Виктор Бурцев - Пленных не брать!
Воскобойников сел. Нахамкес закрыл папку и спросил:
– Меня зовут Исай Меерович Нахамкес, я капитан госбезопасности. Понимаете, зачем вас сюда привезли?
– Не понимаю, – решительно ответил Воскобойников. – И требую объяснений.
– Объяснений вам... Будут, будут объяснения. Вот, например, в тысяча девятьсот двадцать седьмом году не вы ли принимали участие во встрече с группой командиров из Монголии? А объект «Кама»? Вы были на объекте «Кама»? С какими целями были на объекте, что там делали, с кем беседовали? Или вот – прием у военного атташе Австрии. Кой черт вам понадобился у военного атташе Австрии?! Почему пригласили именно вас, позвольте спросить? А, Воскобойников?
Станислав Федорович молчал, потому что вопросы были без ответов. Да, был. Да, встречался. Но с тем же успехом можно было спрашивать о чем угодно, обо всём, что связано было с его службой в РККА.
– Напрасно запираетесь, Воскобойников. Напрасно, – сказал с сожалением Нахамкес, словно ему было искренне жаль собеседника, словно Воскобойников был заблудшей овечкой, которую наставить бы на истинный путь, и всё будет в порядке. – Вы были знакомы с армейским комиссаром второго ранга Михаилом Марковичем Ландой, ответственным редактором «Красной звезды»?
– Был. Исключительно по работе. Но я – всего лишь полковой комиссар, и я не понимаю...
– Звания сейчас ни при чем. Главное – факты. Может быть, вы по настоящему своему званию, за которое вам там платят, повыше будете.
– Где – там?
– Не дурите. Корпусной комиссар Немерзелли знаком вам?
– Да, я учился у Иосифа Фаддеевича в Военно-политической академии.
– Иосиф Фаддеевич он вам, вот как, – скривился Нахамкес. Вернулся к столу, сел, вынул пачку папирос «Бокс», закурил, не предложив Воскобойникову.
Не стоило, конечно же, не стоило называть Немерзелли по отчеству. Его арестовали еще в декабре прошлого года, а Ланду, кажется, чуть раньше... Что за бред? Кто-то показал на него, Воскобойникова? Но кто он такой, в конце концов? Полковой комиссар в не самом видном военном округе, да, знаком со многими крупными политработниками Красной Армии еще по гражданской, но...
– Учились вы, – буркнул тем временем Нахамкес, окутанный дымом. – Чему учились-то?
– Коммунизму учился, как положено советскому политработнику.
– А ты не издевайся, дрянь, – сказал Нахамкес всё тем же ворчливо-скучающим тоном. – Быстро рот заткну, не беспокойся. Думаешь, не помню тебя? Помню отлично, как ты белую шкуру ту защищал с пеной у рта. Шлепнули мы его, да поздновато. А ведь еще в двадцать четвертом могли.
– Мне, может быть, предъявят наконец обвинения? – спросил Воскобойников.
– Предъявят, не спеши. С полковником Карлом Яновичем Тикком знаком? С Мордухом Лейбовичем Хорошем, Бенедиктом Устиновичем Троянкером? С Гринбергом Исааком Моисеевичем?
– Я не буду отвечать на ваши вопросы, пока мне не объяснят, почему я арестован и в чем меня обвиняют.
– В участии в антисоветском военном заговоре, вот в чем. Еще в тридцать третьем году тебя, по нашим данным, завербовал Троянкер.
Прозвучавшие ранее фамилии прошли мимо Воскобойникова, словно нелепый набор звуков, и только теперь до него стала доходить страшная, извращенная суть происходящего. Он был готов услышать о Мокееве, Берлине, Спасском, которые теоретически могли как-то и что-то капнуть. Но корпусного комиссара Бенедикта Устиновича Троянкера, члена военного совета Московского военного округа, Воскобойников видел пару раз из зала, когда тот стоял на трибуне или сидел в президиуме. Он не был знаком с ним во время гражданской, никак не сталкивался по службе после... Гринберг – член Военного совета Авиации особого назначения, какая связь? Хорош – политработник из Киевского округа, кажется, замначальника политуправления... да, встречались, разговаривали несколько раз, но не более! Не более! А кто такой полковник Тикк?!
– Что за бред?! – возмутился Воскобойников.
– Ну что бы вы еще сказали, – сокрушенно вздохнул Нахамкес. – Ладно, чтобы не говорили потом, что свожу старые счеты, идите, посидите, подумайте. Но не рекомендую реверансы крутить. Не рекомендую, гражданин Воскобойников.
Если описать одним словом камеру, в которую привели Воскобойникова, то это слово – «никак». Тихо, пусто, словно камера была местом без цвета, запаха и вкуса. Комиссар сел на застеленную кровать и уставился в противоположную стену.
Точно так же бывает с больным, которому врач говорит, что у него рак. «Это не со мной должно было случиться! С кем угодно, но не со мной!» – думает человек, молит, чтобы это была язва, что угодно иное... Однако через год его уже хоронят, а остальные продолжают жить и, в свою очередь, надеяться, что у них-то всё будет хорошо...
Обидно было другое: Воскобойников прекрасно знал, что его взяли ошибочно. Если не Мокеев и не Берлин – значит, ошибка. И теперь вопрос в том, что нужно следствию, какой Воскобойников им нужен...
Утром следующего дня в камеру привели второго жителя – невысокого плотного человека лет сорока, с седоватым ежиком волос на круглой голове и таким же ежиком усов под носом-картошкой. Он вошел уверенно, дождался, пока закроется дверь, протянул руку и сказал:
– Штаер, Антон Романович. Прошу простить, не знаю вашего звания, петлиц-то нету...
– Воскобойников Станислав Федорович, полковой комиссар.
– В одних чинах получаемся, потому как я полковник. Когда вошел, подумал, лицо ваше вроде как знакомо, но вижу, что ошибся. Или виделись мимоходом, не поручкавшись.
Штаер уселся напротив и громко высморкался в большой цветастый платок.
– Простите, насморк у меня, – виновато сказал он. – Продуло, с открытым окном мотался... Вы откуда будете, если не секрет?
– Вообще-то я родом москвич, но сейчас получаюсь вроде бы как приезжий, с Волги. Приволжский округ.
– Волга – это хорошо, – почему-то сказал Штаер. – Волга... А я командовал сто седьмым тяжелым артиллерийским полком РГК. Или командую, хрен их разберет. От должности никто не освобождал, пришли, как тать в ночи, никаких тебе объяснений-разъяснений. Ладно, разберемся. А кушать когда дадут? Я покушать не успел, не могу, когда в брюхе пусто.
Воскобойникову показалось, что Штаер отчаянно трусит, но скрывает страх за деланной бодростью. Хорошо, умело скрывает. «В брюхе пусто»...
Ужин и в самом деле принесли – гречневую кашу с мясом, вполне приличную, и жиденький чай.
– Негусто! – с сожалением сказал Штаер. Воскобойников поковырялся в своей миске и отставил ее в сторону.
– Не будете? – спросил полковник.
– Аппетита нет. Да я и поел в Парке Горького.
– С вашего разрешения не побрезгую, – сказал полковник, запуская ложку в порцию Воскобойникова.
Жевал он медленно, тщательно, подставляя к подбородку хлеб. Из крестьян, видать, подумал комиссар, обычно крестьяне едят вот так обстоятельно.
– Бог напитал, и никто не видал, – пошутил полковник, отхлебывая чай. – Кушаю много, есть грех. Вы спать будете?
– Посижу немного, подумаю... А вы ложитесь, ложитесь.
– Я храплю, – предупредил Штаер. – Вы меня будите, если мешать стану.
И тут же уснул. Против обещания он вовсе не храпел, лишь тихонько посапывал, смешно шевеля усиками. Мирно так, по-домашнему.
Утром их разбудил надзиратель, узкоглазый и коричневый, явно уроженец одной из среднеазиатских республик. Штаер спросонья протирал глаза кулаками, совсем как ребенок.
– Воскобойников, пошли, – сказал азиат.
Допрос? Нет, не допрос.
– Товарищ Воскобойников? – осведомился молодой сержант госбезопасности.
– Так точно.
– Пойдемте, немного прокатимся. – Младший сержант добродушно улыбнулся. – Тут рядом.
– Но...
– Не успели позавтракать? – по-своему понял младший сержант. – Ничего страшного, у меня в машине бутерброд, не побрезгуете?
В машине, темно-зеленом «Паккарде» с зашторенными окошками, он в самом деле достал из аккуратного свертка бутерброды, черный хлеб с салом, с краковской колбасой.
– Я попроще люблю, – словно извиняясь, сказал младший сержант.
Воскобойников послушно взял бутерброд с краковской, откусил уголок и стал вяло жевать. Он не смотрел, куда его везут, а везли в самом деле недалеко, сказал же сержант: «Тут рядом». Показывали кому-то пропуск, остановились у то ли знакомого, то ли в первый раз виденного крыльца с гранитными ступенями. Младший сержант провел Воскобойникова по безлюдным коридорам в маленькую приемную, где сдал с рук на руки маленькому человеку в штатском, но с орденом Красного Знамени в петлице серенького пиджачка.
– Спасибо за бутерброд, – сказал Воскобойников и только сейчас заметил, что чуть надкусанный хлеб с краковской колбасой по-прежнему у него в руке.
Младший сержант кашлянул, кивнул и вышел.
– Проходите, товарищ Воскобойников, – сказал маленький орденоносец. – Вас уже ждут. И... позвольте...
