Сергей Малицкий - Карантин
– Это не я, – негромко произнес Павел.
– Что говоришь? – повернулся ухом Бабич.
– Идиот я, говорю, – заметил Павел. – Сидеть надо было, как мышь, а я поперся… на встречу с наставником.
– Вот! – кивнул Бабич. – И до наставника твоего доберемся. Ишь ты, устроил тут склад. Маты. Мечи деревянные. Елки-палки, я все стены обстучал, пока эту железку нашел. С ножнами! С ремешком! Это ведь он тебя учил резать людей, шакал этот улыбчивый с корочками? Он?
– Я никого не резал, – постарался успокоиться Павел.
Однокомнатная квартира и в самом деле служила складом. Все то, что Алексей вывез из додзё, было сложено в небольшой комнате. В углу у косяка двери, ведущей в крохотную кладовку, где висели содранные обои, зияла узкая ниша.
– Ага, – кивнул Бабич. – Там и нашел. Твой-то ножик где? Я ведь тебе и этот пришпандорю, только ты ведь можешь продлить себе жизнь. Пусть на часик, все одно – хлеб. Где большой ножик? Лезвие шириной почти в ладонь! Усики большие с зубцами, кожу рвут! Где твой большой ножик?!
Последние слова Бабич орал во всю глотку.
– Я не убивал никого, – твердо сказал Павел.
– После разбираться будем, – вдруг окончательно повеселел Бабич. – Я, знаешь ли, думаю, что ты по-любому гад. По-любому тебя надо кончать! Да хоть за рожу твою чернявую, за мастерскую твою, чтоб она сгорела! – вдруг пробило на безумный хохот Бабича. – Но главное – за детишек! И за ребят, конечно, за ребят. Подними, сука, игрушку.
– Что сделать? – не понял Павел.
– Игрушку подними! – заорал Бабич, встал, поднял меч, замер в трех шагах от Павла, словно памятник казачьей сотне. – Стреляй мне в голову! Стреляй, сука, не могу я просто так мясо твое, сука, сечь!
Павел поднял дробовик и выстрелил Бабичу в голову.
Шарик попал точно в лоб, Павел был в этом уверен, но шарика не увидел, поскольку голова Бабича исчезла в сгустке пламени, на пол со звоном упал клинок, который продолжала сжимать отрубленная кисть полковника, а вслед за ним к ногам Павла повалилось обезглавленное тело. Сухой пепел взметнулся к потолку.
– Лежать! – зарычал Павел на сержантов, которых сбил с ног мгновением позже. – Война – значит, война! Я вас сюда не звал, но убивать не буду, нечего трястись. Медленно вытащили оружие! Вот так! И толкнули его по полу. На кухню! Вот так! Там и возьмете, если не будете валять дурака. А теперь медленно… Медленно встали. Встали и пошли впереди меня!
Быки Краснова открыли огонь уже на площадке третьего этажа. Сначала подсекли толстого сержанта, тот упал сразу, а в доли секунды, пока второй милиционер ойкал и выл, принимая в тело пули, Павел отправил из-за его спины еще один шарик.
Через секунду он спускался бегом вниз, стараясь сдержать рвоту от запаха жженого мяса.
37
Людка пришла в десять утра. Загремела ключами, со стуком сбросила с ног туфли, зашелестела плащом. В квартире запахло дождем. Прошла на кухню. Щелкнула чайником. Хлопнула дверью ванной комнаты. Включила воду.
Павел лежал на ее постели поверх покрывала. Лежал, соединив пальцы, успокаивая поднимающуюся со дна муть, ждал. Он добрался до Людкиной квартиры в час ночи. Оставил машину на обочине, с мусорных баков дотянулся до трубы телефонной линии, поднялся на крышу универмага, с нее по пожарной лестнице на крышу высотки и, проклиная мокрый и скользкий рубероид, дважды перепрыгивал на соседние дома. Они почти соприкасались углами, но ощущение трех или четырех метров темной бездны между барьерами крыш Павлу не понравилось. Вытерев с лица то ли пот, то ли капли дождя, он выдохнул и признался, что паркур – не для него. Дальше было проще – лишить один из телевизионных кабелей натяжного тросика, сунуть руки в перчатки и спуститься с десятого этажа на Людкину лоджию. Она жила на восьмом и никогда не закрывала окон. Павел оставил обувь на лоджии, осторожно сдвинул антимоскитную сетку и проник внутрь.
С вечера Людки дома не оказалось. Задернув шторы, Павел в течение часа обыскивал ее квартиру, но ничего не нашел. Ни адресов, ни телефонов. Более того, за те год или полтора, как он перестал изредка с ней встречаться, в квартире ничего не изменилось. Было чисто, но скучно и как-то казенно, словно Людка всю жизнь провела в гостиницах и собственную квартиру оформила в привычном стиле. Или она приходила домой только переночевать? Мужиков домой не водила точно, а ведь с ее точеной фигурой могла бы их даже выбирать.
Павел закончил с квартирой часам к трем. Проверил, не оставил ли где невольных следов, перекусил найденным в холодильнике йогуртом, принял ванну и лег спать. Уже утром, около восьми часов, он еще раз умылся, оделся, заправил постель и прилег на нее сверху, надеясь, что ему удастся привести в порядок не только тело, но и голову. Обдумать все произошедшее не получилось. В голове стоял сплошной туман. Одно утешало: почти не болели нога и бок, зато они отчаянно чесались. Дробовик и клинок Алексея Павел спрятал под батареей за шторой в зале, ветровку повесил на нижний шпингалет двери. При себе оставил только привычный нож и газоанализатор. Индикатор зарядки продолжал помаргивать и с восходом солнца явно ускорился – штрих заряда перевалил за треть. Пора было что-то делать. Павел поднялся и подошел к двери ванной.
Людка не могла его услышать – пол в ее квартире не скрипел, но она услышала. Перестала что-то напевать под нос и продолжила плескаться уже молча. Павел прошел в прихожую и защелкнул предохранитель замка. Вернулся на кухню и стал варить кофе.
Она вышла из ванной через минуту. Бледная, но спокойная. Мокрые волосы свисали ей на плечи почти растянутыми пружинками, их корни неожиданно оказались темно-рыжими. Такими же были и брови, и ресницы.
– Изучаешь? – спросила Людка, наклоняя голову и подсушивая волосы. Полотенце сползло на живот, и Павел увидел, что она не успела одеться.
– Ты красивая, – серьезно кивнул Павел, разливая кофе по чашечкам. – Зря красишься – думаю, что некоторые дамы многое отдали бы за тот оттенок, которым тебя наградила природа!
– Что ты понимаешь в природе? – презрительно скривила губы Людка и провела тонкими пальцами по никелированной трубе, поддерживающей кухонные сушилки для рюмок. – Природа сродни дизайну. Все может пойти в дело, но всему свое место. Да и о чем говорить? Неужели перебила бы твой столбняк от Томки? Кстати, так и не нашлась?
– Пока нет. – Павел сел напротив нее, спиной к выходу. – Хотел спросить, почему дома не ночуешь, но, чувствую, о другом надо спрашивать: почему домой не боишься возвращаться?
– А ты почему не боишься? – Она старалась казаться спокойной, но явно была напряжена.
– У меня больше нет дома, – развел руками Павел. – Вчера ночевал у Дюкова – выкурили и оттуда. Пришел ночью к тебе. Думал, согреешь, а тебя нет.
– Как попал-то? – Людка посмотрела на окно. – Дверь на сигналке, недавно поставила.
– А ведь звала в гости, – вздохнул Павел и глотнул кофе. – С соседями договорился. С соседнего подъезда. Пошли навстречу. С лоджии на лоджию. Вошли в положение отвергнутого любовника.
– Врешь, – поняла Людка. – Впрочем, ладно, хоть с вертолета. Чего хочешь?
– Ясности, – бросил Павел.
– Кто же ее не хочет? – усмехнулась Людка. – Некоторые жизнь на это кладут. Но если спросить хочешь – спрашивай. Все одно без разговора не отвяжешься.
– Жора скоро будет? – спросил Павел. – Ты ведь знаешь Жору? Верзила такой, на свадьбе нашей с Томкой заправлял. Я вас знакомил. Ты уже позвала его? Я слышал, как ты пыхтела в ванной. Скоро?
– Минут через пятнадцать, – прикусила губу Людка.
– А эти, что у подъезда топчутся? – кивнул на окно Павел. – Чьи горе-охранники?
– Жорины, – выдавила Людка. – Они… обыкновенные.
– Мусор, выходит, – понял Павел. – Где Томка?
– Не знаю, – не соврала Людка. – Исчезла. Смоталась. Понимай как знаешь. У баб такое бывает. Здесь говорят, что вожжа под хвост попала, а я думаю, что почуяла что-то. Томка твоя всегда была как дикий зверек. А зверь то же землетрясение лучше любого прибора предсказывает.
– Значит, то, что со мной происходит, – землетрясение, – задумался Павел. – Так на что жизнь-то положила, Люда? На изучение землетрясений или на достижение ясности? Может, спросить было надо? Чем мог бы – помог! – наклонился вперед и повысил голос. – Ты вот не удивилась, когда я о Жоре спросил! А ведь я тебя с ним не знакомил! Не до того было, а ты на свадьбе нашей как специально подальше от него держалась. Кто людей вокруг меня косит? Кто взрывы эти устраивает?
– А что, – на Людкино лицо накатила бледность, – выбор большой. Врагов нет? Ищи или среди родных, или среди друзей. Не ошибешься. Общее правило.
– Что происходит? – Павел протянул руку и накрыл ладонью пальцы Людки.
Она вздрогнула. Как показалось Павлу, от отвращения.
– Ты попал, – ответила она негромко. – Попал, когда родился. В передрягу попал, по факту рождения. По месту рождения. По наследственности. Твой… папа остался должен. Очень важным… персонам. Может быть, я и не всех знаю, кому он остался должен. Но знаю точно, что он загубил важное дело. И если тебе плохо, значит, пришло время отдавать долги. И если ты не отдашь их сам, их взыщут с твоего ребенка. Не потому ли Томка твоя исчезла? Почуяла что или это ты сам ее прячешь?
