Дмитрий Ермаков - Слепцы
Тело пришельца полетело в озеро.
– Не-е-ет! – закричала Дарья, срываясь с места. Если Миша и Гоша выбрали именно этого сапера, значит, он, возможно, был еще жив. Значит, его еще можно было спасти.
Даша снова опоздала. Она успела увидеть лишь, как в том месте, где только что скрылся под водой солдат, стали вспенивать воду хвосты озерных обитателей: зубастых рыб, похожих на угрей. Со всего озера устремились они на добычу, привлеченные текущей из тела сапера кровью.
– Зачем? – Кружевницына стояла, опустив руки, раздавленная ужасом совершившегося на ее глазах злодейства, и смотрела, как превращается в рыбий корм, возможно, один из последних людей на Земле.
– Собаке – собачья смерть, – ответил со злостью Гоша. И тут же согнулся пополам от страшного удара в живот.
Никому ничего не объясняя, Дарья развернулась и зашагала прочь. Сейчас ей было все равно, куда идти. Лишь бы подальше от этого страшного места. От того места, где они лишили себя последнего шанса покинуть пещерный плен.
* * *– Вот так все и было, – закончила рассказ Даша.
Герман сидел рядом, скрестив руки на груди, глядя куда-то вдаль. За все время, что Даша рассказывала ему историю вторжения миротворцев, он не произнес ни слова и даже не шевелился. Даше порой казалось, что космонавт перестал дышать. Он как будто выпал из реальности. Но как только рассказ подошел к концу, Лыков вздрогнул, приходя в себя. Пожевал губами, прочистил горло.
– Значит, все, что мне говорили раньше, – ложь? – заговорил он тихо, с трудом выдавливая из себя каждое слово. – Все эти страшилки про ужасных злых миротворцев… Ложь?
– Не ложь, Герман. Сказка. Наш фольклор. За столько лет реальные события не забылись… Правду знают все. Мы просто стараемся пореже вспоминать, как было на самом деле.
Даша сбилась и замолчала. Ей сложно было объяснить даже себе самой, почему со временем из уродливой, скукоженной куколки-правды вылупилась странная, нелепая, но куда более симпатичная бабочка-сказка.
– Не мучай себя, – продолжал Герман, – я понял. Есть пара вопросов. Так, уточнить детали. А слово «миротворцы» откуда взялось?
– Моя работа, – горько усмехнулась Дарья. – Я столкнулась с Кондратом Филипповичем минут через десять после того, как все закончилось. Состояние у меня было… Сам понимаешь. Не хотелось ни говорить, ни плакать. Сидела убитая, краше в гроб кладут, уставившись в одну точку. А он привязался, не отставал: «Кто это были? Кто это были?» Ну, я и произнесла на автомате первое слово, какое в голову пришло.
– Понятно. Вот как бывает-то… А Севу, Севу ведь не убили?
– Нет-нет. Напугали до полусмерти, но не убили.
– Сталактит ему в зад затолкала? – Герман попытался хотя бы чуть-чуть развеять сгустившуюся атмосферу. Даша на шутку не отреагировала.
– До того ли мне было? – ответила она без тени улыбки. – А потом простила дурачка. Сева пропал через год, – добавила женщина, – его Зов забрал. И многих еще этот Зов погубил…
– Еще вопрос. После миротворцев же остались респираторы, ОЗК… Почему же вы не попробовали покинуть пещеры?
– Как ты себе это представляешь? – заморгала Даша. – Двое уйдут, а другие останутся?..
– Почему двое? Костюмов осталось четыре.
– От ОЗК есть прок только тогда, когда они герметичны, – пояснила Дарья. Лыков таких тонкостей не знал. а потому спорить с ней не решился.
– А главное, Кондрат сразу все это барахло спрятал. Предвидел, что народ захочет наружу прогуляться. Но вообще… Ты задал правильный вопрос. Я сама мечтала иногда надеть респиратор и подняться наружу… Хоть одним глазком посмотреть на мир по ту сторону Завала.
– А Боря? Смертник? Ты же понимала, что его в момент нафаршируют пулями.
Даша заскрежетала зубами, глаза ее наполнились слезами. До этого она держалась, не давала воли чувствам, но сейчас не выдержала. Герман, судя по всему, задал самый неприятный вопрос из всех возможных. Лыков придвинулся ближе, осторожно обнял подругу, привлек к себе.
– Извини. Я не подумал… Можешь не отвечать.
– Нет, – прошептала Даша сквозь слезы, не поднимая голову, – нет, я скажу. Сколько, черт возьми, можно держать в себе! Да, его смерть на моей совести. И остальные смерти тоже. Я не приказывала ему стрелять в командира! Я вообще просила его не трогать винтовку! Но какое это имеет значение? Зачем оправдания? Чего стоят все эти хреновы слова?! В смерти Бориса виновата я, и только я.
Больше Даша не сказала ни слова. Она так и осталась сидеть, уронив голову на колени. Густые темные волосы Дарьи рассыпались по спине, по камням. Плечи ее вздрагивали. Герман тоже молчал. Он просто сидел рядом, угрюмо понурив голову. Слова утешения казались неуместны. Любые слова звучали бы сейчас нелепо, фальшиво. Несколько раз он протягивал руку, чтобы погладить подругу по голове, но каждый раз одергивал.
Наконец Даша перестала рыдать. Спала она или бодрствовала, понять было сложно. Герман не стал выяснять это. Лыков тихо встал и удалился, оставив Дарью Сергеевну одну, наедине с тишиной, темнотой и горем.
Глава 18
Эвакуация
Поток ледяной воды обрушился на голову лежавшего без сознания Прохи. Парень мигом очнулся, закашлялся, открыл глаза и тут же застонал от невыносимой боли. Прямо в глаза ему светил яркий свет. Электрический свет.
Два человека, облаченные в мешковатые плащи, направили на Проху винтовки. Лица их скрывали респираторы. Третий, в противогазе, возвышался напротив. Он держал в руке фонарь. Откуда-то раздавалось непрестанное гудение. Только минуту спустя Проха понял, что гудение издает фонарь-динамо: миротворец ритмично нажимал на ручку.
– Будешь говорить?! Или по почкам захотел?! – прозвучал из-под противогаза гнусавый, сильно искаженный голос.
– Э-э-э… А вы кто? – пролепетал Проха. Он еще цеплялся за робкую надежду, что эти люди никак не связаны с теми саперами, которых племя убило много лет назад.
– Ага. Заговорил, – обрадовался человек в противогазе. – Мы? Слонопотамы[18]. Что, не страшно? Ничего, сейчас испугаешься. Выкладывай, где прячутся остальные.
– Какие «остальные»? – переспросил Прохор, стараясь оттянуть время.
– Не прикидывайся кирпичом! – рявкнул слонопотам, занося для удара ногу, обутую в сапог. – Тут следы толпы людей. Ты был один. Где остальные? Говори!
– Не понимаю, о чем вы, – твердо отвечал Прохор.
Проха надеялся, что ему удастся оттянуть время и что-то разузнать, но вместо ответа получил в затылок такую затрещину, что голова его чуть не треснула. Не успел помощник вождя упасть на пол, как новый удар, на этот раз в бок, заставил его взвыть от боли. Сколько еще было этих ударов – Прохор не помнил. Били его жестоко, методично. Наносили удары туда, где они причиняли самую сильную боль. Не давали ни опомниться, ни поднять голову.
– Говори! – мычали миротворцы. – Говори!
Сказать Проха ничего не мог, он и вздохнуть был не в состоянии. Глаза мужчины лезли из орбит, спина, шея, плечи, по которым били мучители, превратились в один сплошной сгусток боли. Разум Прохи, не способный больше это выдерживать, начал стремительно погружаться в холодное оцепенение обморока. Однако прежде, чем на смену боли и ужасу пришла спасительная темнота, Прохор успел услышать голос жены:
– Я помогу, держись.
– Держусь! – прошептал Проха.
И тут что-то странное произошло с ним.
Мрак рухнул, точно занавес, охватил рассудок и сознание Прохи. Мрак схлопнулся, как черная дыра. Могучей приливной волной подхватил океан тьмы щепку-человека, завертел в своих цепких объятиях и небрежно бросил, наигравшись.
Но свет не вернулся. Сколько ни поворачивал Прохор голову, вокруг он видел одно и то же. Ничто. Одно понимал помощник вождя: он лежит на чем-то твердом, холодном, а на теле его ноют и саднят следы от десятков ударов. Больше пока ничего понять не удавалось.
Проха успел забыть, что такое Тьма. Пещерные люди, хотя они и привыкли жить в темноте, старались рассеивать ее светом своих товарищей по выживанию – светлячков – и никуда без них не ходили. Живя в пещерах почти всю жизнь, Прохор научился многому. Но своим в царстве мрака он так и не стал.
Прохор озирался по сторонам, хватал воздух руками в тщетных попытках понять, где он. Верх и низ, пол и потолок, лево и право – все эти слова ничего не значили в темноте. Тьма будто бы намекала ошеломленному разуму: «Замри, не двигайся с места, это бесполезно. Замри. Умри».
К тому же темнота дралась. Пока помощник вождя лежал тихо, он оставался невредим. Но стоило ему пошевелиться, сдвинуться с места, как невидимый суровый враг тут же наносил удар то по голове, то по спине, то в бок. Иногда он бил наотмашь, иногда жалил и кусал, точно гадкий назойливый комар, а следом начинали саднить и нарывать полученные недавно шрамы.
Трепыхающийся в лабиринте из невидимых пут, оглушенный Проха был близок к отчаянию. Цепляясь за последнюю соломинку, мужчина привстал, сложил пальцы щепотью и зашептал, едва размыкая губы:
