Сергей Клочков - Фреон
— Когда кажется, молиться надо. Веришь, не больше твоего понимаю.
— Это точно мёртвая Хип приходила… она меня и после смерти охраняет, — прошептал Философ. — Это Хип… она ещё с Болот за нами ходит.
— Значит, не понимаешь… — крякнул Фельдшер, полез в карман. — Тогда держи ещё. Это на покойниках со стройки лежало. Придержал я тогда эту бумаженцию. Не хотел, чтоб ты опять замкнулся и молчал часами.
«Фримен» достал вчетверо сложенный листок бумаги и передал мне.
Опять рисунок. Большой квадрат с окошками, в них люди-овалы со спичками рук-ног. Зато оружие прорисовано чётко: видно, где автомат, где винтовка, и всё стреляет — огоньки красными кистями, чёрточки летящих пуль. А возле квадрата-стройки три безголовых человечка, зачирканных красным карандашом. И всё та же девчонка в чёрном треугольном платье, но на этот раз «злая» — зубы оскалены, волосы дыбом. Руками машет возле тех, безголовых.
И мысль у меня вдруг. Дикая, страшная.
Видно, давно она у меня зрела, да только сейчас и тюкнула в темечко.
— Фреон… я ведь из местной сети архивы сообщений и новостей поднял. Не нашли ни Хип, ни её мужика. Ни одного трупа «долганы» не надыбали, даже своих. Кровища, мутанты побитые, лоскуты от комбезов, куски костей и раздолбанное оружие…
Значит, и «свободный» о том же подумал… но нет. Вряд ли может такое быть.
— После «карусели» человека можно в горсть собрать, — буркнул я. — Говорят, цепанул всю группу недобитый контролёр, силёнок ему не хватило зомбировать всех, вот и загнал ребят в аномалии. Хитрая сволочь.
Я вздохнул и поднялся с земли, удивляясь тому, что уже почти не штормит.
— У Луня, да и Хип детекторы были отличные, самой последней модели, из тех, что к ПМК подключаются. Они и успели дать сигнал в сетку, что в «карусель» их хозяева зашли, после чего, понятное дело, отрубились. У «долганов» в это же время ПМК из сети тоже разом пропали. Что можно подумать?
— Жаль… ну а вдруг?
— Вдруг только в сказках бывает. Собирайся, анархия, пошли до хаты. Нет здесь выхода. Ересь, то — же подъём. Разлёживаться в «Схроне» будешь.
Значит, опять Хип приходила… не двинулся ли наш Философ крышей после пси-поля на Болотах? Понятное дело, что это не может быть она… но кто-то же за нами по Зоне ходит босыми девичьими ногами? Кто-то же разбил головы мародёрам вблизи Агропрома? И артефакт принёс, рисунки эти подкидывал? Вспомни, излом вас тоже не тронул, хотя на старом Кордоне кровососу башку отрубил, и что там был именно излом, нет сомнений — только он может так врезать. Но тварь эта опасна до предела, не отпускают изломы человека живым, обязательно грохнут — если бывают, хоть и очень редко, «мирные» встречи с сытыми кровососами, то в случае с изломом чуда не случится: или ты его, что сомнительно, или он тебя, что скорее всего.
Ох, как же всё это странно. Непонятно. И несмотря на то, что складывались эти странности для нас пока удачно, мне это всё равно крепко не нравится. Страшно даже, когда Философ про мёртвую сталкершу загоняет, что ходит возле лагеря по ночам. Волосы дыбом под капюшоном поднимаются от мысли, что, может, и не Хип это была.
Не готов я к такому. И просто боюсь.
Прав был тогда Доктор. Не тот я человек, чтобы к Монолиту ходить. Некоторым желаниям лучше не сбываться.
А пока — назад. В бункер «Схрон» отлежаться, отоспаться, восстановиться. Напиться горячего чаю или чего покрепче, почитать что-нибудь, отвлечься, просто поваляться на попахивающем плесенью диване, глядя в потолок и не думая ни о чём. В последние дни страшно мне в Зоне бывает. Слишком страшно, и это плохо. Какой же из меня проводник, если вместо того, чтоб безопасный путь отыскивать, шарю я взглядом по окрестным кустам и окнам заброшенных домов, ожидая увидеть в них серое личико с ввалившимся ртом. Что прошибает меня холодным потом при малейшем непонятном шорохе, и у посёлка я несколько часов лежал не только потому, что пути изучал, но ещё и потому, что попросту трясся, как зелёный новичок, и себя успокаивал.
Надо будет поговорить с Хорём. Перегоревший сталкер становится бесполезен, это гарантированный смертник… наверное, уже и Фельдшер, и Ересь отлично понимают, что Фреон снова угробил свой отряд. И что сегодня, как и в прошлые разы, выручил всех нас этот странный «глюк», а вовсе не «опытный сталкер, специалист по подземельям».
И получается, что пора с Зоной завязывать. Значит, это уже хана. В следующий раз чуда не будет. А если и не завязать, что, конечно, не получится, то просто бродить по окраинам да мелочь собирать. На тушёнку с хлебом хватит — и то добро.
— Сталкер, ты офонарел? — спокойно, даже как-то печально поинтересовался Хорь.
Скорее, от моего признания «офонарел» сам торговец, отсюда и какая-то обречённая печаль в голосе. Смотрит исподлобья, глаза несчастные, руки опустил. Уж лучше б выматерился он, что ли…
Накатило на меня нешуточно, да ещё и спиртным я чуток усугубил, потому и рассказал я ему всё. И что хватит с меня дальней Зоны. Что и Ересь, и Фельдшер могли под моим мудрым руководством много раз в Зоне просто по-глупому помереть. Что толку от меня как от сталкера и проводника — ноль. Что я начинаю бояться Зоны не тем привычным страхом, который выжить в ней помогает, а таким, что трясутся поджилки, диким, парализующим, что для сталкера означает конец карьеры или смерть в следующей ходке.
И в тяжёлом, затяжном молчании смотрел на меня Фельдшер, как-то совсем уж притих Философ, а я сам, без приглашения, тянулся к бутылке горькой настойки, плескал себе в кружку, выпивал и продолжал вещать. Что в команде реально работать не могу, не соврал «ботанический» отдел кадров в своём досье на сталкера Фреона. И о том, что смертей я и так достаточно за свою жизнь насмотрелся, чтобы ещё двух человек угробить. Высказался по поводу идиотизма всей этой затеи с выходами за Периметр, которые, может, есть, а может, и нет их в природе. Что большим дядям не фиг страдать патологической жадностью, а как в старые добрые времена — подкупить офицеров на одном из пропускников, благо, человечество от Зоны уже начинает зависеть и так подсело на иглу артефактов, что по карману дядям не ударит лишний десяток — другой миллиончиков, потраченный на нужды местных вояк.
— Я тебя спрашиваю, что ты мне тут вывозишь, сталкер? — снова спросил торговец, не меняя интонации. — Слушай, может, тебе просто мало, а?
Ничего, видно, не понял Хорь.
— Друг, ты же вроде в курсе, что иногда случается со сталкерами такая бяка, перегорают люди. — Я снова потянулся к бутылке. — Так вот, я уже начал. И этим ходить со мной теперь опасно — могу в аномалию завести и не заметить. Веришь, когда один по Зоне лазил, оно мне было проще.
— Ты что, за нас боишься? — удивлённо спросил Фельдшер.
— Хрень не молоти, — грубее, чем следовало, оборвал я «фримена».
Вот ещё тоже бред… за них я боюсь. Чёрта лысого. Зона здесь, и за каждую жизнь переживать — нервов не хватит. Друг он мне разве? Да какой там… «свободовский» гарант моей благонадёжности и одновременно курьер от анархистов за Периметр. Видать, в коробочке ценные диски лежат, которые если в аномалии сгорят, то не беда, главное, чтоб в неправильные руки не попали. До сих пор поражаюсь, как он мне про эту посылочку рассказал. На дурака Фельдшер не похож. Значит, доверяет, как самому себе, или же просто выхода другого не видит. Ведь просил он, если с ним что случится, коробочку ту в «жарку» или «карусель» закинуть, чтоб наверняка. Не Ересь же он об этом попросит, честное слово…
Не страдал я никогда такой штукой, чтоб за кого-то переживать. Привык, что чихать на всех, так как всему миру, в сущности, чихать на тебя. Что всегда был, есть и будешь один, друзей в Зоне нет и быть не может, и башка у сталкера должна болеть только по поводу собственной шкуры. И всегда эта философия была безотказной, пока… ну, пока вдруг перестала она быть правильной.
Ничего я не могу поделать с чувством пустоты в груди. Не грусть, нет, не горе, не память. Просто пустота там, где раньше была вера в счастье, надежда на лучшее, там, где у меня хранилось то немногое светлое, что успел я собрать за свою, в сущности, никчёмную жизнь. Где хранились у меня улыбки Хип и то, как на неё Лунь смотрел, где берег я отражение чужого счастья и надежду на то, что уж у них-то обязательно должно быть всё хорошо, иначе никчёмным становится всё на свете. И в этом же уголке души я берёг память о Манон. Жила у меня там мысль, что помог я стоящему, правильному человеку, что сделал наконец что-то хорошее, пусть даже и проворачивая аферу с институтским барахлом. Но даже этой доброй мысли не осталось, потому что Манон больше нет, её застрелил мародёр, который, по сути, тоже сталкер, как и «долган», или одиночка, или «фримен». За идею здесь, в Зоне, наверное, только «Монолит» рубится, и то далеко не факт. А все остальные, по сути, сталкеры, что жизнь кладут за деньги. А во всё остальное время врут. И про свои «идеи», за которые якобы сражаются, и про «азарт Зоны» врут, потому что азарт возникает у них только от денег, и про дружбу врут, потому что там, где деньги, никакой дружбы нет и быть не может, что друзьями в Зоне бывают до первого редкого и дорогого артефакта. Врут напропалую и себе, и окружающим. Брешут самозабвенно и так много, что сами запутываются в собственном вранье и начинают в него верить. Как сказал Сионист: «Сталкер — это тяжёлый, ярко выраженный случай человека». Правда, при этом стоит отметить, что под словом «человечность» циничный и начитанный сталкерюга понимал вовсе не правду, великодушие, доброту или милосердие, а совсем иные, прямо противоположные качества.
