Алексей Ефимов - Хрустальное яблоко
– Не станете? – удивленно-насмешливо спросил Цесаревич. – Это отчего же?
Полицейский замялся. Было видно, что ему стыдно говорить то, что он хотел сказать. Но он все же решился.
– Понимаете, Ваше Высочество, мы должны были сделать это сами. Сами остановить этих… этих женщин, не доводя дело до того, что… что случилось.
– Я рад, что вы понимаете это, сударь, – заметил Цесаревич.
Полицейский вдруг резко повернулся к нему, и с секунду они смотрели друг другу в глаза. Потом помощник комиссара опустил взгляд.
– Что толку понимать, если даже я ничего не мог тут сделать? Понимаете, мы могли найти мальчишек. Достаточно было арестовать этих… женщин и подвергнуть их допросу – уверяю вас, никаких… особых мер там не потребовалось бы, на таких особ отлично действует сама угроза заключения в тюрьму. Но кто посмеет арестовать людей, у которых столько денег? Вы знаете поговорку наших олигархов? «Если ты нарушил один закон – ты преступник. Десять – смертник. Все – бог!»
– У нас, на Земле, было еще хуже, – ответил Цесаревич. – В вашем обществе есть воля – пусть даже до предела извращенная, но она все же есть. У нас же не было ничего – мы тонули в болоте безволия, даже те, кто мог, не решались, просто не хотели что-то делать. Но все это изменилось, как вы видите, после войны.
– Война… – Полицейский скривился, словно откусил лимон. – У нас тоже была война – Великая Гражданская, надеюсь, что вы слышали об этом… Кончилось все тем, что наш народ оказался разодран надвое, и лучшая его часть – да, лучшая, что бы теперь ни говорилось об этом! – ушла туда, Наверх… оставив нас захлебываться в дерьме, в котором мы тонем. Аниу презирают нас, как… вы даже представить себе не можете! А мы… нам стыдно думать о них, вы понимаете? Нет, не понимаете, такое невозможно понять…
– Что вы должны были заявить мне? – сухо спросил Цесаревич.
– Ах это… Ничего особенного, уверяю вас – обычная истерика власть имущих насчет «самоуправства» и «превышения прав на необходимую самооборону». На самом деле господин Скрабо смеялся до колик, узнав, что его надменную супругу выпороли как последнюю шлюху – каковой она, впрочем, и является. С семейством Буррас дела обстоят сложнее – они очень, очень злы на вас, но теперь им будет непросто найти… исполнителей. Наемники… наемники напуганы, – это полицейский сказал с явным удовлетворением. – Вы даже не представляете себе, как они напуганы. Конечно, никто на самом деле не знает, что именно произошло в катакомбах, – и я не думаю, что вы мне это скажете, – но слухи на этот счет ходят самые страшные. Почти легендарные – как вы проходили сквозь стены, а мальчишка перебил целую банду голыми руками… Для вас это хорошо – непонятное пугает больше всего остального. У нас уже были… прецеденты.
– Неужели? – спросил Цесаревич. – И кто же это так отличился?
– В основном аниу – их репутация вам уже известна, надеюсь. Не далее как вчера они устроили бойню в гей-клубе – просто вошли туда и убили всех, кого смогли найти, всего лишь за то, что один из… актеров изображал аниу, а таких вещей они не любят… Мы заявили протест, как обычно – но, понимаете, никто в полиции не любит эту мразь, так что на самом-то деле… но нам очень, очень стыдно, что чужаки делают за нас нашу работу. Тем не менее мы стараемся хотя бы не мешать им… так что не думаю, что данный инцидент будет иметь какие-то серьезные последствия. Но в будущем…
– Что?
– Надеюсь, что вы представляете себе политический расклад в нашем обществе. Та же «Нихель Корп» – один гигантский легализованный гангстерский синдикат, и если вы перейдете ему дорогу, начнется настоящая война.
– Войны мы не боимся, – сухо заметил Цесаревич. – Ни настоящей – с воинами, ни… поддельной – с обнаглевшими бандитами.
Полицейский внимательно посмотрел на него.
– Да, я уже понял. И это… удивительно. Вы не представляете, сколько людей тут позволяют твориться самым гнусным мерзостям буквально у себя во дворе, «лишь бы не было войны»… Улаживание конфликтов превратилось у нас в высокое искусство, но это искусство мерзавцев оставаться безнаказанными. Их нельзя наказать в рамках закона.
– Но можно вне их? – заметил Цесаревич.
– Как полицейский, я не имею права обсуждать это, – отрезал Руллимаат. – Но если бы вы только знали, какие кошмарные вещи были предотвращены таким образом…
– Вы сказали, что это в основном постарались аниу, – сказал Цесаревич. – Кто еще?
– Вы думаете, я знаю? – ответил полицейский. – О таких вещах лучше не знать, потому что знание обязывает к действию, а что-то тут делать я не хочу… Хотя… у меня есть подозрения, кто объявил, например, настоящую войну любителям мальчиков. В последние пять лет все слишком ярые проповедники такой… любви вдруг стали просто… исчезать. Не находили ни тел, ничего. Потом до нас начали доходить слухи, что похищенные обнаруживались в качестве рабов на Сторкаде. Сторков много в чем можно упрекнуть, но таких вещей они не любят исторически, их религия очень строга на этот счет, так что судьбе извращенцев не позавидуешь. Как вы понимаете, сами сторки не могут заниматься тут похищениями – их бы сразу поймали, они слишком… э… выделяются… – (Цесаревич отметил, что мьюри не знают о кальке личности – превосходно, запомнить, но сейчас – слушать дальше…) – Нет – кто-то создал тщательно законспирированную сеть, сманил в нее лучших охотников за головами – не идеями, конечно нет, но – деньгами, громадными, надо сказать, деньгами и начал методичную охоту за всеми проповедниками этого… И вы не поверите – это, казалось бы, бездонное болото начало вдруг просыхать: меньше этих тварей не стало, но теперь они боятся пропагандировать свои извращения, потому что за ними могут прийти, и они закончат свою жизнь на сторкадском Параде Клинка, есть у них такое веселое мероприятие… – Цесаревич кивнул, он знал. – Впрочем, – Руллимаат вдруг усмехнулся, – я знаю и об одной нашей организации, которая любит повеселиться с пойманными джаго, что очень уж навязчиво приглашают в гости наших мальчиков – трупы этих джаго находят, но в таком… виде, что тошнит даже повидавших виды патологоанатомов. Многие корпорации требуют пресечь этот экстремизм – он вредит их бизнесу, – но полиция, увы, бессильна… Но мотивов многих… охотников мы просто не понимаем – и это самое страшное.
– Боюсь, теперь я не понимаю вас, сударь, – заметил Цесаревич. – Что вы имеете в виду?
– Я тоже боюсь – боюсь, вы не знаете, что на самом деле представляет собой Йэнно Мьюри, – начал полицейский. – Хотя… понимаете, я начал изучать вашу историю – поразительная вещь, надо сказать, – и у вас был такой город, Вавилон, где перемешались все народы, вся языки и… увы, все пороки.
– Был, – чуть наклонил голову Цесаревич. – Его разрушили наши дальние предки… нашей расы, в смысле.
– Да… Так вот, Йэнно Мьюри – это Вавилон Галактики, в каком-то смысле. По воле случая наша система лежит на перекрестке торговых путей Верхнего и Нижнего Края, она объединяет весь этот сектор Галактики. Другой такой нет, насколько мы знаем… И нас посещает множество… гостей – сотни, да, буквально сотни рас ведут у нас свои дела, кто-то вполне законные, а кто-то и не очень. У нас бывают гости из Верхнего Края – и даже из Перехода, да…
– Из Перехода? – переспросил Цесаревич.
– Ах да, вы же, наверное, не знаете… Понимаете, Зоны ограничивают… технические возможности – что в нашем случае следует признать несомненным благом, – но за пределами Галактики, за пределами Верхнего Края, их действие кончается, и там возможно… возможно буквально все. Там практически нет звезд, но есть… обитатели. Выходцы из Верхнего Края или из внегалактической бездны вне Млечного Пути – мы не знаем. Но они бывают и здесь, да. Обычно их невозможно узнать – они вовсе не стремятся к известности, но мотивы их бывают порой очень странными. О некоторых существах и их возможностях ходят чудовищные слухи, в основном лживые, ибо если бы они были правдой – Йэнно Мьюри уже не существовало бы, – но у нас бывают, порой… необычные гости… и иногда они убивают. А требовать отчета у них будет только сумасшедший. Поэтому я советую вам все же быть… осторожнее. Необычное притягивает необычное – а вы, земляне, очень необычны.
– Я благодарю за совет, – отозвался Цесаревич искренне.
* * *– Мне стыдно, – глухо сказал Вайми.
– За что? – удивился Игорь.
Они сидели на краю какой-то цистерны, назначения которой Игорь даже не мог себе представить, опустив ноги в густой белый туман, теплый и плотный. Создавалось обманчивое впечатление, что по нему можно ходить. Между тем внизу была пропасть метров в сто, и на ее дне, под слоем этого тумана, шел первый матч по футболу – Земля – Йенно Мьюри, молодежные команды. Площадку размечали толченым кирпичом. Сквозь муть резко прозвучала сирена рефери-англичанина…
– За то, что было. Во всех новостях шумят… Андрей… он как себя чувствует?
