Дем Михайлов - Эхо войны
Посмотрев на Пахана, я уточнил:
— Почему я сейчас не черный? Ну, толком и сам не знаю. Но вообще это контролируется. Я обязан старику жизнью. Обязан ему всем. Я должен был отдавать ему долг еще долгие-долгие годы. Но ты забрал его у меня… Да, иногда старик посылал меня к одному из твоих или бессадулинских выродков — вы ведь не можете проконтролировать всех до единого, верно? И некоторые позволяли себе лишнее — избивали и убивали стариков и старух, забирали девчонок из слабых семей и пускали их в темных подъездах по кругу, а потом забивали им по бутылке в каждое из использованных отверстий. Им, наверное, весело это было — замучивать до смерти ни в чем не повинных людей. И их за это ни ты, ни Татарин не наказывали. Прощали им. А вот Тимофеич не прощал. И бывало, что темной ночью я выходил из берлоги, находил того или иного беспредельщика. И убивал его. Чтобы остальным жилось спокойно. Хоть и неприятно мне людей резать, но Тимофеич научил, как с этим справляться, он же показал, куда именно лучше наносить удар. Раньше старик сам это делал — когда я совсем малолеткой был. Да только постарел он, с суставами проблемы начались. Так что я велел ему отдыхать и сам за дело взялся. Ведь именно так должен поступать хороший сын — перекладывать заботы на свои плечи. Верно?
И вновь ответом была тишина. Грузный мужчина натужно сипел и делал все, что мог, чтобы не прекратить дышать. Но я уверен — он внимательно меня слушал. И потому я продолжил:
— Когда Тимофеича убили, когда я вышел из запоя, когда пришел в себя, я начал искать виновных. С самого начала думал только на двоих — либо ты, либо Татарин. Только вы могли послать по душу Тимофеича свои бригады. Вы ведь давно догадывались, что не просто так ваши людишки исчезают. И знали, что люд Тимофеича уважает, прислушивается к его словам, а он ваше управление не жаловал, считал вас тупыми ублюдками, дорвавшимися до власти и ничего не делающими для простых доходяг. Я охотник, умею следы прочесть — даже на бетоне сухом, — умею и людей тихонько расспросить, не выказывая интереса вытащить из них все, что нужно узнать.
Так что быстро я вышел знаешь на кого? На Урода. На Вадика Урода и его отморозков. Больше и думать было нечего — сразу стало ясно, что приказ отдал ты. Но я человек въедливый, люблю знать точно. Поэтому пришлось мне дать Уроду и его ребятишкам возможность забрать две баклажки самогона у одного доходяги, которого я подослал на их путь. Доходягу пнули раза три по лицу, выбили ему два зуба. Но я отблагодарил харчами и вещами, тот внакладе не остался.
А вечерком Вадик Урод с толпой своей уселись под подъездным козырьком, развели костерок, шашлычок замутили, самогончик открыли. И через десять минут застыли как куклы — вот прямо как ты сейчас. Вино то непростым было. Я ведь охотник — знаю, чем зверье и растения богаты. И чтобы быть уверенным, расспросил я Урода неторопливо. Он мне и поведал губами непослушными и трясущимися, что он, мол, и не хотел Тимофеича трогать, что любил он старика любовью сыновьей, да только против приказа свыше не попрешь, а приказ был четким — найти и жестоко убить, втоптать в землю гниду старую ершистую. Вот они и втоптали… Следующим, что я у него спросил, было: «Кто приказал?»
Опрокинув остатки коньяка, я встал, заглянул в глаза Пахана и поинтересовался:
— Знаешь, что мне ответил Урод? А, Пахан? Не знаешь? Я тебе отвечу — Урод сказал: «Мне приказала Лика! Лика Маска приказала!» Это ведь дочь твоя ненаглядная, да, Пахан?
— Ы-ы-ы-ы-ы-ы… — надрывно застонал бывший авторитет, заколыхался в кресле, из глаз его потекли слезы. Он хоть и жестокая тварь, но в первую очередь любящий отец, и он уже сердцем чувствовал, что именно я сейчас ему скажу. Я его не разочаровал.
Наклонившись поближе, я воткнул торчащую в его шее иглу поглубже и кивнул:
— Верно, после откровений Вадика Урода я обрушил на них козырек. Умерли они не сразу. Пришлось посидеть чуток, подождать, пока последний хрипеть перестанет. А затем я решил навестить твою дочурку. Суку эту злобную, что людей мучить обожала.
Я отошел к подоконнику, налил себе еще коньяка. За моей спиной мучительно рыдал парализованный отец, выдавливая негромкое и жуткое:
— Ы-ы-ы-ы-ы… Ы-ы-ы-ы-ы… Ы-ы-ы-ы-ы…
— Ее я тоже расспросил, — рассказал я Пахану. — Узнал, что приказ исходил от тебя, а она уже передала дело Уроду. Ну а затем я скормил их заглотам. Помощниц и подруг твоей дочери — мертвыми отдал зверью. А вот Лику Маску — скормил заживо. Скажу честно, страдала она очень сильно. Мучилась до последнего вдоха.
— Ы-ы-ы-ы-ы… Ы-ы-ы-ы-ы-ы…
— Ну что ж теперь, — развел я руками. — Жизнь такая, не мы такие. Ты — моего отца, я — твою дочь. Справедливо?
— Ы-ы-ы-ы…
— А затем осталось придумать, как именно мне добраться до тебя — до того, кто редко покидает убежище. Нет, шансы у меня были, но мне мало было тебя просто убить. Мне хотелось еще и выговориться, дать тебе понять причины моего такого поведения и жестокости. Но как подобраться? — вздохнул я. — Как? Тебя так надежно охраняют. Ты сидишь высоко, глядишь далеко.
И тут в наш город приходят русские… Представляешь? В нашу глушь пустынную заваливается мощный грузовик, груженный вооруженными рылами. Все сразу стало интересно. Вы с Татарином мгновенно сцепились из-за русских. А когда они выбрали бывшего вояку, а не зоновского авторитета, тебя это обидело, и ты попытался хотя бы одного из русаков заграбастать силой — под пытками все заговорят. Как заграбастать? Да подождать, пока он отойдет отлить в одиночку, — и всего делов. Мешок на голову — и привет.
Да только парень был не так прост, они там все обучены, бесшумно его взять не удалось, он начал стрелять, подключились его товарищи, пули полетели во все стороны. Смертельно раненный русак умудрился от вас уйти. Уж не знаю, как он прошел через весь город и кто ему помог, но он ушел из ваших рук, а потом умер. Ты и тут облажался, Пахан. Тебе даже оружие и шмот его не достались!
Но меня это мало касалось: я — простой охотник, мне в эти разборки не влезть. И тут бац — сам Татарин меня сватает на роль проводника! Вот это шанс! Да? Мне с трудом удалось показать свою незаинтересованность, еле-еле вышло представить себя не желающим проблем простым охотником. Они меня еще и уговаривали! Едва получилось у них меня уболтать — аж угрожать пришлось, чтобы я со скрипом согласился…
А затем судьба начала дарить мне шанс за шансом! Бессадулинские радостно принялись умирать, прямо пачками гибли. Мне и делать ничего не пришлось. Я был пассажиром на рейсе своей мечты! В самом конце так и вовсе мне дали царский подарок — возможность прийти в город первым и одиноким. Все знали о тех, кто ушел с чужаками в загадочный поход. Знали и про меня. Знал и ты, да? И когда я вернулся в город, крича о сокровищах, об оружии и прочем, ты не смог удержаться, и вот я здесь.
Выговорившись, я шумно выдохнул, помассировал виски, затем опрокинул стакан с коньяком, по столу побежал ручеек крепкого алкоголя.
— Где крестик Тимофеича? — спросил я мрачно. — Золотой крестик. Вадик Урод отдал его Лике. А та отдала тебе. Я специально задавал вопросы на эту тему. Я знаю, что крест моего отца где-то здесь, среди завалов золота. Скажи — где именно, чтобы мне не пришлось искать.
Плачущий Пахан не ответил ничего. Зато его заполненные влагой глаза на секунду метнулись к широкой вазе из зеленоватого стекла с золотыми полосками. Внутри были монеты, украшения, цепочки. Мне не пришлось долго искать — крест Тимофеича лежал на самом верху, и я крепко-накрепко зажал его в кулаке.
Что ж… дело сделано…
— Я слышал, что золото легко плавится, — заметил я вслух по пути к подоконнику.
Беря бутылку за бутылкой, графин за графином, я разлил алкоголь по всей комнате, обильно смочил шторы, стол Пахана и его самого. В ответ неслось лишь:
— Ы-ы-ы-ы-ы!
— Да-да, — кивал я. — Да. И Тимофеич не хотел умирать. Знаешь, я обещал ему внука. Да вот не вышло…
— Ы-ы-ы…
— Хватит! — зло буркнул я, глядя на Пахана. — Умей умереть достойно, сучий ты потрох! Чего боишься? Будь мужчиной, твою мать! Сиди ровно, прими смерть с мужеством! И если встретишься там с Тимофеичем — передай ему, что сын его Битум в порядке, все у него хорошо, что он помнит своего отца и никогда не забудет.
— Ы-ы-ы! Ы-ы-ы-ы-ы-ы!
— Это «Зиппо»? — спросил я, беря со стола массивную золотую зажигалку. — Не бойся, я не заберу себе. Только разок чиркну и сразу положу на место. Чирк…
Зажигалка выдала пламя с первой попытки. На занявшуюся синеватым огнем столешницу я положил горящую зажигалку. Посмотрел на хозяина кабинета как раз в тот момент, когда на него перекинулось пламя со стола и пропитанная алкоголем одежда полыхнула.
— Ы-ы-ы-ы!
— Да, — ответил я. — Да. Больно. Но тебе придется пройти этот путь до конца, Пахан.
— Ы-ы-ы-ы-ы-а-а-а-а-а-А-А-А-А-А-А!!!
