Юрий Брайдер - Гражданин преисподней
Вот и сейчас все началось с лязганья медных тарелок, воя труб и грозного рокота барабанов. Летучие мыши, не привыкшие к подобной какофонии, дружно снялись с насеста и отправились на поиски более спокойного места. Один только юный Комарик, захмелевший больше других, выделывал под сводами туннеля замысловатые петли и виражи.
Начальник планового отдела, открывший митинг, произнес какие-то прочувствованные и в то же время ничего не значащие слова, годившиеся для любого другого торжественного случая, например, для прощания с телами героев, дело которых непременно продолжат их друзья и соратники.
Лишь в самом конце выступления прозвучала мысль о том, что преодоление Грани станет для человечества такой же важной исторической вехой, как заселение ариями Евразии и географические открытия шестнадцатого-семнадцатого веков (цепкая была память у начальника планового отдела, до сих пор досконально помнившего курс школьной истории).
Едва он закончил, как вышла небольшая неувязочка — светляки и темнушники рассорились из-за очередности выхода на трибуну. Некоторое время оттуда слышались реплики типа: «Позвольте Божье слово молвить!» и «Не лезь поперек батьки в пекло!»
Конфликт разрешился бросанием жребия. На этот раз удача улыбнулась светлякам, и самый голосистый из них произнес прочувственную проповедь о грядущем торжестве богоизбранной святокатакомбной церкви.
Обиженный и на жребий, и на весь белый свет, папа Клин был краток. В довольно грубоватой манере он пожелал метростроевцам новых туннелей, светлякам — новых катакомб, а своей братве — удачи во всех начинаниях как по эту, так и по ту сторону Грани. Кроме того, он напомнил, что версия о первородности мрака, являющегося как бы изначальным источником всех других стихий, до сих пор никем не опровергнута.
В последний момент вспомнили и о Кузьме Индикоплаве, однако от предложения сказать напутственное слово он наотрез отказался.
Оркестр опять сыграл что-то веселенькое, и участники экспедиции занялись последними приготовлениями — проверяли амуницию, подгоняли лямки рюкзаков, перематывали портянки, а темнушники еще и пили с провожающими на посошок.
На первых порах отряд возглавил Змей, досконально знавший все окрестные ходы и выходы. Предполагалось, что Кузьма возьмет бразды правления в свои руки только на последнем, самом опасном участке пути.
Сначала все шло, как говорится, без сучка без задоринки. Туннель был сухой и просторный. Мох повсеместно отсутствовал. Света хватало с избытком — его давали не только электрические лампочки темнушников и карбидные фонари метростроевцев, но и факелы святокатакомбников.
Князь, догадавшийся, что в услугах летучих мышей никто пока не нуждается, увел стаю на кормежку.
Уже в самом начале похода отряд разбился на тройки, только Кузьма топал отдельно. Когда это ему надоело, он присоединился к светлякам. На шутливое предложение спеть какой-нибудь приличествующий случаю псалом, молчальник ответил выразительным звуком, похожим на шипение змеи, а целебник буркнул что-то начинающееся на «Изыди…».
Не увенчались успехом и попытки разговорить Венедима. На все вопросы он отвечал односложно и как-то сдавленно. Очевидно, присутствие братьев по вере не располагало к откровенности. Поняв это, Кузьма перешел к темнушникам.
«Посошком» у них дело не ограничилось — и сейчас глазки всех троих маслено поблескивали.
— Прими на грудь. За удачное начало и благополучный конец! — Юрок на ходу нацедил кружку водяры, тем самым демонстрируя свое благорасположение к Кузьме. — А о прошлом забудем,
— Приму, — ответил тот. — За хорошие слова как не принять. Но пусть эта кружка будет последней. Здесь не Торжище. Скоро такая лафа кончится, — кивнул он на гладкие стены туннеля. — И уж тогда придется смотреть в оба.
— Думаешь, мы сейчас не смотрим? — горячо зашептал Юрок. — Еще как смотрим! Нельзя метростроевцам доверять. А светлякам тем более. У каждого что-то свое на уме. Не наши люди! Ох не наши!
— Наши или не наши, а мириться с их присутствием придется, — сказал Кузьма с нажимом. — Таков был наш уговор.
— Мы уговор первыми не нарушим, — пообещал Юрок. — Но и всякие козни терпеть не собираемся. В случае чего такой сдачи отвалим! Вспомни, как на Торжище вышло. Вас обоих повязали, а я ушел. Никогда не прощу этих гадов! — Он метнул в сторону метростроевцев злобный взгляд. — Вон тот рыжий, между прочим, меня по скуле звезданул. Эх, не успел я тогда их всех перестрелять!
После этого крайне воинственного высказывания Юрок внезапно успокоился (а может, просто потерял по пьянке нить разговора) и стал описывать прелести оставшегося за Гранью мира, который он представлял себе исключительно со слов папы Каширы, до призыва на военную службу успевшего посетить такие распрекрасные города, как Москва, Электросталь и Люберцы.
— Представляешь, — говорил он, невпопад жестикулируя длинными руками. — Улицы были освещены, и музыка до полуночи играла. Люди пять дней в неделю работали, а два отдыхали. Лакали водяру, играли в карты, баб трахали. Баб тогда было столько, что они мужикам сами на шею вешались. Выбирай любую. Пешком никто не ходил. Из одного места в другое на разных машинах ездили, а иногда даже по воздуху летали. Еды на каждом шагу — горы. И не консервы какие-нибудь, и тем более не мох. Все самое вкусное — грибы, земляные черви, улитки, сало. Не хочешь есть — развлекайся. Танцы, карусели, кино — пожалуйста! Ты хоть знаешь, что такое кино?
— Слыхал от отца. Но представляю смутно.
— И я смутно, — вздохнул Юрок, но тут же опять зажегся. — Ты мне прямо скажи! Как на духу! Попадем мы в тот мир али нет?
— Если и попадем, то ни кина, ни танцев там уже не застанем.
— Скучный ты человек, — скривился Юрок, чье настроение менялось каждую минуту. — Хоть бы успокоил…
— За успокоением ты к светлякам обращайся, — ответил Кузьма. — А я по другим делам спец.
— Знаю я твои дела. — Юрок мрачнел на глазах. — Из порядочных людей дураков делать да химер призывать. Эх, попался я, как муха в баланду!
— Еще не поздно вернуться.
— Поздно! — Юрок аж зубами заскрежетал. — Папа Кашира не простит, если я с полдороги вернусь. У него планы — ого-го! И попробуй только их не выполни. Уж лучше сразу химере в лапы.
— Строгий у вас папа.
— С нами иначе нельзя, — признался Юрок. — Забалуем…
Убедившись, что темнушники начинают трезветь, Кузьма покинул их и догнал тройку метростроевцев, энергично шагавших впереди.
— Здравствуйте! — Рыжий здоровяк, на которого имел зуб Юрок, оскалился в улыбочке.
— Здравствуйте, — сдержанно ответил Кузьма. — Давно не виделись.
— А кто в этом виноват? Меньше надо было с темнушниками якшаться. Нашли себе, понимаешь ли, друзей. — Никаких угрызений совести рыжий метростроевец, похоже, не испытывал, а, наоборот, как бы даже гордился тем, что однажды засунул неуловимого Индикоплава в мешок. — Почаще наведывайтесь в нашу компанию.
— Нет уж, лучше воздержусь. — Кузьма машинально потрогал больное плечо. — Я, собственно говоря, по делу…
— Слушаю вас, — отозвался Змей, печатавший шаг, как на параде.
— Поскольку вы сейчас вроде как за старшего, прикажите убавить освещение. Зачем эта иллюминация? Вполне достаточно одной лампы или одного факела.
— Спасибо за совет. Но хочу напомнить, что руководство у нас коллективное. Приказывать я могу только «налево, направо». — Змей изобразил рукой извивы пути. — А в остальном каждый волен поступать как ему заблагорассудится. Зачем мне лишний раз на скандал нарываться? Тут попробуй только тронь кого-нибудь!
— Раньше-то вы посмелее были, — усмехнулся Кузьма. — Особенно когда меня всякой ерундой попрекали. Да, меняются люди… Но учтите, что с такими настроениями далеко не уйти. Этак нам придется по каждому пустяку отдельное совещание собирать.
— А как вы думаете! Придется.
— Боюсь только, что химеры или потоп не станут дожидаться, пока мы вынесем соответствующую резолюцию.
— Я не против единоначалия, — заверил его Змей. — Но в нашем случае это вряд ли возможно. Тем более что принципы единоначалия противоречат условиям трехсторонней декларации.
Можно было представить, какой раздрай творится сейчас в душе метростроевца, с одной стороны, приверженного принципам единоначалия, а с другой — не привыкшего брать под сомнение букву основополагающего документа.
— Ладно. — Поняв, что говорить здесь не о чем и не с кем, Кузьма стал отставать. — Посмотрим, как наши дела дальше сложатся. Жизнь — штука такая: сама все по местам расставит. Жаль только, что не все до этого момента доживут.
— Куда, кстати говоря, подевались ваши крылатые дружки? — оглянулся Змей. — Что-то последнее время их не видно и не слышно.
— Им сейчас надо побольше летать. Сдувать тюремную пыль с крылышек…
