Алексей Гравицкий - Зачистка
— Твою налево, — выдал наблюдение бородатый. — Зомби.
Мун кивнул, вылезая из лямок рюкзака и подтягивая автомат. Хотя слово «зомби» не любил. Зомби отдавали каким-то нелепым детским страшильным кино, где сомнительных достоинств красотка Мила Йовович лупит ожившие трупы. Те картонные монстры тоже назывались зомбями, и ассоциация застряла в голове у Муна очень жестко.
Те, которых называли этим словом в Зоне, были не картонными, а более чем реальными. Поэтому, когда Мун подслушал у одного знакомого из учёных очкариков слово «кадавр», с удовольствием взял новое определение на вооружение.
Кадавр звучал серьезнее, чем зомби. Солиднее, что ли. Впрочем, как ни назови, а перли эти самые зомби-кадавры сейчас на них хоть и плохонько, но вооруженные. Хоть и хреновенько, а стреляющие. И дырок в двух сталкерах могли понаделать вне зависимости от названия.
Нелепые неуклюжие фигуры были ещё далеко. Один из четверки, тот, что был с обрезом, глухо выкрикнул короткое бранное слово и шарахнул в белый свет, как в копеечку.
— Сука, — пробурчал Снейк, — он еще и ругается.
— Некультурный какой, — ядовито ухмыльнулся Мунлайт. — Вот ведь зомби пошли. Вот раньше, помню, все больше «ура» кричали.
— «Раньше» это когда? — поинтересовался Снейк.
— Пару месяцев назад. — Мун перевел предохранитель на одиночные. — Твои два справа, мои слева.
Бородатый кивнул, приподнялся и дал очередь. Кадавра с обрезом дернуло, пошатнуло. Очередь прошила его тело насквозь. Человек при таком раскладе уже лежал бы мертвым. Мутант пошатнулся, удержал равновесие, снова гаркнул знакомое бранное словцо и попер дальше. Подстреленного кадавра мотало, но он продолжал идти, будто от силы пропустил удар в ухо.
Снейк выругался и растерянно поглядел на седого.
— С зомбаками, что ли, не воевал? — буркнул Мун, не глядя на приятеля, а ловя фигуру на мушку. — В голову стреляй.
— Не учи учёного, — отозвался тот.
Мун нажал спусковую скобу, хлопнул выстрел, но ощутимого вреда никому не принес. Снейк снова подскочил, перемещаясь в сторону. Дал короткую очередь и повалился на землю, откатился за невысокую кочку.
На этот раз он попал как надо. Голова обладателя обреза брызнула красными и белыми ошметками, и любитель нецензурной брани повалился на землю, теряя по дороге обрез.
Кадавры огрызались неприцельным пистолетным огнем.
Мунлайт не приглядывался к тому, что творится с правого фланга. Он тщательно вылавливал в прицел голову своего подопечного. Наконец вдавил спуск. Вышло не так эффектно, как у Снейка, но вполне эффективно. Ближний к нему кадавр поймал пулю четко в лоб и, как стоял, повалился на спину.
Он еще дергался и орал что-то невнятное на низкой ноте, но подняться уже не смог. Значит, не опасен. Справа опять разразился очередью автомат бородатого.
Захлопал «Макаров», пару раз чавкнул БП. Мун поймал на мушку кадавра с бэпэшкой и вздрогнул. На секунду в глазах потемнело. Седой попытался проморгаться, надеясь отогнать видение, но картина не изменилась. Этого не могло быть, но… хотя почему не могло?
Чавкнул БП. Бесшумный пистолет был только один. И стрелял он пять раз. Один раз, самый первый, когда скосил ветку. Второй — когда он повалил Снейка. Потом еще два выстрела и сейчас один. Мун вскочил на ноги и метнулся в сторону, хотя особенного смысла в этом не было. Кадавры стреляют настолько бездарно, что шансы словить пулю стоя на месте или поймать её, пытаясь увернуться, примерно равны.
Стрекотнул автомат Снейка. Третий зомбак повалился на землю, засучил ногами в конвульсиях. Если не подойти и не добить, у них эти конвульсии могут продолжаться ещё несколько суток. Мун с таким сталкивался. Выглядит жутко.
Он еще раз подскочил и снова метнулся в сторону. На этот раз рывок получился основательным. Чавкнул БП. Раз, другой. Семь.
Мунлайт повалился на землю и скатился к Снейку за кочку. Тот лежал бледный, видимо, тоже разглядел единственного оставшегося на ногах противника.
— Хреново дело, — буркнул Мун.
Бородатый понял по-своему. Подтянул автомат и напружинился, готовый вскочить на ноги в любой момент.
— Давай я его.
Мун повернулся, сильным ударом выбил из рук Снейка АК.
— Не трогай, это же…
— Это не он, — оборвал бородатый. — Уже не он.
— Не смей, — решительно предупредил Мунлайт и поднялся на ноги.
Если арифметика его не подводит, то остался один выстрел. Знакомая высокая крепкая фигура перла на него корявыми рваными движениями. Словно разболталось что-то внутри, сдох какой-то центр, отвечавший за координацию и еще что-то важное.
Противник поднял руку с БП. Хлопнул выстрел. Мунлайт кувыркнулся.
На какой-то момент наблюдавшему со стороны могло показаться, что пуля достигла цели, но седой успел упасть раньше.
Мун легко поднялся и зашагал навстречу. Противник, язык не поворачивался назвать его кадавром, попытался выстрелить еще раз. БП щелкнул осечкой. Раз, другой, третий, четвертый. Палец противника продолжал давить на спуск, хоть в этом и не было нужды. Мунлайт остановился. Расстояние между ним и кадавром сократилось. Теперь было видно суровое лицо противника с жесткими чертами. И тоскливые глаза, в которых теперь не было смысла.
Человек, хоть и был теперь не совсем человеком, смотрелся мрачным, угрюмым. За что при жизни, в которой его знал Мунлайт, и получил свою кличку.
— Угрюмый, — позвал Мун тихо.
Кадавр качнулся и замер, словно услышал знакомое слово. Рука его ткнулась в карман, опять показалась снаружи. Непослушные пальцы отщелкнули обойму и принялись пихать в нее патроны. Движения зомбака были неловкими. Патроны сыпались на землю.
Мунлайт шагнул вперед, отпустил автомат. «Калаш» повис на ремне. Сталкер выставил перед собой руки с открытыми ладонями и сделал еще несколько осторожных шагов вперед.
— Угрюмый, это я, Мунлайт.
Пальцы Угрюмого роняли патроны, пытаясь впихнуть хоть сколько-то ещё в обойму. Мун старался не обращать на это внимания. Грустные пустые глаза смотрели не то на него, не то просто куда-то в пространство. В них не было ни малейшего намека на мысль.
— Что с тобой? Ты слышишь меня, Угрюмый? Включи мозги, остались же они у тебя.
Мун говорил тихо, словно убаюкивал ребенка или уговаривал сумасшедшего. Второе, наверное, более подходило к ситуации. Он сделал еще несколько шагов. Расстояние между ним и кадавром стало совсем незначительным.
Ещё пару месяцев назад он вместе с Угрюмым стрелял по таким вот кадаврам. И те не казались разумными, способными услышать что-то, могущими общаться. А сейчас он разговаривает с Угрюмым, у которого в голове вместо мозгов, должно быть, тоже теперь кисель. Разговаривает только потому, что это призрак прошлого.
Слова текли сами собой. Он говорил, говорил что-то, без особого смысла, просто пытаясь достучаться до сознания.
Неужели он и в самом деле настолько наивен, чтобы предполагать, что до сознания Угрюмого можно достучаться? Мун не мог сейчас сказать что-то определенное на этот счёт. Он просто говорил, пытаясь пробиться сквозь пустой взгляд. Достучаться до человека, с которым кое-что довелось пережить вместе.
Щелкнула входящая в БП обойма.
Мунлайт оборвал поток красноречия на полуслове. Надо было стрелять. На поражение. В голову. Потому что иначе кадавра не завалить, они живучие. Но вместо этого он сделал ещё одну глупость — кинулся на того, кто когда-то был Угрюмым.
Он вложился в этот толчок на полную. Удар корпусом вышел в разы сильнее и сокрушительнее, чем тот, которым свалил Снейка. Откуда что взялось? Видимо, и вправду у организма в критических ситуациях вскрываются какие-то нечеловеческие возможности.
Кадавр не успел поднять руку с пистолетом. Покачнулся и под весом Мунлайта повалился-таки на землю. БП вывалился из непослушных пальцев. Седой прижал кадавра к земле, уперев тому автомат поперек груди, навалился сверху.
— Угрюмый, вспомни! — В голосе появилось отчаяние. Не то от того, что осознал наконец очевидное, не то потому, что единственный оставшийся вариант был перехватить автомат и убить.
Рванувшийся было кадавр вдруг замер. В глазах мелькнуло что-то, отдаленно похожее на мысль.
— Мууунлайт, — протянул он низко и невнятно. — Мууунлайт и водка.
Внутри что-то дрогнуло. Мун судорожно сглотнул, чуть ослабил давление.
— А Хлюпик где? Что с Хлюпиком?
— Муууунлайт, — тупо, на одной ноте повторил Угрюмый. — Мууу.
И от этого голоса седой вдруг почувствовал, насколько устал. Казалось, внутри все выжжено. Казалось, он не способен чувствовать боль, а только скабрезничать, прикрывшись маской злобного шута. И это в самом деле было так.
Но почему-то сейчас стало больно. Нестерпимо больно. Что-то безжалостно рвалось в груди. Но не физически, поперечно-полосатые мышцы миокарда были тут ни при чем, болела душа, наличие которой не доказано ни одной наукой.
