявлялась, когда на лбу у Севы обозначались мимические морщины.
— Они ходят по улицам с самодовольными американскими улыбками, — сообщил Сева про натовцев. — Или ездят на самоходках, размахивая своими гребаными флагами. Они трахают наших баб, а те безропотно соглашаются отдаться за ужин в Макдоналдсе с сытными гамбургерами и чизбургерами. Они поставляют наркоту в школы и колледжи. А в учебных заведениях вместо русской литературы заставляют преподавать историю Великой американской демократии, поглотившей мир.
Каждый из них может запросто пристрелить любого встречного горожанина, который не так посмотрел, не так ответил, не уступил дорогу. Вон на днях в супермаркете один английский миротворец зашел и просто так перестрелял всех посетителей и кассирш. Благо народу мало было — дело к ночи шло. (Костя покачал головой.) И никто за это не накажет, поскольку они сами и есть порядок и закон. Всех русских ментов давно перестреляли свои же. Зато теперь получили еще хуже.
— Н-да, я примерно так и представлял, — вздохнул Костя.
— Обычное дело, — Сева махнул рукой. — Мы тут на улицы лишний раз не суемся.
— Да уж, это я заметил, народу на улицах мало. — Костя подул на кусок рыбьего плавника, наколотый на вилку, и затем обсосал его. — Десять лет назад, помнишь, я приезжал? В ту пору никто и не представлял такое будущее. Город изменился до нелепого.
— Вот именно, никто не представлял. — Сева вновь наполнил рюмки и приглашающим жестом поднял свою.
Приняв на грудь, они молча пожевали остатки наваристой щуки.
— Никто не представлял. В этом-то и была наша вина, — продолжил мысль Сева. — Мы сами профукали свою Россию.
— Думаешь? Кто ж мог знать, что посыплются ядерные бомбы?
— А, брат. Вот тут ты неправ! Это с нашего молчаливого согласия чиновники и олигархи распродавали страну, это с нашего молчаливого согласия мичманы расхищали армейский запас, а высшие чины Минобороны, вместо производства новых ракет, раздавали за взятки выгодные заказы на форму от Юдашкина. Это с нашего молчаливого согласия нас превращали в быдло, едва сводящее концы с концами на десять-пятнадцать тысяч рублей в месяц. В быдло, тупо пялящееся после работы на картонных героев ванильных телесериалов. Или внимающее гомикообразным певцам эстрады. — Сева раскраснелся, разлив опять самогонку, он выпил одним махом и, не закусывая, продолжил: — Это с нашего молчаливого согласия из нас лепили пластилиновых обывателей, мечтающих жить на халяву. Которые почитали за великое обывательское счастье купить в кредит тачку на кабальных условиях. Которых ничто не интересовало, кроме футбола и пива. И мы плевали на Родину, в которой сами же и жили.
Костя тоже выпил. Очередная доза прошла как по маслу.
— А шо, по-твоему, мы должны были революсы устраивать? — ломано спросил он, разжевывая теплую картофелину.
— Да зачем революцию? Ты сам подумай. Если бы каждый тогда задумался хоть на минуту, если бы мы все кричали на каждом углу, если бы в наших долбаных башках произошла перестройка. И вместо того, чтобы скачивать по Сети очередной американский боевик, мы бы обсуждали с народом, с такими же, как мы, возможность ядерного удара по России, готовы ли мы к войне и что нужно сделать, чтобы подготовиться? И обсуждали бы, как обманчивы сидящие в Кремле, как на их сытых, лоснящихся рожах не видно никакого реального беспокойства о судьбах своего народа, и всякие там мизерные добавки к пенсиям, эти нищенские подачки, всякие проблемы здравоохранения и коррупции они якобы решают и говорят об этом с такими постными лицами, как будто только что приехали с шашлычного уик-энда… А ведь старик Солженицын еще при жизни об этом говорил, да только никто не слушал. И если бы все это мы понимали и начинали менять, прежде всего, каждый сам себя, то все бы изменилось в те дни в лучшую сторону.
Так нет же. Нам куда интересней было пялиться в экраны на всяких там Ксюш Собчак и Максимов Галкиных, этих леденцовых идолов для подражания и зависти. А они теперь благополучно обжились за границей и жрут ананасы с рябчиками. Успели улизнуть еще до ядерной бойни. Так нет же. Нас больше волновало, как бы срубить бабок по-легкому, да не пропустить важный футбольный матч. Нам больше хотелось погулять по гребаным гипермаркетам, да и поискать мяса подешевле, нахапать куриц бройлерных, да журнальчиков автомобильных.
— Эк тебя занесло, — осадил Костя, воспользовавшись паузой. — Давай-ка лучше выпьем еще по маленькой.
Он разлил сам и поднял рюмку. На неказистом лице Севы застыло странное, непонятное Косте выражение. Родственники выпили, уже не закусывая. Впрочем, Муконин и без того чувствовал себя довольно пьяным. Теплая кровь нежными мурашками бегала по телу, в голове отмечались необычайная чистота и полет мыслей. Вся эта усталость после долгой и опасной дороги сюда, закончившейся столь уютной кухонькой, после попеременного нытья рук, спины и ног, попытки удержать приключений и потери приятеля, после периодической боязни за свою жизнь, после жалости за тающие деньги, после увиденного повсеместного разорения и бардака — все это, разом навалившееся к наступившему вечеру, разом и снялось спиртовыми вливаниями. И стало удивительно легко и хорошо, даже невесомо, как бывает приятно облегчение после снятой уколом боли.
— Хотя у вас там, я чувствую, — снова заговорил Сева, — на Урале люди сильнее оказались. Закаленные сибиряки. После того как грянул пипец, ваши как-то быстро скооперировались, в республику собрались, короче, успели воздвигнуть стену, в отличие от наших самарских рохлей. Я по телику местный канал иногда смотрю. Там миротворцы пропаганду вдалбливают, что на Урале собрались отбросы, бывшие зэки, олигархи и менты. Чтоб мы их ненавидели и ратовали за их уничтожение. Поэтому я давно понял, что там у вас все пучком.
