Юрий Никитин - Лоенгрин, рыцарь Лебедя
Рыцари быстро организовали круг, сэру Альмербергеру и сэру Лангерфельду позволили выбрать оружие по своему предпочтению, и они ринулись друг на друга с ревом и бранью.
Перигейл сказал Лоенгрину с одобрением:
– Вот вы и начали решать спорные вопросы! Причем в нашем рыцарском духе, по-мужски.
Лоенгрин понаблюдал за бойцами, покачал головой.
– Это неправильное решение.
– Почему?
– Сэр Альмербергер крупнее, – сказал Лоенгрин, – и явно лучше владеет оружием.
Перигейл кивнул.
– Вы совершенно правы, ваша светлость. Очень точно подмечено! Особенно то, что сэр Альмербергер крупнее. Всего на голову, да… гм… но я бы поставил на сэра Лангерфельда.
Лоенгрин изумился.
– Как? Он явно слабее!
– Даже у зверей, – сказал Перигейл мудро, – сила – еще не все. Присмотритесь, ваша светлость, внимательнее. Вы же теперь герцог, должны видеть больше, чем другие.
Лоенгрин кивнул, не желая спорить, но все-таки сила и умение владеть оружием решают в этом мире если не все, то очень многое, хотя, конечно, сэр Лангерфельд дерется просто яростно, содрогается от мощных ударов сэра Альмербергера, но упорно идет вперед, рубит, колет, подныривает под руку и бьет по корпусу, хотя эти удары почти не причиняют вреда его противнику…
Глава 3
От щита сэра Лангерфельда сперва отлетел срубленный кончик, треснула и свернулась в кольцо стальная полоса, под довольные крики зрителей со звоном слетела пластина с плеча, а на шлеме появились вмятины, но сам сэр Лангерфельд рычал и люто пер вперед, продолжая бешено наносить удары.
Сэр Альмербергер, получив несколько чувствительных ударов, перешел в оборону, в то же время выбирал моменты для контратак, зато озверевший сэр Лангерфельд непрерывно осыпал его градом ударов.
Лоенгрин смотрел заинтересованно, перелом в ходе схватки уловил едва ли не раньше самого сэра Перигейла, который просто знает характеры лордов…
Сэр Лангерфельд в порубленных доспехах, в помятом шлеме и с выступившей кровью на боку продолжает драться с такой яростью, словно защищает саму святую Деву Марию от поругания, и сэр Альмербергер дрогнул, начал отступать шаг за шагом, во всех его движениях стала заметна неуверенность, что быстро переходит в растерянность.
– Согласен, – прошептал Лоенгрин, – сэр Лангерфельд уже выиграл, можно сказать.
– Побеждают не мышцы, – сказал сэр Перигейл назидательно, – а сила духа, не так ли?
Лоенгрин ответил тихо:
– Да, но…
– Что не так?
– Эту силу духа да в нормальное бы русло, – ответил Лоенгрин. – Ишь, победил в схватке, кому первому пройти через дверь!
– В церковь, – уточнил сэр Перигейл.
– А в другое место они бы уступили друг другу? – спросил Лоенгрин.
Сэр Перигейл развел руками.
– Да, верно, дело не в церкви. Честь… она везде честь. И в мелочах. Разве не так?
– Так, но…
Крики становились все громче. Сэр Лангерфельд в яростном напоре вытеснил сэра Альмербергера из круга, тот отступал до тех пор, пока не оказался прижатым к стене, а сэр Мортен, взявший на себя роль судьи, поднял руку и прокричал:
– Всем назад! Опустить оружие!..
В толпе умолкли, сэр Лангерфельд послушно, хоть и очень неохотно, сделал шажок назад, но меч держал наготове, только с руки сбросил остатки изрубленного щита.
– Объявляю, – прокричал сэр Мортен, – победа в поединке досталась сэру Лангерфельду. Есть возражения?
Сэр Лангерфельд оперся на меч, его раскачивало, он прохрипел:
– Не…нет… ни…каких…
Двое рыцарей подхватили его под руки, чтобы не упал от изнеможения, весь выложившись в схватке, а сэр Мортен повернулся к сэру Альмербергеру.
– У вас?
Тот сказал устало:
– Нет. Не хочу больше иметь дела с этим сумасшедшим. Пусть идет первым.
Сэр Лангерфельд прохрипел обугленным ртом:
– Сэр Альмербергер, я любезно уступаю вам эту честь…
– Нет уж, – прорычал сэр Альмербергер, – схватку выиграли вы, вот и входите первым!
Лоенгрин сказал Перигейлу рассерженно:
– Втолкните кого-нибудь из них силой, пока эти двое не начали все заново!
Перигейл вздохнул.
– Что, вам с таким дела иметь не приходилось?
Лоенгрин отмахнулся и пошел к себе. По дороге хотел зайти к Эльзе, но она, воспитанная в строгих правилах, считает неприличным, когда даже муж подходит днем слишком близко, потому просто поднялся в свои покои и, стараясь не думать о леди Ортруде, разложил на столе карту Брабанта, чувствуя радостный прилив сил. Сколько можно распахать новых полей, сделать Шельду судоходной до самых истоков, построить широкие мосты через реки и болота, дабы связать Брабант с другими герцогствами, княжествами и королевствами!
Руки просто дрожали от восторга, когда он начал намечать на карте, где построит переправы, где начнет осушать болота, не сразу даже заметил, как в покои вошел барон Коллинс Норстедт, за ним двое молодых парней, один с лютней, другой с полотенцем и ножницами.
– Что? – спросил он недовольно.
Барон красиво поклонился.
– Ее светлость герцогиня Эльза прислала к вам лучшего цирюльника, ваша светлость. Говорит, волосы у вас уже отросли за установленную длину.
Лоенгрин спросил недовольно:
– Кем установленную?
Он ответил с достоинством:
– Традицией, обычаем… в конце концов, приличиями, ваша светлость!
Лоенгрин вздохнул, с тоской покосился на карту.
– Ну, если даже приличиями…
Цирюльник быстро придвинул кресло ближе к окну.
– Ваша светлость, прошу сюда! Мне нужно, чтобы солнце падало на ваши волосы.
– А так их не увидишь? – спросил Лоенгрин. Увидел его лицо, отмахнулся. – Ладно, сажусь. Стриги.
Цирюльник выждал, пока молодой герцог опустится в кресло, ловким движением набросил на плечи полотенце и подступил ближе со зловеще лязгающими ножницами в руке.
Лоенгрин кивком указал на парня, что сел в трех шагах и настраивает лютню.
– А он тоже стричь волосы?
Барон ответил с легкой улыбкой:
– Ее светлость герцогиня прислала его, чтобы он услаждал ваш слух пением и песнями, пока вас стригут… как овечку.
– Как барана, – буркнул Лоенгрин.
Цирюльник, не переставая лязгать ножницами, начал приподнимать ему волосы на затылке и озабоченно похрюкивать, словно это такое уж важное и трудное дело, как именно стричь, а бард, небрежно, но очень умело перебирая струны лютни, красивым голосом запел о любви Изольды и Тристана, об их хитроумных уловках обмана короля Марка, законного мужа Изольды, об их играх в постели, которым оба предавались, когда Изольда, усыпив мужа, бежала к молодому любовнику.
Лоенгрин слушал сперва рассеянно, голос молодого певца слишком сладок, такой сироп больше нравится женщинам, потом встрепенулся, вслушался, начал хмуриться.
Цирюльник отпрянул, попросил испуганным голосом:
– Ваше светлость, не вертитесь! А то срежу криво. Или вовсе ткну вас ножницами в глаз.
– Сижу тихо, – ответил Лоенгрин. – Эй, парень, подойди сюда!
Бард оборвал песню, приблизился, с достоинством поклонился. Вид у него был такой, что это не ему оказывают внимание, а он по-королевски снизошел к простым смертным.
– Что за песня? – спросил Лоенгрин. – Я слышал о Тристане совсем другое.
Бард ответил самодовольно:
– Сюжет классический, но я переосмыслил его в духе времени.
– Это как?
– Раньше, – объяснил бард, – сочинители делали упор на воинские подвиги Тристана, на бой с Морольдом, на чувство долга, однако это очень высокие понятия, и не каждый из слушателей откликается…
Лоенгрин, стараясь не двигаться, чтобы не прервать работу цирюльника, спросил настороженно:
– И что, ты придумал, как задеть всех?
Бард улыбнулся.
– Уже задел!.. Любовные утехи никого не оставляют равнодушным. Все мечтают о жене соседа, а еще лучше – о жене своего покровителя! Слаще всего добиться любви жены короля и чувствовать себя еще выше!
Лоенгрин нахмурился.
– Не все о таком мечтают.
– Но большинство, – уточнил бард. – Подвиги… это для немногих. Утехи в постели – для всех.
Лоенгрин спросил хмуро:
– Но как же наш долг?
Бард переспросил удивленно:
– Какой долг?
– Долг людей, – объяснил Лоенгрин. – Идти к Богу. Построить Царство Небесное на земле, как велит церковь. Стать выше и лучше. Чище!.. А ты поешь, как они пьют вино до одурения и предаются этим… ну, как двое животных.
Бард развел руками.
– Но, мой господин… Разве мы, люди искусства, не должны откликаться на желания слушателей? У нас, бардов, как и у рыцарей, есть свое соревнование. И бо́льшее признание получают те, кто сумел затронуть больше сердец!
Лоенгрин поморщился.
– Мне кажется, ты трогаешь их вовсе не за сердца.
Бард кротко хохотнул.
– Очень остроумно подмечено, ваша светлость!
– Божественный дар создавать мелодии, – проговорил Лоенгрин, – как и подбирать затрагивающие нас слова… дан Господом для возвышения человека. Чтобы он еще дальше уходил от животных и приближался к Нему. А как используешь этот бесценный подарок Неба ты?..
